Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА
– Братцы, сам дух тайги на помощь объявился! Становись на встречный парад, – весело крикнул мужчина в зеленой, сильно промазученной телогрейке.
– Страствуйте, кеологи!.. – поздоровался Илья.
– Что-что? – опешил человек в зеленой телогрейке.
– Брось дурачиться, Федор, – одернул его мужчина в черном полушубке, угрюмо посматривая на парящую полынью вокруг полузатонувшего трактора. – Мы, брат, не геологи. Мы буровики… – пояснил он Илье.
– А сейчас временно болотные ванны принимаем. Говорят, в январе они целебные шибко, – не переставая улыбаться, добавил тот, кого звали Федором.
– Трактор тоставать нато… – оглядев беспомощную машину, решительно сказал Илья.
– Это мы и без тебя знаем!.. – послышалось сразу несколько голосов.
Мог Илья правильно произносить русские слова, но в тайге он считает себя остяком. Живет по обычаям кочевников: верит в духов, поклоняется деревянным идолам, которых вырезает сам по своему вкусу и наделяет волшебной силой собственного разумения. На промысле в тайге он дикарь: животные, деревья, реки – все им очеловечено. Когда Илья срубает сушину для нодьи, то разговаривает с ней, умоляет не сердиться, убеждает, что лучше сгореть и стать пеплом, золой, чем всю жизнь стонать и гнить на корню… Сжились в душе Ильи два человека: безграмотный ханты, темный человек, и русский парень, веселый певун-частушечник. Вот этот второй и подшучивает частенько над первым, поклоняющимся идолам. Получалось, что с буровиками разговаривал Илья-ханты, кочевник, не умеющий ни читать, ни писать. Природа Севера расколола на двучастье душевный склад Ильи.
– Трактор тоставать нато! – подражая Илье, повторил Федор. – Вот именно, Геннадий Яковлевич! А я что тебе говорил? Давай кружку спирта от простуды, и я сразу лезу цеплять трос…
– Мороз за сорок… Воспаление легких еще схватишь… – не решается дать команду начальник. – Потом возись с тобой…
– Мороз минус сорок, а у спирта девяносто шесть тепла. Калории!.. – балагурит Федор. – Тут чистая арифметика в нашу пользу.
– Справишься один?.. – наконец решается начальник, но смотрит на Федора недоверчиво.
– Добавляй еще на обтирание, промывание и дезинфекцию кишок… – начинает торговаться Федор и, обернувшись к охотнику, предлагает: – А ты, дух тайги, заклинания читай!
– Меня Илюшка Кучумов звать, – отвечает таежник.
– Ой-ай! Сам хан Кучум пожаловал! Так это ты ухлопал Ермака?.. – делает страшные глаза Федор.
– Зачем врешь, я Ермака не трогал.
– Откуда здесь взялся? – деловито осведомляется Федор.
– Там моя нарта, – показав в сторону Оглата, отвечает Илья. – Мороз. Промысел совсем кончал. Домой пошел в Улангай. Давай, буровик Гена, помогать буду немного. В болото полезу.
– Во-первых, Геннадий Яковлевич. Во-вторых, в болото надо лезть на целых два пупа выше головы. В-третьих, ты небось спиртяги захотел. В-четвертых, решил совершить подвиг, чтоб не забыли потомки… – частит балагур Федя.
– Зачем, Федя, плохо бормочешь? Не надо спирт. Пей сам, – обиделся Илья. – Бесплатно полезу. Вода в болоте теплая, совсем не вредно.
– Спасибо, Илья, – поблагодарил охотника Геннадий Яковлевич, – у нас Федору это дело привычное. За две зимы четвертый раз ныряет. Опыт есть, справится один.
Илья готов оказать любую помощь буровикам. Попроси они у него всю нарту с пушниной – отдаст. Только бы ушли поскорее эти люди из его владений. Только бы не пугали зверя, не оставляли на снегу вонючий след от машин, не варначили летом взрывчаткой по рекам и озерам.
2
Вечером Югана отправилась в магазин. Скучно ей дома. Тамила недавно белила клуб и теперь пропадает там допоздна. Разные картины, шторы да занавески вешает. Хороший стал клуб. Чистый, уютный и теплый. А раньше, бывало, топили только когда приезжал киномеханик ставить кино. Теперь густо в клубе бывает по выходным дням и вечерами.
В магазине у Сони вдоль стен широкие лавки стоят и табуретки. Есть где посидеть и поговорить. Плохо только. Соня курить не разрешает. Как обычно, собрались бабки на посиделки. Соня магазинный самовар согрела да расставила на прилавках новенькую посуду. Чашки, блюдца, вазы с печеньем и конфетами – ешьте, пейте. Как чаю не попить, если сегодня выдался денежный день в деревне – соболей народ сдал на звероферму, ребятишками да старухами выращенных.
– Лешак забери нашего председателя, – ворчит бабка Чарымиха после чая коньячной позолоты, – всех подростков Тамила в клуб сманила, игрища устраивает. Мужики в тайге, на промысле. Кого делать нам, старухам? А?
Андрониха сразу встряла в разговор:
– А что мы, хуже Тамилки? Добрые-то люди в городе церковь навещают. В мире да ладу с богом живут. А нам приходится в избе на пустой угол молиться перед едой аль перед сном…
– Тебе что горевать, икона у тебя есть старинная, хоть и племени ты не христианского, – возражает старуха Пивоварова.
– А и древняя она у меня. От бабани досталась в приданое, – соглашается Андрониха и вздыхает. – Господний лик поувял чуток…
– Да вы что, старые, в Улангае церковь собираетесь строить и молодого попа звать? – возмущается Соня.
– А что тут такого? И позовем, – отвечает старуха Чарымова. – Церковь мы не поднимем, а в порядок пустующий дом Миколаевны, царство ей небесное, привести можно. Иконы поставим… Будет где собраться старым вместе чайку попить, поговорить о земных наших радостях и горестях. Под иконами посидеть – душу очистить.
Югане понравилась эта затея.
– Хорошо! Югана принесет икону! Богу надо молиться – жертву ему давать…
– Господи, что ты в русском боге понимаешь? Идолопоклонница… Все мы рабы божьи и жертва, – съязвила одна из старух и передразнила Югану: – Же-ертву давать…
Эвенкийка вспылила:
– Икона есть! Сейчас принесу. Пусть Андрониха-лиса молится.
– Откудова у нее икона? – удивляются досужие старухи, когда Югана, на ходу застегивая пуговицы на оленьей дохе, хлопнула дверью.
– Есть у нее икона, – хитровато улыбнувшись, подтверждает старуха Чарымова.
– И я видела, – поддержала Чарымиху тетка Евденья, мать шкипера с паузка.
Пока старухи помогали Соне мыть посуду, протирать и ставить обратно на полки, вернулась Югана.
– Вот икона! – сказала она гордо, выкладывая на прилавок завернутую в байковое одеяло картину.
Развернули женщины одеяло, смотрят и не знают, смеяться им или сделать серьезный вид, но не выдерживают, прыскают, укрываясь платками, а потом уже открыто хохочут от души.
Принесла Югана в рамке под стеклом репродукцию со спящей Венеры Тициана.
В тот вечер был магазин открыт до полуночи.
