Щепа и судьба (СИ) - Софронов Вячеслав
Но до этого было еще ой как далеко. Следовало решиться отправить рукопись в какое-то издательство или хотя бы в журнал. И будет большой удачей, если его там примут и… даже страшно подумать… — опубликуют…
Решиться на такой вполне заурядный шаг было страшно. Но иного выбора не было. Потому засунул рукопись в свой объемистый рюкзак и по изрядно раскисшей в последние дни тропе добрался до проезжей дороги, где довольно скоро меня подобрал очередной лесовоз, и через положенный срок мы уже въезжали в предместье моего родногогородка. Оттуда прямым ходом направился на квартиру к знакомой машинистке преклонного возраста, которая и раньше облекала мои опусы в удобную для всеобщего прочтения форму. Причем она великодушно разрешала расплачиваться с ней при обретении мной определенного количества наличности.
Взглянув на извлечённую из рюкзака рукопись, она одобрительно покачала седенькой головой и изрекла что-то типа, мол, растут люди… То был первый, а точнее, единственный комплимент в мой адрес моего еще никем не читанного творения, как ни странно, окрыливший меня на долгий срок. Кто б знал, как вовремя он был мной услышан.
Та пожилая машинистка, ставшая первой моей реальной читательницей, попросила зайти этак через недельку, что меня вполне устраивало. Договорились, что она сделает пять закладок, поскольку планы мои насчет рассылки своего литературного шедевра были весьма обширны. Но, предупредила, — последний вариант будет «слепой» или в переводе на общепонятный язык — почти нечитаемый.
Ну и что с того? Оставлю его себе на память, легкомысленно решил я тогда. Но именно этот экземпляр и стал в дальнейшем, если хотите, палочкой-выручалочкой, позволив обрести пусть незначительный, но значимый для меня литературный статус.
Ровно через неделю с легкой дрожью во всем теле принял из рук в руки свои заветные экземпляры, частично оплатил труд моей спасительницы, пообещав в скором времени рассчитаться полностью. И, словно на крыльях, полетел прямиком в сторону почтового отделения. А вот тут у меня возникли первые сомнения в совершении дальнейших действий, о которых следует поговорить отдельно.
Приватные размышления автора о сочинительстве, и не только о нем
Если кто вдруг поинтересуется: о чем было первое мое повествование?
Отвечу коротко — о любви.
Да! А вы чего хотели?
Любовь не только добро, но и корень зла.
Короче, всего, что с нами происходит.
Любовь и несчастье живут рядом.
По любви рождаются не только дети, но и муки наши.
От любви умирают.
Убивают других.
Сходят с ума.
Сжигают себя в ее испепеляющем пламени.
И, несмотря ни на что, ждут встречи с ней…
В любовь, как и в ревматизм, не верят до первого приступа.
Любовь — наркотик.
Ей нужно переболеть и жить дальше.
Нет более парадоксального явления, чем любовь.
Если не к женщине, то к самому себе…
Причем второе случается чаще.
Но мы готовы любить, не задумываясь о последствиях.
Причина — любовный дальтонизм.
Он не проходит с возрастом.
Его не лечат.
О нем не скажет ни один анализ.
Но именно он и приводит к смертельному исходу.
Вот об этом и было мое повествование…
Из личного горького опыта.
Хотя, почему горького… Была и ложка меда.
Может, даже две.
В первые дни, часы, минуты знакомства.
И… после расставания.
Привыкай жить с болью, посоветовал мне однажды один знакомый врач.
И я почти научился.
Иногда боль утихает, и ты вновь готов броситься в тот самый поток чувств.
Рискуя потерять если не жизнь, то собственную независимость.
Зачем она тебе?
Без нее можно прожить, а вот без страданий, увы, никак…
Герой моего повествования тоже мечтал о высоких чувствах.
И, как ему показалось, встретил ту, о ком так страстно мечтал.
Буквально в соседней с ним квартире.
Но она была замужем!
И что? Его это не остановило.
А ей было все равно. Она сама не знала, чего хотела.
Обожания?
Да!
Поклонения?
Конечно.
Но в меру.
Если она и была способна любить, то как раз только себя.
И не более того…
Не буду рассказывать, чем все это закончилось, умный читатель и сам догадается.
Спрашивается, коль все так очевидно, зачем были потрачено столько времени на сочинение столь немудреного повествования? Да потому, что не верил раньше и сейчас, по прошествии многих лет, в счастливый конец отношений между теми, кто не умеет радоваться и обходиться реальной малостью. В любви, как и в жизни, нет свободы. А кому хочется быть рабом своих чувств? Хотя, как знать, верно, встречаются и такие, но я им не завидую.
