Геннадий Прашкевич - Противогазы для Саддама
Он скосил глаза на Лешу:
– Может, тебя опохмелить?
Леша прорычал:
– Исключительно минералкой.
И запричитал, жадно захлебываясь холодной водой:
– Больше никогда! Ну вот ни одной капли! Это все Петер… У него ликер сладкий… После такого ликера все время пить хочется… Но больше никогда! Никогда больше! Ни одной капли… Ликера!
– Пристегнись ремнем. Выпадешь.
– Плохо мне.
– А кому сейчас хорошо?
А на кладбище все спокойненько… От общественности вдалеке… Все приличненько и пристойненько… И закусочка на бугорке…
– А кому сейчас хорошо? – повторил Сергей. – Хотя, наверное, хуже, чем тебе, редко кому бывает.
Леша безобразно выпучил глаза. Видимо, таким образом он боролся с приступами тошноты. Но в его похмельных безумных глазах уже проскальзывала жалкая искорка сознания. Из последних сил он попытался опротестовать жестокие слова Сергея:
– Почему не бывает? Всегда найдется человек, которому сейчас хуже. Хуже даже, чем мне.
– Не вижу таких.
– Ну, мало ли, – жалко протестовал Леша. – У меня есть приятель…
– Представляю, – с отвращением скосил глаза Сергей. – Кто-нибудь вроде бородавочника Петера. – И добил Лешу: – Сейчас, по-моему, даже твоему приятелю, о котором ты пытаешься вспомнить, не может быть хуже, чем тебе.
– Он лысый.
– Быть лысым ничуть не хуже, чем страдать с похмелья.
– Он совсем лысый, – бормотал Леша, открывая новую бутылку минеральной воды. – Ты не поверишь, у него голова глаже, чем колено моей эстонской подруги. А колени у нее круглые, как бильярдный шар.
– О чем ты бормочешь? Даже самому лысому человеку сейчас не может быть хуже, чем тебе.
– Он летал в Японию.
– Разве это хуже, чем умирать с похмелья?
– Он заработал много денег.
– Только не говори, что это хуже, чем умирать с похмелья.
– Там же в Японии мой приятель согласился на операцию. Он отдал за нее все заработанные деньги. Он отдал все деньги, ничего не пожалел. Ему врастили в голову нейлоновые волосы. В Японии богатый выбор красивых нейлоновых волос, – бессмысленно бормотал Леша. – Мой приятель выбрал для себя черную шевелюру. Как вороново крыло. Такой редкий молодящий человека цвет. И стричься не надо, и всегда красиво. Раньше бабы смеялись над моим приятелем, а теперь стали на него вешаться…
– Все равно это нисколько не хуже похмелья.
– Да погоди ты, – несколько оживился Леша. Кажется, он попал в колею. – Мой приятель прилетел в Москву такой черный и моложавый, что его не узнала собственная жена. Вот встречала его в аэропорту, а не узнала. Ведь улетал в Японию муж лысый и скрюченный, смотреть не на что, а сошел с трапа обалденный волосатый мужик. Такой обалденный, что прямо у стойки ему хотела отдаться старшая таможенница. А жену мой приятель и сам не узнал, потому что надрался еще в самолете. Ты еще не видел, чтобы так можно было надраться, – тоскливо выдохнул Леша. – А в Москве мой приятель живет на Сходне. От Шереметьево не так уж далеко, но домой в тот день он так и не попал. Прямо в такси он стал издеваться над каким-то лысым соотечественником, прямо надругался над ним и тот сдал его ментам…
Сергей невольно заинтересовался.
– Понятно, приятель не сдался без боя. Он же обалденный мужик. Цвета воронова крыла. Он сильно ментам не понравился. Прямо в вытрезвиловке его подвергли насильственной стрижке. Под машинку. А это все равно как изнасиловать, – тоскливо пробормотал Леша. – Здесь меня только бабы поймут. «Не стригите, – кричал приятель, – нельзя меня стричь, я только что из-за бугра!» – «А мы таких стрижем в первую очередь, – весело отвечали менты, – чтобы, значить, не везли к нам забугорных мандавошек!» – «У меня искусственные волосы, – кричал приятель, они сами по себе не растут!» – «А ты поливай их почаще», – весело отвечали менты. «Я кучу денег выложил за эти волосы», – кричал мой приятель. – «Значит, и на штраф насобираешь!» Двое суток держали в вытрезвиловке приятеля, потом выпустили. А что толку? Ходит лысый, ненавидит ментов, голова стала страшная. Ему ведь нейлоновые волосы срезали все под корень. Голова голая, как бильярдный шар, и вся в черных точках.
Сергей засмеялся.
