Алексей Иванов - Ненастье
Вообще‑то Герман надеялся увезти Яр‑Саныча в Индию. Не всё ли ему равно, в какой стране копать грядки. Он же не смотрит на мир вокруг себя и никакой разницы не заметит. Пересадить его с места на место, как дерево, — из русской деревни Ненастье в индийскую деревню Падхбатти. Правда, про Падхбатти не знала и Танюша. Он расскажет ей потом, когда будет можно.
В общем, Яр‑Саныч не ведал, что его лишили логова. Он мирно копал свой огород весь сезон 2008 года — так договорились, пока покупатель не рассчитался полностью, и потом дача в Ненастье стала чужой собственностью. Сторож кооператива Фаныч за своё молчание получил ящик водки. Но Фаныч и не приятельствовал с Куделиным, чтобы разболтать.
Правду Яр‑Саныч узнал днём в понедельник 17 ноября, когда капитан Дибич пришёл к нему на квартиру с расспросами о Германе Неволине.
Яр‑Саныч не смотрел новости и не имел друзей, с которыми мог бы сплетничать, а потому и не слышал, что Герман — грабитель. Впрочем, это его всё равно бы не заинтересовало. Ну, спёр он что‑то — дак он же всегда воровал у Яр‑Саныча: в позапрошлом году украл грабли, в прошлом году взял со стола двадцать рублей и выкрутил лампочку. Люди для Яр‑Саныча делились на воров и бездельников. Герман — вор, Танька — бездельница.
Однако Яр‑Саныча поразило известие, что Ненастье продано: деньги за дом и участок, оказывается, выплачены, а у него, у Яр‑Саныча, больше нет убежища!.. Яр‑Саныча так встряхнуло и окатило жаром, что он даже не завопил, а словно бы застыл внутри себя в полуобморочном и перевёрнутом положении. Он не понимал, как ему относиться к этому факту. Принять — невозможно. Просто никак невозможно. Яр‑Саныч ощущал себя жуком, которого опрокинули на спину, а он механически шевелит лапками.
Дибич ушёл, а Яр‑Саныч этого уже не заметил: он привычно занялся хозяйством, но с тупым упрямством опрокинутого жука пытался понять, что же означали слова милиционера — кроме того, что они означали реально? Нет, не может быть, что у него нет Ненастья. Наверное, милиционер говорил всё это к тому, что налоги повысят. Газ хотели провести — деньги вымогают. Или Танька не заплатила взнос за вывоз мусора, вот ему и угрожают…
В половине восьмого вечера Яр‑Саныч оделся и потащился на рынок забирать свои деньги в овощной палатке. Не заберёшь сразу — не отдадут совсем, мошенники. На обратном пути Куделина и подкараулил Герман.
Сначала он просто двигался за Яр‑Санычем, со стороны рассматривая старика, — глупого, злого и противного человека. Яр‑Саныч был в рваной телогрейке и цигейковой ушанке, точно зэк. Никто его не сопровождал; если оперативники хотели взять Германа у тестя, то, наверное, сидели в засаде на квартире, а не таскались за хрычом по тёмным и заснеженным улицам. Возле угла дома Яр‑Саныча Герман догнал старика и остановил, взяв за плечо.
Яр‑Саныч увидел Германа, попятился к сугробу и затрясся, хлопая ртом.
— Ми… милиция! — скрипуче и негромко крикнул он.
— Саныч, перестань, — поморщился Герман. — Слушай меня внимательно.
— Украл!.. — крикнул Яр‑Саныч. — Он украл!..
Герман, озлобляясь, пихнул тестя в грудь и схватил за телогрейку.
— Сейчас как дам по морде, старый дурень! — негромко рявкнул он. — Ну‑ка слушай меня! Кивни мне, если соображаешь!
Яр‑Саныч испуганно кивнул, но всё равно не соображал.
— Твоя дача пойдёт под снос, — внятно и внушительно заговорил Герман. — Я её продал, пока дают деньги. Вот эти деньги, смотри!
