Маша Трауб - Продается дом с дедушкой
Занавеску она стирала редко, боясь повредить нить. Но и заменить на что-то простое, легкостирающееся, убрать дорогую ее сердцу вещь подальше в шкаф она не хотела. Занавеска была напоминанием о самом счастливом времени в ее жизни.
Из тех же времен осталась еще подушка – большая, пуховая, огромного размера, мать сшила наволочку сама, а пух собрала из двух маленьких подушек. На этой огромной подушке, по рассказам матери, Игорь засыпал сразу, а в кроватке – хныкал. На подушке же он ел и любил лежать, отчего начал переворачиваться на живот с большой задержкой. Да и на животе он не любил лежать – мать выкладывала, но Игорь плакал и успокаивался, только оказавшись на своей подушке.
Пух со временем полез из наволочки, и мать сшила еще одну, верхнюю. От стирок и просушек подушка немного уменьшилась в размерах и пух пошел комками. Но мама ее трепетно хранила, не позволяя пользоваться.
Игорь открыл шкаф – два платья, водолазка в катышках. Мать ему всегда казалась некрасивой. Он ее стеснялся. И ненавидел за нищету, за стойкую привычку к нищете, которую мама и не замечала и из которой так хотел вырваться он, но так и не смог. Сколько он себя помнил, они всегда экономили. И всегда не хватало денег. Ни на что.
Игорь рано начал завидовать. Не новому велосипеду соседского мальчика, а новым штанам Сашки, его новому пиджаку. Одежде. И не понимал, почему у Комаровского есть новая куртка, а у него нет. Сашка живет в рабочем районе, в однушке – откуда у него куртка? Не положена ему куртка. По статусу не положена. А ему, Игорю, она просто необходима. Но нет. Комаровский форсит в обновке, а Игорь подкатывает ставшие короткими рукава.
На выпускной в школе мать купила ему костюм, который считала шикарным. В нем же, как планировалось, Игорь должен был поступать и в институт. Костюм взяли с запасом, на вырост. На выпускном Игорю было стыдно – рукава слишком длинные, брюки волочатся. Он был похож на оборванца, которому перепала вещь с чужого плеча.
За какой-то месяц Игорь резко вытянулся, у него тогда часто шла носом кровь. Белая рубашка была в желтых невыводимых пятнах, хотя мать застирывала холодной водой, выводила нашатырем, но все бесполезно. А костюм стал мал. На вступительных экзаменах он опять чувствовал себя уродом, нищим. Брюки коротки, оголяют щиколотку. Рукава он поддергивал, чтобы не задирались. Мать плакала: она все видела и расстраивалась не потому, что не может купить сыну новый костюм, а потому что прогадала с этим – надо было брать еще на размер больше. Впрочем, в плечах Игорь так и не раздался, оставшись тщедушным задохликом.
Они с Сашкиными барышнями ездили в Серебряный бор купаться, и Игорь стеснялся раздеться – похвастаться было решительно нечем. Он предпочитал сидеть на берегу, привычно скорчив гримасу, чтобы не было видно кривых зубов. Говорил, что не любит плавать в реке, вот если бы на море – тогда другое дело. Зато Комаровский всегда раздевался с легкостью. И этой его легкости в демонстрации своего тела Игорь тоже завидовал. Как и модным плавкам Сашки. У него были накачанные ноги футбольной звезды местной дворовой команды. Бицепсы гимнаста – он легко мог сделать «солнышко» на турнике и подтягивался на спор. На Комаровском любая тряпка смотрелась отлично, а Игорь сидел на берегу и пыхтел от жары: расстегнуть рубашку он не решался – на спине краснели и зрели многочисленные прыщи.
Но даже не в этом было дело. Игорь не был идиотом и прекрасно понимал, что еще его отличает от друга. Способность к благородным поступкам, широкие жесты, харизма, внутренняя свобода. Комаровскому было море по колено. Он вел девушку в кафе, всех кормил мороженым, свистел такси, не считая денег. Игорь же от природы был скрягой. Ему было жаль тратиться на девиц, на такси. В этом он винил мать – она приучила его экономить. Она заставляла сына чувствовать себя виноватым за каждую потраченную на него копейку. Мать варила борщ на четыре дня и всегда просила доесть оставшиеся полтарелки – жаль выливать.
– Откуда у тебя деньги? – однажды спросил Игорь у Комаровского, вроде как без особого интереса.
– Бабуля подбрасывает. У меня бабуля – мировая, – ответил Сашка, и Игорь опять скорчил гримасу. Бабуля – тоже мне словечко. Выпендривается. Сказал бы просто «бабка». – И еще подрабатываю.
– Почту, что ли, разносишь? – хмыкнул Игорь.
– Да нет. В художественных мастерских в основном – перетащить, перенести, прибить – так, по мелочи. А ты что? Тоже хочешь подработать?
– Вот еще. Много не натаскаешь.
Игорь не поверил Комаровскому. Тоже мне, грузчик выискался. Да наверняка на бабкины деньги шикует. Была бы у него такая бабка, он бы тоже забот не знал.
Когда они учились на первых курсах, мать решила купить новый холодильник, о котором мечтала несколько лет. И все вроде бы сложилось: скопили денег, подошла очередь, надо было брать. Но тут Сашка появился в новом пиджаке – желтом, в полоску. Он шел по коридору университета, а Игорь плелся следом. И вдруг отчетливо понял, что все зависит от этого пиджака, от яркого пятна, на которое все пялятся. И если у тебя есть такой пиджак, то ты герой, тебе позволено многое. А если ты в старом, лоснящемся на локтях, то ты для всех – пустое место. Как это мать всегда повторяла? «Встречают по одежке, провожают по уму»? Да хрень это все! Встречают действительно по одежке, а ум вообще не нужен в таком пиджаке. Вот Комаровский еще и рот не успевает открыть, как все заранее от него млеют. И что бы ни сказал – все умным кажется.
Дома Игорь устроил истерику. Он кричал на мать, обвиняя ее в том, что они живут в дерьме и умрут в дерьме. Что он ходит в обносках. А ведь он поступил в университет, сам. И что?
Мать заплакала и зашла в комнату к отцу.
– Это он в тебя, – сказала она.
Отец даже головы не повернул.
– Вот, возьми. – Мать отдала Игорю деньги, отложенные на холодильник. Она, наверное, как сейчас понимал Игорь, надеялась, что он не возьмет, откажется. Но он взял. И купил себе пиджак. Тоже желтый. И штаны в полоску. Целый вечер крутился перед зеркалом и страшно себе нравился. Так нравился, как никогда. Утром убежал в университет, приехал намного раньше, предвкушая восторг, который непременно вызовет. Но вместо восхищенных возгласов слышал, как за его спиной смеются – он опять выглядел как нищеброд, которому дорогие вещи перепали по случаю. Игорь не умел их носить так, как Сашка. Пыжился, изображал, выкатывал колесом грудь, но все это было смешным, нелепым, дешевым.
Игорь больше ни разу не надел ни пиджак, ни брюки. Мать если и заметила это, то промолчала.
Комаровский шел в гору – был комсоргом курса, старостой, отвечал за культмассовые мероприятия. Он перешел уже на пятый курс, Игорь – на четвертый. Видеться стали реже. После лекций Сашка не задерживался.