Ободренный его смехом, Леша пробормотал:
– А все почему? А все потому, что приятель мой – обалденный придурок. Когда, например, меня в прошлом году под этим делом менты затащили в отделение, я сразу сделал вид, что вот прямо сейчас перед казенным столом описаюсь. Ну, понятно, вывели в туалет, а там на раковине лежал кусок хозяйственного мыла. Знаешь, есть такое, даже на вид грязное, – поморщился Леша. – И с грязным запахом. Не поверишь, сердце плакало, когда я грыз это мыло. Большой такой кусок, – отметил Леша. – Но я его сгрыз. Я ведь не придурок. Противно было, но сгрыз. А почему? А потому, что жизнь человека учит. А чему жизнь учит? А жизнь учит тому, что щелочь напрочь нейтрализует алкоголь. Слыхал про такое? Зато потом, – сдерживая надвигающуюся тошноту, хохотнул Леша. – Зато потом, когда менты заставили меня дуть в свою волшебную трубку, ничего такого особенного я им не выдул. Ничего в волшебной трубке не дрогнуло и не посинело. Это менты посинели от огорчения.
Остановился Сергей у главного подъезда отеля «Эстония».
– Сиди в машине, – приказал он Леше. – Я поменяю баксы, а ты сиди в машине. И чтобы никто не видел тебя.
Сергей неторопливо поднялся в холл.
Разглядывая курсы валют, высвеченные на табло над обменным пунктом, он увидел напротив немецкой марки уверенную восьмерку, а через запятую все четыре ноля. «Вот бы в России так. Только кто захочет, как котенка за хвост, привязывать к своей валюте российский рубль?»
Поменяв доллары на кроны, он заглянул на переговорный пункт.
Связь оказалась отменная. Почти сразу он услышал Жоркин голос:
– Ну, Рыжий, ты куда пропал? Я тебя разыскиваю, даже в Сибирь звоню, а твоя жена говорит, что ты в отъезде. Я спрашиваю: где? А она осторожная. Говорит: еще не звонил.
– Я в Таллинне, – засмеялся Сергей. – Люблю красивые города. – И спросил: – Есть что-нибудь новое?
– Почти ничего.
– Ну давай свое почти.
– В списке фамилий, которые я нашел в известной тебе записной книжке, есть фамилия некоего Вейхестэ. Это точно. Он, оказывается, был управляющим таллиннского филиала банка РПЮЭ.
– А сейчас?
Жорка засмеялся:
– Ну, сейчас! А сейчас ищи его в Финляндии, а то и в Швеции. Если ты в Таллинне ради него, то напрасно потратил деньги. В Таллинне он, похоже, чего-то сильно накуролесил.
– Ладно, хрен с ним, – сказал Сергей. – Я тороплюсь, к сожалению. Помнишь, ты говорил, что наткнулся в записушке вроде на какую-то арабскую фамилию? Я не ошибся? Вроде какой-то араб давал расписку твоему исчезнувшему приятелю или наоборот, твой приятель… Ты погоди, не перебивай… Ты что-нибудь знаешь об этом арабе?
– Да почти ничего.
– Ну, давай свое почти.
– Мне еще в Таллинне сказали, что этого араба будто бы хлопнули. Чуть ли не там же, в Эстонии, и хлопнули. Я так думаю, что, может, мой приятель потому и смотался за бугор. Но учти, Рыжий, я тебе ничего такого не говорил, я только предполагаю.
– А как можно выйти на следы этого араба?
– А я знаю? – испугался Жорка.
– Да ну! – подольстился Сергей. – Ты да не знаешь? Кончай! Ты у нас как архив, все у тебя схвачено.
– Да пойди ты в любую библиотеку, – неохотно посоветовал Жорка, – и поройся в криминальной хронике за прошлый год.
– Я на эстонском не читаю.
– Дай библиотекарше пятьдесят крон, они тебе всю газету переведет от корки до корки.
– Ладно. За совет спасибо. Пока.
Отыскав двухэтажное кирпичное здание таллиннского отделения банка РПЮЭ, Сергей жестко сказал:
– Значит так, Леша. Мы находимся в Таллинне, то есть не на территории медного короля. Здесь тебе ни Петера, ни сам Лео не помогут. Поэтому сиди в машине, как мышь, и не высовывайся. Если подойдет полицейский, сделай вид, что ты вообще ничего не понимаешь, ни русского, ни эстонского. Дошло?
Леша кивнул и провалился в сон.
Сергей, не торопясь, выбрался из машины.
Он даже запер ее, потому что Леша ничем сейчас не отличался от багажа. Правда, в отличие от багажа, он всхрапывал и постанывал. Вряд ли угонщики заинтересовались бы таким автомобилем, но рисковать Сергей не хотел. По каменным ступеням он неторопливо поднялся в просторный вестибюль, где четверо рабочих в аккуратных комбинезонах и в таких же аккуратных, каких-то даже картинных касках ставили сложную металлическую арматуру. Густо пахло цементом, штукатуркой, краской.
– Тут что, ремонт?
– Тут есть ремонт, – кивнул кто-то из рабочих.
– Банк не работает?
– Банк в ту дверь.
Сергей толкнул указанную дверь.
В небольшой скучной зальце за окошечком стойки, остекленной почти до потолка, скучала рыхлая белокурая женщина с круглым неестественно бледным лицом. Обычно на таких лицах летом выступают веснушки, но на этом лице ничего такого не выступало, кроме скуки. «Наверное, вид ее отвечает состоянию банка», – невольно подумал Сергей. И наклонился к окошечку: