Времеубежище - Господинов Георги
Наступает время великого ухода. Одно за другим тебя оставляют все тела, которыми ты был. Покидают тебя. Причем ангел-хранитель покидающих и ангел-хранитель оставленных иногда один и тот же.
18
В желтом блокноте я наткнулся на следующую запись, которая вот уже несколько дней не дает мне покоя: «Пока он пишет роман о потерявших память, сам начинает ее терять… Он торопится закончить до того, как забудет, о чем рассказывает».
Он насмехается надо мной, пугает или просто подбрасывает идею?
19
Я начинаю забывать имена… Правда, на это жалуются все в определенном возрасте. Но я говорю об именах самых близких людей. Невозможно забыть имя женщины, с которой ты прожил несколько лет в браке, а сейчас она, улыбаясь, протягивает тебе роман в надежде получить очень личный автограф. Встала в очередь во время одного из моих редких появлений на публике. Стоит, улыбается… А у меня как отшибло. Я помню в деталях ее тело, могу сказать, где у нее родинка, описать, как у нас было в первый раз… Все-таки пять лет совместной жизни…
Но как ее зовут? Я перечисляю в уме множество имен, но ни одно из них ей не принадлежит. Такое со мной уже происходило, но ни разу не касалось столь близкого человека. Мне становится страшно. Беспомощно озираюсь по сторонам, очередь покорно ждет. У меня имеется несколько трюков на подобный случай. Например, если увижу поблизости кого-то знакомого, подведу его к ней, чтобы она назвала свое имя. Но к несчастью, я никого здесь не знаю. Делать нечего, перехожу к плану Б. Пишу посвящение, достаточно личное, но без имени: «За наше общее прошлое, из которого мы сотканы». Протягиваю книгу. Она читает посвящение и возвращает книгу с невинной просьбой написать имя.
От волнения я невольно сильно нажимаю на стеклянную столешницу, и осколки с грохотом сыплются мне на ноги. Кровь хлещет из раны на кисти, какая-то женщина в очереди падает в обморок, меня окружают люди, служащая книжного магазина промывает мне рану и пытается остановить кровь невесть откуда взявшимися тампонами… В общем, раздача автографов закончилась, люди расходятся, только двое фотографов продолжают лихорадочно снимать… Завтра на каком-то желтом сайте напишут: «Весь в крови…» и т. д. Но я испытываю неимоверное облегчение.
— Чем тебе помочь? — встревоженно шепчет моя жена. Моя бывшая жена, из-за которой я истекаю кровью.
— Не беспокойся, со мной все в порядке, — отвечаю и вдруг вижу на ее экземпляре книги капли крови.
— Хотите, мы заменим? — спрашивает продавщица.
— Нет, нет, благодарю вас, так даже более интимно, — отвечает Эмма и покидает место преступления.
Эмма! Ну конечно же, Эмма… Как Эмма Бовари…
20
Я не стал откладывать и посетил одного приятеля, по совместительству невролога. Он уже давно считает меня ипохондриком.
— Вполне возможно, это защитная реакция организма, вызванная стрессом. Ты общаешься со многими людьми, а если к ним добавить еще и тех, кого ты придумываешь…
Он прав, я даже не задумывался о том, что я должен хранить в памяти всех своих персонажей. Я милосерден и не расправляюсь с ними, как это делают многие, но от этого еще труднее удерживать их в голове.
— Разумеется, мы все понемногу глупеем, — говорит доктор. — Нейроны перегорают, некоторые связи безвозвратно нарушаются, хотя и могут в какой-то момент неожиданно восстановиться. Но только не тогда, когда это нужно нам. Это как со сном: чем больше повторяешь, лежа в постели, что должен заснуть, тем меньше шансов этого достичь. Что я могу тебе сказать… Отдыхай побольше…
Я покидаю кабинет и не могу отделаться от чувства, что меня считают лжецом, который выдумал собственную паранойю. Но как же его зовут, этого моего друга-невролога, вдруг приходит мне в голову всего через несколько метров. Помучившись немного, возвращаюсь к кабинету, чтобы прочитать имя на табличке…
Прежде чем родиться, мы пили воду из Леты, дабы полностью забыть нашу прежнюю жизнь. Об этом написано в мудрых книгах. Но почему же иногда посреди ночи или в три пополудни нам вдруг кажется, что это уже происходило с нами и мы знаем, что будет потом. Неожиданно появляются трещины, из которых струится свет прошлого. А ведь мы должны были всё забыть…
Даже воды Леты уже не те.
