Элизабет Джордж - Женщина в красном
— Нет ничего хуже переваренной фасоли, — согласился Линли и взял добавку. — Ваша мать молодец. Фасоль очень вкусная, а вы хорошая дочь. Где ваша мама? Моя живёт на юге Пензанса. Возле бухты Ламорна. Боюсь, что готовит она так же, как я.
— Так значит, вы из Корнуолла?
— В общем, да. А вы?
— Я выросла в Фалмуте.
— Там и родились?
— Родилась я дома, в то время мы жили недалеко от Фалмута.
— В самом деле? — удивился Линли. — Я тоже родился дома, впрочем, как и все члены нашей семьи.
— Наверняка в более изысканной обстановке, чем я, — заметила Дейдра. — И сколько вас было детей?
— Трое. Я был вторым ребёнком. У меня есть старшая сестра, Джудит, и младший брат Питер. А у вас?
— Один брат. Лок.
— Необычное имя.
— Он китаец. Мы его усыновили, когда мне было семнадцать.
Дейдра аккуратно отрезала кусок от своего «портобелло Веллингтона» и, удерживая его на вилке, продолжила:
— Локу тогда было шесть лет. Сейчас он в Оксфорде изучает математику. Очень умный парень.
— Как случилось, что вы взяли его к себе?
— Увидели его по телевизору на Би-би-си. Там рассказывали о китайских сиротах. От него отказались из-за расщепления позвоночника[27]. Возможно, его родители были пожилыми и решили, что не смогут заботиться о сыне. Правда, я точно не знаю. Возможности лечить сына у них определённо не было, потому они и сдали его государству.
Линли смотрел на Дейдру. Девушка выглядела совершенно искренней. Да и все её слова можно было легко проверить.
И всё же…
— Мне нравится «мы», — заявил он.
Дейдра в этот момент подносила ко рту вилку с салатом. Услышав эту фразу, она слегка покраснела.
— Мы? — повторила она.
Тут до Линли дошло, что Дейдра превратно его поняла, подумав, что это местоимение относится к ним, сидящим за её маленьким обеденным столом. Линли тоже покраснел.
— Вы сказали: «Мы его усыновили». Мне понравилось.
— А! Но это было семейное решение. Важные вопросы мы всегда обсуждали вместе. Днём по воскресеньям, после ростбифа и йоркширского пудинга, у нас проходил семейный совет.
— Выходит, ваши родители не вегетарианцы?
— Нет, конечно. Они едят и мясо, и овощи. Баранину, свинину, говядину. Каждое воскресенье. Иногда курицу. Брюссельскую капусту… Боже, как я ненавижу брюссельскую капусту, всегда терпеть её не могла! Ещё морковь и цветную капусту.
— А фасоль?
— Фасоль? — с недоумением переспросила Дейдра.
— Вы говорили, что мама научила вас готовить стручковую фасоль.
Она взглянула на миску, где оставалось штук десять стручков.
— Ах да. Она окончила кулинарные курсы. Отец очень любит средиземноморскую кухню, и мама, считая, что возможности готовки не исчерпываются спагетти по-болонски, занялась интересными рецептами.
— В Фалмуте?
— Я же говорила, я выросла в Фалмуте.
— И в школу там ходили?
Дейдра в упор посмотрела на Линли. Выражение лица у неё было добродушным, она улыбалась, но в глазах появилась тревога.
— Вы меня допрашиваете, Томас?
Тот поднял руки; этот жест означал открытость и признание.
— Простите. Профессиональная привычка. Расскажите лучше о Гертруде Джекил. — Засомневавшись на мгновение, станет ли Дейдра рассказывать, он прибавил: — Я заметил у вас много её книг.
— Она была полной противоположностью Кейпебилити Брауну[28], — ответила Дейдра после небольшой паузы. — Гертруда понимала, что не у каждого есть участок, с которым легко работать. Такой подход мне нравится. С удовольствием устроила бы здесь сад Джекил, если бы могла, но я обречена на суккуленты. Что-то другое при здешних ветрах и погоде… Нет, в таких вещах нужно быть практичным.
— А в других?
— И в других — тоже.
За беседой они закончили обед, и Дейдра собрала тарелки. Если она и была озадачена излишним любопытством Линли, то хорошо это скрыла. Дейдра улыбнулась ему и попросила помочь вымыть посуду.
— После я займусь вашей душой, очищу до самого дна, — произнесла она. — Метафорически, конечно.
— Как вам это удастся?
— Намекаете, что за один вечер это невозможно? — Дейдра кивнула головой в сторону гостиной. — Мне поможет игра в дартс. Вряд ли вы станете мне достойным соперником.
— Можете не сомневаться, я вас сделаю, — заверил Линли.
— Поскольку перчатка брошена, начнём немедля. Тот, кто проиграет, моет посуду.
— Согласен.
Бен Керн знал, что ему надо позвонить отцу. А принимая во внимание возраст отца, надо лично отправиться в бухту Пенгелли и сообщить новость о Санто.
В Пенгелли Бен не появлялся много лет, и ему страшно было представить, как он туда приедет. Бухта вряд ли изменилась, а всё благодаря отдалённости и тому, что местные жители не склонны к переменам. Для Бена это станет возвращением в прошлое, то есть предпоследним местом, где он хотел бы жить. Последним местом было настоящее. Он мечтал о забытьи, о реке забвения Лете, в которую можно погрузиться и где понятие «память» перестанет существовать.
Бен не стал бы и заморачиваться, не будь Санто обожаемым внуком. С ним самим родители вряд ли мечтают встретиться. Они не виделись со дня его свадьбы. Бен лишь по праздникам связывался с родителями по телефону, и разговоры эти были фальшивыми. Более свободно Бен общался с матерью, когда звонил ей на работу или когда в один из плохих периодов Деллен срочно требовалось отправить детей к бабушке с дедушкой. Возможно, всё было бы иначе, если бы Бен им писал, но он не был мастером эпистолярного жанра, а даже если бы и был, приходилось принимать во внимание Деллен и его лояльность к ней. Поэтому он оставил все попытки восстановления дружеских отношений, и родители сделали то же самое. Когда мать в шестьдесят лет перенесла инсульт, Бен узнал об этом лишь потому, что в то время Санто и Керра гостили у дедушки с бабушкой. Дети рассказали о состоянии бабушки по возвращении домой. Даже братьям и сёстрам Бена было запрещено передавать ему эту информацию.
Другой человек на его месте повёл бы себя с родителями соответственно: не стал бы сообщать о смерти Санто. Но Бен пытался — и часто неудачно — не быть похожим на своего отца, а это значило, что ему следует проявить альтруизм и выразить сочувствие, несмотря на то что больше всего ему хотелось спрятаться от всех и отдаться своему горю.
Полиция так или иначе свяжется с Эдди и Энн Керн, потому что полиция всегда так поступает. Они копаются в жизни всех, кто имеет хоть какое-то отношение к покойному, — боже, он назвал Санто покойным! — и ищут то, что кажется подозрительным. Можно не сомневаться, когда его отец узнает о Санто, горе сначала вызовет у него поток бранных слов, а потом и обвинений. Мать не сможет успокоить мужа и будет стоять рядом: она любила этого человека, но за долгие годы супружества не сумела усмирить его буйный нрав. И хотя не было никаких причин обвинять Бена в смерти Санто, полиция сделает свои выводы, рассматривая отдельные моменты их жизни и объединяя их в цепочку, какими бы разрозненными на первый взгляд эти моменты ни казались. Нельзя допустить, чтобы полиция обратилась к его отцу и первой принесла ему скорбную весть о любимом внуке.
