Лиз Мюррей - Клуб бездомных мечтателей
Ее комментарий показался мне неожиданным.
– Ну, да, милый, – неуверенно сказала я.
Тогда я еще не очень интересовалась мальчиками. Они казались мне точно такими же, как и девочки, только чуть выше и крупнее. Изредка я ловила себя на том, что смотрю на какого-нибудь мальчика дольше, чем обычно, мне интересно, что он делает, и я ощущаю некоторое любопытство. Но я еще не знала, что такое влечение.
Я смотрела на покрытое светлой щетиной небритое лицо Курта и на то, как он настраивает свою гитару. Я представила, что можно почувствовать, если потрогать его за щеку и подержать за руку. Неожиданно лицо Курта превратилось в улыбающееся лицо Бобби.
– Да, он точно красавец, – сказала я Сэм. Не знаю, почему, но я тут же смутилась, однако Сэм этого не заметила.
– Это точно, – сказала она и сделала звук громче.
– Передай, пожалуйста, – попросила я, протягивая руку к лаку для ногтей.
Я подумала, что, если бы папа увидел меня сейчас, он бы, наверное, решил, что я веду себя совсем как женщина. Я потрясла флакон с лаком в такт музыке и громко сказала:
– Да, я бы ему тоже дала!
* * *Мы проводили с Сэм дни напролет. Мы поклялись, что будем дружить всю жизнь, пока не превратимся в старушек, еле передвигающих ноги где-нибудь в доме престарелых во Флориде. Пока этого не произошло, мы распланировали нашу совместную жизнь на ближайшие пятьдесят лет.
Сразу после окончания школы мы поедем в Лос-Анджелес, где станем известными сценаристами, а потом, когда нам надоест мишура Голливуда, когда мы заработаем столько денег, что их невозможно будет потратить, и посетим больше стран, чем существует в мире, переедем в Сан-Франциско. Мы будем жить на склоне холма, который я видела на папиных фотографиях и в рекламных проспектах. У каждой из нас родится по трое детей, а когда дети вырастут и разъедутся в разные стороны, мы купим себе большие солнечные старушечьи очки и не будем их снимать с тех пор, как нам исполнится шестьдесят. Мы будем загорать на лужайках наших домов, стоящих рядом. Тогда мы уже переедем в Нью-Йорк.
Но мы еще не замечали, что фактически начали жить вместе.
Постепенно все больше и больше вещей Сэм перекочевывало в квартиру Брика. В ней появились ее блокноты для рисования, кассеты, туфли и одежда, которые лежали сначала отдельно от моих вещей, но постепенно окончательно и бесповоротно перемешались с ними. В любое время дня и ночи мы могли гулять в Бедфорд-парке. Я часто предлагала зайти к Бобби, и, стоя под его окном, мы кидали в него камушки. В окне появлялось лицо Бобби, и мое сердце екало. Он бросал нам упаковки с чипсами и шепотом рассказывал о просмотренных матчах по реслингу, а также своих успехах в видеоиграх.
Иногда к нам присоединялись Майерс и Фиф, и мы смеялись над учителями и по очереди рассказывали друг другу истории. Я поведала им о своих похождениях с Риком и Дэнни, о пожаре в доме престарелых и о том, как Рика ударило током.
«Я сказала, чтобы он попробовал, и он так и сделал. У него пальцы от этого обгорели».
Сэм очень нравились истории об убийцах, которые рассказывал мне папа. Ее интересовало, как психологи объясняют мотивы убийц. Я удивлялась, что мои новые друзья пугались точно так же, как и я сама, когда впервые слышала эти истории, и тому, что через некоторое время само упоминание имени Рика вызывало у них гомерический хохот.
* * *Большую часть времени мы проводили с Сэм вдвоем. Мы заходили в круглосуточное кафе на Бедфорд и Джером, в котором подружились с ночным менеджером, высоким и часто пьяным мексиканцем по имени Тони. Мы сидели за тарелкой картошки фри с сыром моцарелла, делясь историями и слушая мексиканскую музыку.
В те ночи, когда мы гуляли вместе, Сэм рассказывала мне о сложностях, с которыми она сталкивается дома. Я не могу пересказывать это в книге из-за сугубо личного характера информации и скажу лишь, что Сэм оказалась в ситуации, когда ей лучше было как можно меньше находиться дома. Во мне крепло желание помочь Сэм ради нашей дружбы и любви. Я сказала, что она может жить у меня.
Я тайком начала проводить Сэм в квартиру без ведома Брика. Он предупредил меня, что после десяти вечера в доме не должно быть гостей, но сам всегда ложился спать в девять тридцать, поэтому это правило легко было обойти. Я повесила занавеску перед нашими с Лизой кроватями, а потом взяла одеяло и положила его под свою кровать. Вечером мы громко открывали и закрывали дверь, чтобы создать видимость ухода гостей, после чего на цыпочках возвращались в гостиную. Сэм спала под моей кроватью, и я передавала ей стаканы газировки, печенье и другую еду, взятую со «складов» уцененных товаров Брика.
Я обнаружила, что Сэм может быть не только отчаянной и эпатажной. Иногда она вела себя, как маленький щенок, которому нужна забота и любовь. Она, например, могла войти в лифт и стоять, не нажимая кнопку нужного этажа, а когда мы переходили улицу, она, не глядя по сторонам, шла рядом со мной. Если бы я совершила ошибку, нас мог задавить грузовик. Она полностью доверяла мне свою жизнь. Ее такая ситуация устраивала, и меня тоже.
Иногда ночами из-под кровати я слышала ее плач. Если я спрашивала, что случилось, она говорила, что у нее аллергия или мне послышалось. Но я точно знала, что она плакала. Иногда, когда она тихонечко посапывала во сне, я опускала руку и гладила ее волосы. Месяц освещал нашу комнату, и я обещала себе, что позабочусь о Сэм и не дам ее в обиду.
Однажды вечером, когда я наливала себе на кухне лимонад, из спальни Брика раздались крики. Кричал один человек, но никто ему не отвечал, хотя казалось, что это должен быть диалог. Я подошла к двери, чтобы послушать, что происходит. Мне удалось уловить только часть разговора.
– В моем, черт побери, доме я не могу найти чистой вилки… Мне такое не нужно… Если ты и твои ленивые девчонки… Это вам не бесплатная дача…
О чем это Брик кричал? О немытой посуде? Вокруг меня грязь была втоптана в пол, везде валялись пожелтевшие от времени газеты, пустые коробки от еды и пакеты от чипсов. Жаловаться на беспорядок было крайне странно потому, что он давно стал частью жизни.
Кроме всего прочего, моя мама практически не пачкала вилок. Она питалась главным образом коктейлями и успокоительными, которые принимала в любое время дня и ночи. Даже если я ставила ей на тумбочку ее любимый суп из моллюсков и крабов или оставляла сандвич с тунцом, еда оставалась нетронутой. Иногда я не мыла за собой посуду, но это уже моя ошибка, а не мамина. Зачем он на нее орал?