21
Я не могу отыскать в мифах бога памяти или, по крайней мере, бога забвения. Наподобие бога любви, огня, отмщения… Не нахожу ни полубога, ни нимфы. Греческая мифология, которая кишит богами, полубогами, кентаврами, героями и прочими созданиями, забыла придумать богов памяти и забвения. Да, конечно, существует Мнемозина, но она больше известна как мать муз. Еще есть Лета, но и она всегда где-то в тени, полузабыта. Вероятно, когда появились мифы, мир был слишком молод чтобы иметь воспоминания, слишком юным, чтобы начать забывать… Да и люди тогда умирали рано, прежде чем старость принималась опорожнять их умы.
В конце концов, желание писать приходит, когда человек ощущает нехватку памяти.
Древние глиняные таблички с клинописью из Месопотамии не содержат мудрости о тайне мироздания, как и следовало ожидать, но дают много практической информации о количестве овец в стаде или же разных слов для именования свиньи. Первые письменные памятники были списками. Вот так в начале (и в конце) всегда стоит список.
22
Так как в этом году в моей жизни ничего не происходит, я переписываю день за днем прошлогодний дневник. На это меня надоумила одна моя приятельница. Сегодня, двадцать шестого ноября, я переписываю случившееся в этот день в прошлом году.
Ничего мрачнее я еще не слышал.
Долгое время я вел дневник, не указывая дат, отмечая только, день сейчас или ночь. Но в один прекрасный момент перестал указывать даже это.
Однако, начав терять память, пожалел об этом. Думаю, что совершил глупость, так как у меня теперь нет опорных точек в годах и месяцах. Конечно, читая, я припоминаю некоторые вещи, но когда они случились — год или пятнадцать лет назад, мне трудно восстановить. Иные события вообще не помню, словно они происходили с совершенно незнакомым человеком или записаны чужой рукой.
Мой почерк становится все менее четким, более убористым и заостренным. Так я писал в детстве.
Некоторые слова теряют смысл уже в тот момент, когда я их пишу. Слоги меняются местами, первые переходят в конец, словно какие-то мифические животные, как наспех собранные кентавры или головастики.
Просьба — Бапрось.
О чем, собственно, я хотел рассказать… Пытаюсь закончить книгу о потере памяти… Тороплюсь ее написать, прежде чем забуду, о чем, в сущности, она. Но если и правда все, о чем я пишу, сбывается, нужно срочно менять обличье.
23
Сначала исчезло несколько слов. Это произошло давно, еще в студенческие годы. Он превратил это в игру: сообщал жене и друзьям, какие слова исчезали, и, когда требовалось, они тут же подсказывали: карниз, меркантильный, розмарин, конфронтация…
В один прекрасный день — может, потому, что расстался с женой и перестал видеться с друзьями, а количество забываемых слов росло, — он решил их записывать. Сначала ему хватало одной страницы, потом он исписал с обеих сторон лист, потом еще один и еще… Потом он завел тетрадь. Назвал ее «Краткий словарь забытого». Там был раздел с именами людей. Постепенно разделов становилось больше, появился даже раздел запахов, которые напоминают о конкретных вещах. Потом раздел звуков.
Он стал глохнуть, и один врач сказал, что потеря слуха и потеря памяти взаимосвязаны, поскольку слух и память находятся в одной доле мозга.
Наконец в тетради появился, возможно, самый важный раздел, посвященный реальным событиям. Он завел его, дабы отличать случившееся от прочитанного в книгах и сочиненного им самим.