Герман повертел у лица Яр‑Саныча пачкой тысячных купюр, потом показал полиэтиленовый пакет, в котором лежали ещё шесть пачек.
— Здесь семьсот тысяч. Столько стоит твоя дача. Я отдал тебе все деньги, Саныч. Ты понял? Все деньги до копейки. Принимай!
Герман расстегнул пуговицу на телогрейке старика и принялся пихать пакет старику за пазуху. Затем застегнул телагу и положил ладонь Яр‑Саныча поверх выпирающего на его животе свёртка.
— Держи вот так рукой, чтобы не выпало. Теперь иди домой. Я прослежу тебя до подъезда. А ты иди домой. Деньги у тебя, — Герман повторял, будто заколдовывал старика. — Танюша тебе ничего не должна. Повтори это.
— Домой, — проскрипел перекошенный Яр‑Саныч. — Танька не должна.
— Ты не будешь на неё орать, понял? Ты не будешь её ничем попрекать! Ты будешь её слушаться, усвоил? — внушал Герман. — Если она мне на тебя нажалуется, я найду и убью тебя, понял? Я тебе морду разобью! Всё, иди.
Герман подтолкнул старика в сторону его подъезда. Прижимая рукой деньги, Яр‑Саныч сутуло посеменил к двери. Герман дождался, пока старик войдёт, потом ещё подождал, пока загорится окно в квартире Яр‑Саныча, потом повернулся и пошагал к остановке, где дежурили такси.
Он сделал всё возможное, чтобы Яр‑Саныч не изводил Танюшу. Вообще старик был пень пнём, но про деньги он кумекал шустро. Герман считал: никто не сумеет доказать, что эти деньги украдены из фургона. Они вполне могут быть честной выручкой с продажи дачи. Следовательно, оперативники не изымут их у Куделиных. К тому же формально Куделины Герману никто, ведь он не женат на Танюше. И на эти деньги весной или летом Таня и Яр‑Саныч смогут законно выехать в Индию.
А Яр‑Саныч и вправду отлично помнил, что такое деньги. Жена, дочки, совесть, любовь, смерть — про это он забыл, а про деньги не забыл. И только зрелище купюр доказало ему, что у него больше нет деревни Ненастье, его убежища, единственного его наслаждения и утешения. Яр‑Саныч разбросал синие купюры по бурой картошке на газетах, а потом сел на пол и заплакал. Они его обокрали. Они его выгнали и хотят убить. Суки позорные. Суки!
В холодильнике у него хранилась бутылка водки для компрессов. Он поднялся на дрожащие ноги и побрёл к холодильнику.
В половине двенадцатого ночи в прихожей Яр‑Саныча звякнул звонок. Яр‑Саныч не слышал; пьяный, он спал на полу. Входная дверь приоткрылась — Яр‑Саныч забыл запереть её. В квартиру осторожно заглянул Витя Басунов.
Он явился, чтобы порасспрашивать Яр‑Саныча о Германе. И с первого же взгляда он узнал всё, что мог узнать. По всей квартире горел свет. В большой комнате на полу в грязной картошке валялся грязный пьяный старик. А вокруг были разбросаны денежные купюры — сотни синих купюр.
Ясно, что деньги занёс Неволин. А старпёр, похоже, ужрался от радости. Значит, Неволин где‑то рядом, никуда не делся из Батуева, прячется.
Басунов вошёл в комнату, переступил через ноги храпящего Яр‑Саныча, наклонился и подобрал купюры — ну, штук тридцать можно взять: столько и не заметят. Затем Басунов снял с ковра на стене двуствольное ружьё «Зауэр» — карабин‑бокфлинт, когда‑то подаренный Куделину Лихолетовым. Ещё бы патроны к нему… Басунов ходил по комнатам и выдвигал ящики в шкафах и столах. Ага, вот и коробка с патронами — среди гвоздей и шурупов, рядом с электродрелью. Басунов сунул коробку в карман. Ружьё он завернул в ватник Яр‑Саныча, чтобы донести до машины незаметно, вышел в подъезд и аккуратно защёлкнул за собой дверь. Никто не узнает, что он здесь был.