К тому же, открою небольшую тайну, была у меня тогда некая знакомая, с которой в общих чертах и списал образ своей героини. Стройная. Энергичная. С чувством юмора. По отношению к другим. Себя она считала чуть ли не эталоном, ни больше и ни меньше… Тот еще экземпляр.
И уж если говорить начистоту, то начинались у нас кое-какие отношения, довольно быстро и неожиданно для меня закончившиеся. Потому мне хотелось, как шахматисту, проиграть ту партию от начала и до конца, только вот на бумаге. Надеялся увидеть свои ошибочные ходы и возможность иного эндшпиля. Воссоздав ее образ и сделав полностью зависящей от моих желаний, вознамеривался заставить ее действовать так, как мне пожелается. То есть срежиссировать ситуацию от начала и до конца. Ведь я — автор. А она всего лишь марионетка в руках кукловода, пусть и не очень опытного.
И что вы думаете? Она, точнее, ее литературный образ не желал мне подчиняться! Так уже было. В реале. Но и литературный виртуал оказался ничем не лучше. Как вы себе такое представляете? Придуманная мной литературная героиня несет полную отсебятину! А автор, понуро опустив голову, печатает то, что она ему диктует?!
Нет, это не наваждение, не бред человека с перекошенным сознанием. На каждую мою фразу она добавляла свою, которую грех было не вписать в текст. Иначе бы вышло фальшиво, неправдоподобно и пошло.
Вот, к примеру. Я, автор, предлагаю ей, стоя на пороге квартиры, зайти и выпить чашечку кофе. Дальше у меня была наготове любовная сцена, завершающаяся если не интимом, то чем-то близким к тому. Так вот, на мое предложение она всегда, повторюсь, всегда отвечала отказом. Я терялся от ее безапелляционности и задуманный сюжет рассыпался в прах. Моему герою не оставалось ничего другого, как попрощаться и уйти к себе.
Зато стоило мне, то есть опять же герою, расположиться удобно у себя на диванчике, как следовал неожиданный звонок, и, открыв дверь, обнаруживал, кого бы вы думали? Конечно ее. Но далее прихожей она и шагу не делала. Сунув мне какую-нибудь книженцию, о которой мы не столь давно говорили, она исчезала. Или в другой раз заявлялась с невинной просьбой позвонить по телефону, тем самым раз за разом искушая меня, чтоб затем исчезнуть, не давая событиям развиваться по нормальному руслу.
Создавалось впечатление, будто бы она только и думала о моем целомудрии, не подозревая, каких усилий стоило мне сдерживать себя. Вполне возможно, она все понимала и умышленно распаляла меня, чтоб затем всласть поиздеваться.
Изначально, только начав сочинительствовать, тешил себе мыслью, как я буду ей командовать, подвергать унизительным испытаниям, и в конечном итоге она сдастся, и рано или поздно последует робкое признание. Пусть не в любви, но хотя бы в симпатии. А дальше все по накатанному сценарию: слезы, вздохи, поцелуи, постель… Чего проще. Все как в настоящих романах.
Ни фига! Если этого не произошло в жизни, в реале, то и на бумаге повторилось то же самое. Моя героиня даже отдаленно не напоминала мультяшную пластилиновую ворону, которую можно мять, тискать, лепить из нее хоть ежа, хоть кролика. Нет, она оказалась совсем из иного материала, хотелось мне того или нет.
Она чем-то походила на бабочку, порхающую над распустившимся цветком, но не желающую на него садиться. Да и я был не тот энтомолог, кто может изящным движением сачка изловить любую кружащуюся подле него особь и, наколов на булавку, пополнить свою коллекцию. Да и коллекция моя тогда состояла все больше из яблоневых плодожорок преклонного возраста, готовых сожрать любого, бросившего на них взгляд невинных глаз. Случалось, залетали на мерцающий свет висящей в моей полупустой квартире засиженной мухами лампочке невзрачные капустницы, быстрые голубянки, жгучие крапивницы и прочие бесприютные существа, исчезающие раз и навсегда ближе к рассвету. День, а то и два в комнате витал неустойчивый запах их дешевых духов, а потом исчезал, как и сама память о тех, кто решился переступить порог моей квартиры. Они знали, на что шли, хотя до последнего момента пытались изображать из себя невинных Золушек, занятых поиском оброненного башмачка. Но кроме стоптанных домашних тапочек мне предложить им было нечего, и они, разочарованные таким невниманием и безнадежностью положения, спешили вовремя удалиться, не задавая лишних вопросов.
