Вдребезги - Глазго Кэтлин

– И?

– И… Джули переводит тебя в ночную смену. На самом деле она сказала: «Я не преподнесу ее тебе на блюдечке». – Райли выглядел довольным. – Она сказала: «Она не печенье, и не книга, и не музыкальный диск на полке. Ты не можешь просто поиграть с ней и положить обратно».

«Ты не можешь просто поиграть с ней и положить обратно».

– Это было на самом деле очень неприятно, – резко произнесла я. – То, что она обнаружила нас за этим. Я даже не хотела это делать. Ты заставил меня.

Райли внимательно посмотрел на меня. Его голос стал сдавленным.

– Я не заставлял тебя ничего делать, милая. Я думал, что тебе это нравится.

Нет, хотела я возразить, не нравится. Но промолчала, потому что это была ведь на самом деле частично моя вина, что так случилось, верно? Я не хотела делать это, но все же позволила ему.

Райли медленно наклонил голову в сторону. Что-то привлекло его внимание, и он наклонился вперед.

– Почему ты засунула чемодан под ванну, Странная Девчонка?

Прежде чем я успела остановить его, он пошел и вытащил его. И улыбнулся краем рта.

– Это он? – Он понизил голос, который зазвучал пугающе. – Этот волшебный чемодан хранит секрет моей маленькой незнакомки?

Райли щелкнул замками и начал рыться в рубашках, пока не нашел металлическую аптечку. Только он подумал, что это что-то изящное, и произнес:

– Круто.

Но потом он открыл ее. Его глаза забегали по предметам внутри: крема, эластичная лента, бинты – все, что я купила в первый день, когда приехала сюда, в круглосуточном супермаркете. Мое сердце подступало к горлу, когда я наблюдала за ним.

Это не совсем честно, небольшая расплата за сегодняшний день, за то, что он никогда не спрашивал обо мне. Потому что это его напугает и он почувствует небольшую слабость, встав наконец-то лицом к лицу с фрагментами моего пазла.

Райли нерешительно взял в руки свернутый кусок льняной материи и позволил ей развернуться; осколки битого стекла выпали на пол, издавая знакомый звон.

Он два раза тяжело вздохнул, издавая странные звуки, как будто кто-то ударил его в грудь.

– Что это за чертовщина?

Не успев остановиться, я выпалила:

– Это я. Это то, что я делаю. То, что делала, я хотела сказать. Я стараюсь не поступать так больше.

Я ждала, затаив дыхание.

Райли как будто не слышал меня. Он сердился и держал коробку, повышая голос:

– Что это за дерьмо?

Он перебрал осколки стекла один за другим, небольшую пластиковую бутылочку с перекисью водорода, тюбик с мазью, рулон марли.

– Я этим пользуюсь. Чтобы резать себя. Это мои вещи.

Райли бросил их обратно в коробку, словно они обожгли его пальцы. Он яростно пнул коробку через весь пол и поднялся на ноги, рывком надевая капюшон куртки на голову. Я закрыла глаза. Входная дверь громко хлопнула.

Я поползла по полу и взяла в руки свою аптечку, плотно прижав к себе. Я аккуратно собрала все заново и положила предметы на свои места, поэтому что они дороги мне. Стекло дзинькало и покалывало мои пальцы, давая крохотную надежду, что я смогу собраться с силами и выкинуть все из головы. Льняная ткань мягко прижималась к моей ладони. Я спрятала аптечку в чемодан и затолкнула его под ванну.

Дверь моей квартиры открылась и хлопнула, закрываясь. Райли подошел прямо к раковине, открыл окно над ней и закурил сигарету.

– Говори, – потребовал он. – Что все это значит? Зачем тебе эта коробка?

– Откуда, черт побери, ты думаешь, появились мои шрамы? – Мой голос надорвался. – Ты думаешь, они просто… возникли сами по себе?

Райли пробормотал:

– Я не знаю… Я просто… Думал об этом как о чем-то абстрактном. – Он выпустил дым в окно. – Я полагал, что ты с этим покончила. Мне и в голову не приходило, что ты хранишь коробку с этим дерьмом, чтобы резать себя, когда чувствуешь потребность.

– Это у тебя есть коробка с дерьмом.

Эти слова вылились из меня, как вода. У Райли отвисла челюсть. Он не знал, что я знаю. Бьюсь об заклад, он и не думал, что я загляну туда или даже догадаюсь.

