Николай Беспалов - Встречи на ветру
Что скажу я Павлу, как войду? Это у меня стало привычкой – готовить речугу, куда бы я ни шла. Доходит до абсурда: иду, например, в магазин за хлебом, и при подходе обязательно проговариваю фразу, с которой я обращусь к продавцу. Скажу «Будьте добры, продайте мне городской батон» – она может подумать, что перед ней ненормальная. Скажу коротко – «Батон городской мне» – сочтет меня невоспитанной.
Пока я придумывала первую фразу, руки мои так устали, что я почувствовала ломоту в плечах и локтях, пришлось сделать остановку. «Да, – сказала я себе про себя, – дожила ты, тетка: три килограмма для тебя неподъемная ноша».
Весна в Ленинграде не лучшая пора года: вот и опять небо нахмурилось, того и гляди польет дождь, промокну и явлюсь перед Павлом с мокрой головой, растрепанная. Черт с ними, моими руками, не оторвутся, я почти побежала. И правильно сделала: дождь полил с такой силой, что казалось, он хотел смыть с улиц города всю накопившуюся за зиму грязь и заодно людей, оказавшихся на улице.
Вскочила в подъезд – по-ленинградски, парадную – и остановилась. Как жалко, что тут нет зеркала, не мешало бы глянуть на себя. Пришлось, глядя в карманное зеркальце, кое-как привести волосы на голове в порядок.
– К Павлу Ивановичу идете? – В парадную вошла женщина, его соседка.
– Здравствуйте. – А как её зовут, не знаю, неудобно-то как.
– И вам не хворать. А наш Паша что-то занемог. – Сердце мое застучало чаще. – Вот, иду из аптеки, попросил купить валидол. У него, – мы поднимаемся по лестнице, – на работе какие-то неприятности, а я думаю, какие могут быть у начальника юридического отдела неприятности. Я, слава богу, почти двадцать лет отработала юрисконсультом, мы представляем интересы, и только. Пускай начальники переживают за свои проступки.
С виду простецкая пожилая женщина, а нате вам, юрист. Правы люди, когда говорят: не суди по одежке. С другой стороны, я считаю, что человек должен своим внешним видом отвечать своему общественному положению. Я, когда была рабочей, могла прийти на работу в чем хочу, стала бригадиром – изволь выглядеть прилично. Теперь мой костюм должен вызывать у людей уважение. Нечего носить яркие, броские наряды, и прическа у тебя должна быть строгой.
– Пришли, – женщина дышит тяжело, и у неё проблемы с сердцем, – не звоните, может быть, он уснул.
Вошли в прихожую – я сразу уловила запах болезни: так пахло у нас дома, когда у отца «барахлило» сердце. И опять у меня защемило сердце. Скажите мне, что это? Отчего так бывает? Чужой мне по всему: возрасту, образованию, жизненному опыту – человек, а вдруг становится родным. Нет, не родным, а каким-то очень дорогим и близким. Одновременно с беспокойством возникло другое чувство – желание иметь от его ребенка. Впрочем, вероятно, просто время подошло, а тут он на пути.
– Я на кухню, – шепчет соседка, – чайник поставлю. У меня настоящий индийский чай со слонами, заварю и приду. Чай – великое дело. – Пошла женщина по коридору. Смотрю ей в спину: коммунальное житье имеет все же свои преимущества.
Павла я застала сидящим у окна, курящим свои сигареты «ТУ-154».
– Это называется больной! – говорю ему и замечаю в голосе своем нотки заботливой жены.
– Две затяжки, – виновато отвечает Павел и по-мальчишески разгоняет дым.
– Соседку послал в аптеку за валидолом, а сам смолит.
Протянулась ниточка между нами. Наверное, – нет у меня опыта – так начинается семейная жизнь.
Валидол Павел сунул в рот, этим запахом запомнился мне наш поцелуй, который прервал лишь приход соседки.
– Миль пардон, молодежь, но поцелуй, как бы он ни был сладок, чая с лимоном, – дикая редкость в это время года, – не заменит. Садитесь за стол.
К чаю Вера Сергеевна – наконец-то мы познакомились – принесла сушки и домашнее печенье. Я со своими продовольственными запасами пока осталась в стороне.
Чай был превосходен, и я задала соседке вопрос, в чем секрет заварки.
– Ирочка, секрет прост: не жалейте листа в заварку. В блокаду мы пили кипяток, настоянный на сушеных листьях смородины. Наша семья жила на окарине города, в районе Ржевки, и маме как работнику железной дороги полагался небольшой участок земли в зоне отчуждения. Все сажали овощи, а мама посадила несколько ягодных кустов. Были и овощи, но ягоды смородины, крыжовника и малины в нашей семье шли на варенья.
