Анатолий Иванов - Повитель
Андрей, не привыкший к длинным речам, передохнул и продолжал:
— Вот у нас собрался небольшой отряд. Это Федор Семенов привел нам несколько человек из города. Но нас мало. Поэтому объявляется запись в отряд из числа бедняков. Запись добровольная. Кто хочет хлебнуть колчаковских плетей, тот может не запи…
— Да что ты, мать честная, длинно так агитацию держишь! — крикнул вдруг из толпы пожилой крестьянин и выступил вперед. — Пиши меня, ядрена кочерыжка…
Толпа заволновалась, плотнее обступила стол.
— И меня пиши!
— И меня с братом!
— Захарка, тебя писать, что ль?
— А как жа! — раскатисто ответил из толпы молодой голос.
Веселов едва успевал записывать фамилии. Потом всех записавшихся в отряд выстроили тут же, у стола.
— Ну вот, теперь вы партизаны, — начал было Андрей Веселов.
— А как насчет оружия? — перебили его.
— С десяток наганов, пяток шашек да три-четыре дробовика найдем. Больше нет. Сейчас все по домам разойдитесь. У кого есть ружьишки охотничьи, берите с собой, у кого нет — хоть ножи прихватите. К обеду — все сюда, разобьемся по взводам.
— Разойдемся, а вдруг Гордей нагрянет?
— Мы посты за деревней выставили. Если что — по выстрелу все на площадь.
На следующее утро ударила оттепель. Все записавшиеся в отряд вновь собрались у церкви. Оружия прибавилось немного — две-три берданы.
— Ладно, — сказал Андрей, обойдя строй. — У кого нет оружия — в бою достать. Это первый боевой приказ.
Несколько дней подряд Андрей Веселов с помощью бывших фронтовиков обучал своих партизан обращению с оружием, стрельбе из наганов и винтовок, которые еще предстояло многим достать в бою. Федор Семенов, обняв на прощанье Андрея, уехал в другие села поднимать народ на борьбу с колчаковщиной.
А по вечерам партизаны собирались перед домом Лопатина, над которым снова развевался красный флаг, толкли влажный мартовский снег, плевались подсолнечной кожурой. Казалось, никаких колчаковцев и на свете-то нет, идет обычная мирная жизнь.
Дуняша, выздоровев, пошла однажды к жене Артюхнна поблагодарить за заботу, но прилетела стрелой обратно, побелевшая, испуганная…
— Сегодня… ночью… Федот…
— Что такое? Говори толком, — тряхнул ее за плечи Андрей.
— Федот, говорю, дома. С Терентием Зеркаловым приехали…
— Ну?!
— Терентия прислали установить связи, с кем побогаче… Сегодня ночью Гордей ударит с одной стороны, Лопатин — тоже отряд у него — с другой… ну а Терентий, если соберет кого, — с третьей… Гордей Зеркалов, дескать, говорит: прихлопнем всех сразу, как мух сырой тряпкой…
Голос Дуняши прерывался не то от волнения, не то от быстрого бега.
— Так. Больше ничего не говорил Федот? — спросил Андрей.
— Нет. Он тоже торопился — на минутку к жене забегал. Опоздаю, говорит, вернуться к сроку — Терентий пристрелит. Вперед меня еще из дому выскочил.
— Куда побежал?
— Не знаю, не сказал…
Отряд Веселова приготовился к бою. В нескольких местах устроили засады. Однако ночь прошла благополучно. Неспавшие, измученные люди валились под утро с ног. И в это-то время разгорелся бой.
Вооруженные только берданками и дробовиками, люди Андрея, окруженные с трех сторон, были бы неминуемо уничтожены, если бы не засады. Большого вреда они колчаковцам не принесли, но беспрерывными выстрелами сбили их с толку. Белогвардейцы метались в разные стороны, стараясь определить, откуда же стреляют. А в это время партизаны отдельными кучками скрывались в лесу.
С того дня жители Локтей перестали понимать, что творится на белом свете. Закрутилась в Локтях коловерть. В любое время суток могла загореться перестрелка в лесу, на задах деревни, а то и прямо на улицах. Кто в кого стрелял? Партизаны ли Андрея, основавшиеся где-то в Гнилом болоте, нападали на деревню? Или колчаковцы, оставленные гарнизоном в Локтях, с пьяных глаз палили в черное ночное небо, отгоняя страх? Разобрать было трудно.
Когда в Локтях Зеркалов объявил мобилизацию в колчаковскую армию, на призывной пункт никто не явился. Сыновья зажиточных мужиков, в том числе Игната Исаева и Кузьмы Разинкина, давно уже записались по настоянию родителей добровольцами и рыскали по селу под руководством Терентия Зеркалова. А бедняки скрылись в леса, ушли к Андрею. Гордей Зеркалов, свирепый, как пес, носился по домам, тыкал в нос мужикам и бабам наган, требуя ответа на единственный вопрос: где сын или муж? И в приступе необузданной злобы расстрелял нескольких женщин и стариков.
— Что ты делаешь, Гордей Кузьмич? — не удержался Федот Артюхин. — Ведь ты всю жизнь с ними рядом прожил…
Зеркалов молча ударил его рукояткой нагана по голове. Федот повалился в холодную грязь, а отлежавшись, уполз вечером домой.
— Уйду к Андрею, — тяжело дыша, сказал он жене. Она заплакала:
— Господи! Да ведь на другой же день меня Гордей пристрелит…
И наутро, перевязав голову, Федот отправился убирать комнаты зеркаловского дома.
После расстрела мужиков земля загорелась под ногами банды Зеркалова. Утрами на улицах под плетнями находили мертвых белогвардейцев с раскроенными топором черепами, опоенных самогоном с примесью мышьяка или крепкого настоя белены. Даже Терентий, куражившийся обычно по ночам, теперь с наступлением вечера, ложась спать, рядом ставил винтовку, а под подушку клал наган.
Однажды сказал отцу недовольно:
— А все-таки зря старичишек хлопнул. Чего народ злить? Уснуть спокойно теперь нельзя. Попугал бы — и ладно.
— Их не пристрелить — в собственном дерьме задушить бы… Я вот еще до старого разбойника — Бородина — доберусь. Цыган обдирать мастер, а сынок небось тоже к Веселову сбежал.
— Гришка-то? — Терентий усмехнулся, взбивая подушку. — Не-ет. Им вдвоем не то что в Локтях, вообще на земле тесновато.
— Так что же он по мобилизации не явился? — рявкнул Зеркалов, будто перед ним на кровати сидел не сын, а Григорий Бородин. Терентий пожал плечами, скривил губы:
— Может, считает, откупились и от этого. Зеркалову, дескать, заплачено…
— Я вот завтра покажу — заплачено… — угрожающе произнес Зеркалов.
Терентий молча покачал голыми ногами, зевнул и проговорил как бы нехотя:
— А может, и не надо трогать пока Гришку.
— Почему?
— Ну, какой вояка из Гришки? А вот по-другому если, — может, и пригодится он…
— Как это по-другому? — не понимая, снова спросил Гордей Зеркалов.
— Гришка лес насквозь знает. Ведь когда-то топором добывал кусок хлеба. Церковь вон рубили, дом попу. На Гнилом болоте ягоды собирал, чтоб с голоду не подохнуть, все тропинки исходил.
— Что ж с того? — все еще не понимал Гордей Зеркалов.