– Ты что, единственный в мире человек, у кого случаются неприятности? Теперь, когда ты увидел мои вещи, я испорчена для тебя? Это сделало меня реальной? Я больше не печенье, не пирожное и не музыкальный диск? – Мое тело дергалось, чувствуя опасность, и я ловила ртом воздух.

– Не смей. – Его голос прозвучал предупреждающе. – Даже не смей ходить туда. Это… неправильно.

– Я единственная из нас двоих, кто старается не делать плохих вещей, кто пытается стать лучше, а ты за это обращаешься со мной как с дерьмом.

Мои ладони лежали ровно на холодном, липком линолеуме. Я чувствовала вонь немытого пола, грязи в трещинах у стены, всего отвратительного бардака этого здания и Райли, к которому пристал запах алкоголя и облако застарелого сигаретного дыма пропитало его одежду.

Я приносила ему наркотики. Я спала с ним в офисе его сестры. Я позволила ему увидеть себя целиком, каждую частичку, и теперь сижу здесь, на этом мерзком полу, как собака у его ноги. Словно собака, я жду его по ночам. Словно собака, сейчас я, глупая, хочу только, чтобы он приласкал меня, любил меня, не уходил, и это внезапно разожгло во мне злобу и грусть одновременно, и я почувствовала огонь внутри.

Я начала колотить и царапать его ноги. Он подпрыгнул от неожиданности и уронил бутылку, которая разбилась вдребезги в раковине. Он поймал мои руки, выкрикивая ругательства, когда я боролась с ним, и на минуту какая-то темная тень пробежала по его лицу, его губы скривились, запястья напряглись. Я чувствовала кожей, как его пальцы сжались, твердые, как металл. Теперь он кричал, совсем как моя мать: «Что с тобой происходит?», а потом его рука взмыла в воздух, пальцы сжались, ладонь замерла.

Моя мать и ее поднятый кулак пронеслись у меня перед глазами. Я уклонилась от Райли, загородилась от него и приготовилась дать отпор.

Есть тот человек, каким вас видят другие, тот, кем вы являетесь внутри себя, и еще глубже другой, спрятанный человек, голое и молчаливое создание, не привыкшее к свету. У меня он тоже есть, и сейчас я увидела его: спрятанного в Райли человека.

У меня раскалывалась голова. Болели запястья.

– Перестань издавать этот звук, – грубо сказал он.

Я подняла глаза; он потушил сигарету под краном. Горячая бумага зашипела и потом замолчала.

– Ты собирался ударить меня.

Мой голос звучал ровно, словно издалека.

– Охренеть, вот дерьмо. Ты все еще как дурацкий ребенок. Мне уже двадцать семь лет, черт возьми. Что я делаю? Я не знаю, какого черта я делаю.

Когда Райли шел к двери, его лицо от сильной усталости приобрело оттенок бумаги.

Когда закрылась дверь, я выключила везде свет и свернулась калачиком в ванне. Я представила, что нахожусь внутри яйца, металлического яйца, непроницаемого, закрытого от внешнего мира; все что угодно, лишь бы удержаться и не поползти к своей аптечке, не поползти на улицу к велосипеду, чтобы потом остановиться у стоп-сигнала на его улице и сказать ему «прости меня» – но за что, за что, за что…

На следующий день в обед, перед моей первой ночной сменой Райли ждал внутри кафе у входа для сотрудников. Он сидел, согнувшись, на зеленом пластиковом стуле и читал еженедельную газету Тусона. А увидев меня, встал, загораживая проход.

– Ты в порядке? Между нами все хорошо?

Последние четыре слова он прошептал мне на ухо, и я отвернулась от его сухого дыхания.

– Ну все, ладно тебе, – произнес он, как будто я капризный ребенок.

– Ты почти ударил меня, – прошипела я, отходя в сторону. Через дверной проем я видела груды немытой посуды, наваленной в раковинах.

– Прости меня, – проговорил Райли. – Пожалуйста, прости. Я никогда не буду так больше, я обещаю, обещаю, Чарли. Все немного вышло из-под контроля. Да брось. Неужели ты думала, что я буду прыгать от радости, когда увижу твою маленькую коробку?

Он запихнул газету в карман куртки. И взял мою руку, но я отдернула ее. Игроки в Го с любопытством подняли глаза, чашки с кофе повисли в воздухе.