– Сколько же вам было лет? – задала я вопрос.
– Мне? – Вера Сергеевна хитро улыбнулась. – А сколько лет вы мне дадите?
Я поняла всю бестактность своего вопроса.
– Простите. – Мне было неловко, но женщина ничуть не расстроилась.
– Пустое. Я не актриса, чтобы скрывать свой возраст. В сорок первом году мне стукнуло девятнадцать. Студенка второго курса юридического техникума, тогда был такой. Потом был Карельский фронт. Служба при штабе. Ранение и демобилизация под чистую.
– Ира, – вмешался Павел, – ты устроила настоящий допрос Вере Сергеевне.
– Павел, Вы неправы. Молодежь должна знать историю не из одних учебников. Скажите, в каком учебнике вы прочтете, например, о таком факте? Начальник политотдела Армии приказал мне собрать информацию об убитых нашими снайперами фрицах. Я и тогда была дотошна до рвоты. Начала скрупулезно собирать информацию. Начиная с ротного звена. Прошел установленный мне командиром срок – у меня готова справка. Мне бы самой задуматься об итоговой цифири, но глупа была, с тем и пошла. Начальник политотдела до войны служил преподавателем в одном из высших военных учебных заведений, был исключительно образованным человеком, мог говорить по-немецки, играл на аккордеоне, хорошо пел. К тому же был человеком с юмором. Прочитал мой доклад и говорит: «Вы, товарищ младший лейтенант, сами свое творение перечитывали?» Я головой, как китайский божок, киваю, а он: «Тогда, – смеясь, продолжает он, – по вашим данным, перед нами не осталось ни одного живого немца».
Смеется Павел, смеюсь и я.
– Вам смешно, а я тогда, – незлобиво говорит Вера Сергеевна, – чуть со стыда не умерла. После войны я часто вспоминала того политработника. Наш статкомитет тоже увлекается цифирью. Прочтешь иногда его данные, например, по производству мяса, так выходит на каждого человека у нас приходится чуть ли не корове, а в провинции мясо в продаже бывает раз в полугодие.
– А в холодильниках у того же народа полно всего. Так что прав наш комитет по статистике.
– Товарищи, – прерываю я их экономический диспут, – у меня в сумке подтверждение данных статистиков. Я, например, проголодалась.
Я и проголодалась, и хочу поделиться с Павлом своими новостями.
– Ира права, одним чаем сыт не будешь. Вы тут без меня пируйте, а у меня дела. – Тактична соседка у Павла.
– Вижу, – Павел прозорлив, – у тебя есть что мне рассказать.
– Как твое сердце? – спрашиваю.
– Мое сердце выдержит и дурную, и приятную новость. Думаю, это даже не сердце. Невралгия это. Выкладывай.
– Нет уж, – мне хочется накормить его. Тоже что-то новое в моих отношениях с мужчиной, – сначала я накормлю тебя, мы выпьем, а потом я все расскажу.
– Ты психолог. На сытый желудок человек даже известие о собственной близкой смерти воспримет легче.
Наша трапеза проходила под аккомпанемент музыки Вагнера. Павел предварил её такими словами:
– Адольф Гитлер любил слушать вагнеровскую «Вальпургиеву ночь», потому Иосиф Сталин запретил исполнять любое его, Вагнера, произведение. В музыке Вагнера я ощущаю космическую силу. – Услышать такое откровение всегда немного сурового Павла мне было странно, но музыка и на меня произвела сильное впечатление. Правда, кушать колбасу твердого копчения я бы предпочла под более легкую музыку. Павел пил водку, а на мое предостережение ответил коротко:
– Водка в ограниченных количествах для мужчин полезна, – улыбнулся и добавил: – Скоро ты это почувствуешь.
Я и почувствовала. Так почувствовала, что рассказать ему о своих новостях я смогла лишь после того. Чего того? А того, о чем при детях не говорят.
– Надо было тебе уточнить, какого именно отраслевого обкома руководителем тебе предлагают быть.
Наверное, под впечатлением того, что произошло раньше, я не совсем точно определила свое место в обкоме.
– Руководителем не всего обкома – это чересчур.
На этом наша беседа на тему моей карьеры закончилась. Павел неожиданно заговорил о наших отношениях.
– Вчера я побывал у врача. – Я недоуменно посмотрела на него. – Ничего особенного, просто я хотел узнать, в каком состоянии мои репродуктивные органы.
– Чего-чего? Это что ещё за органы?
– Тундра ты неогороженная. Это моя предстательная железа, яички и сам пенис. Ясно?
Мое лицо залила краска. Никто и никогда не говорил со мной о таком. Справившись со смущением, я попыталась пошутить:
