Алексей Швецов - Лохless. Повесть о настоящей жизни
Нервы мои, стянутые в перманентную пружину, не выдерживают. Мою башню отчаянно сносит. Я подхожу к двери «бильярдных надежд» и тупо луплю по ней найденным обломком кирпича. Затем я бью стекла в зарешеченных окнах и все такое. Звон разбитого стекла действует на меня успокаивающе, и я закуриваю. В наступившей тишине я отчетливо слышу писклявый голос домохозяйки, этакой любительницы поскандалить:
– А ну-ка валите отсюда, алкаши проклятые! Ну, ты подумай, все углы зассали, а теперь еще стекла колотят. Щас милицию вызову!
Что-то подсказывает мне, что пора сваливать. Я бегу от этой проклятой двери, от битых окон и от себя. Деревья, шелестя листьями, смеются мне вслед.
The End
…Если Я найду в городе Содоме десять праведников, то Я ради них пощажу весь город и все место сие.
Библия. Ветхий Завет, гл. 18Памяти Джима Моррисона
Это конец, прекрасный мой друг,
Конец нашим светлым мечтам.
Мы с тобою прошли этот замкнутый круг,
Подойдя к судьбоносным вратам.
Это конец, друг единственный мой,
Безмятежности в вечности нет.
Завершая свой путь, возвратимся домой,
В мир комет и парадов планет.
Время жить средь цветов, время лгать —
Ты не вздумай смеяться, ты просто поверь!
– Отошло в пустоту, и пора умирать
Постучится неслышно в открытую дверь.
И уже слишком поздно что-то менять,
Стреляя в сторону солнца из лука.
Странные дни нам помогут понять,
Где наше счастье и в чем наша мука.
Это конец, милый мой друг!
Конец всем пролитым слезам!
Сразу чужим все вдруг стало вокруг.
Мне к твоим не прижаться глазам.
А. Ф. ШвецовМне не спится. То забытье, в которое я периодически проваливаюсь, не могу назвать сном. Я считаю баранов, овец, козлов и прочий уместный в такой ситуации скот, но сон не приходит. Почти отчаявшись, я погружаю голову под подушку, и наконец долгожданный вырубон сковывает мысли. Пара минут, проведенных в дремотном состоянии, очищают мозг от накатившего негатива, и я окончательно и реально засыпаю.
Сон не приносит покоя и умиротворения в мою душу, переполненную смятением и перманентным депресняком. Вначале мне снится какая-то бессмыслица: то я за рулем автомобиля — несусь по лесной дороге, то я купаюсь в горной быстроводной реке. Но вот неясная тревога винтом входит в меня. Я реально понимаю, что сплю и вижу сон.
Я вхожу в темную комнату. Меня окружает непроглядный серый туман. Он клубящимися перьями окутывает меня и слепит глаза. И вот, сквозь туман все четче проступают очертания чего-то странного, страшного и неприятного. Невидимый источник слабого света пробивает серую дымку, и неясные очертания приобретают вдруг форму оружейного ящика. Нет, это вовсе не ящик. Это гроб! Дыхание мое учащается. Мне дико хочется удрать/свинтить отсюда, но я пересиливаю страх и вглядываюсь вглубь гроба. Теперь я четко вижу, что он не пустой. Под взглядом моих обезумевших от страха глаз содержимое ящика/гроба начинает шевелиться. И вот глаза страшной старухи, не мигая, смотрят на меня. Я четко осознаю, что это сон. Я не хочу видеть его продолжения, но проснуться теперь не в моей власти. Я не в силах даже пошевелиться. Могу только молча смотреть, как лицо старухи обретает черты: лоб, подбородок, глаза, мерцающие фосфоресцирующим светом. Теперь внешний источник света не нужен — серый туман изнутри освещен свечением лица старухи. Я чувствую, как удары моего сердца заглушают мой собственный крик. Да это и не крик вовсе, а хрип. Я пытаюсь прикусить губу, чтобы проснуться.
Мое учащенное дыхание становится похожим на пыхтение испорченного пылесоса. Почти полностью материализованное лицо старухи вдруг резко размывается, и я просыпаюсь.
Простыня и одеяло влажные до такой степени, как будто меня облили липким холодным киселем. Я разжимаю сжатые до следов на ладонях кулаки и комкаю подушку. Затем поднимаюсь и иду на кухню курить. Закурив, подхожу к окну и прислоняюсь мокрым лбом к прохладному стеклу. Я вглядываюсь в окно и думаю, сколько еще ждет меня подобных ночей. Я жутко устал. Устал до такой степени, что начинаю ощущать антипатию ко всему на свете, включая себя.
Я купаюсь, я листаю журналы, я перещелкиваю телепрограммы — я делаю все, чтобы УБИТЬ время. Я ТЯНУ время, я пытаюсь себя чем-то занять, потому что сейчас мне решительно некуда пойти в столь ранний час. На работу я не пойду. Несмотря на упадок физических и моральных сил, солнечные лучи, проникающие в комнату, настойчиво убеждают меня, что время не стоит на месте и новый бесперспективный день готов положить конец бесперспективному утру. Я начинаю собираться. Постепенно на меня накатывает ощущение чего-то нового. В вязком/спертом воздухе комнаты носится ожидание крутых перемен. Я уже не тупо чувствую, а твердо знаю, что сегодня непременно что-то произойдет. Что-то важное и судьбоносное. С осознанием этого я выхожу на улицу и попадаю в суетливый поток бестолково спешащих людей. Я отстраняюсь, пытаясь отрешиться от них, и выпадаю из общего ритма. Мне становится спокойно и все такое. Этаким скучающим прожигателем жизни я неторопливо ловлю тачку и еду перекусить в одно неприметное место, где недорого и, главное, вкусно кормят.
Звонок на новый сотовый ловит меня в машине, когда я уже подъезжаю к кафе.
– Привет! — Голос Влада звучит размазанно и нереально.
– Привет.
– Узнаешь?
– С трудом, — признаюсь я.
– Это Влад.
– Да понял я, чувак, понял. Не тупи!
– Не спишь?
– Шутишь? Нет, конечно.
– Нам нужно кое-что обсудить.
– Не вопрос, Влад. Перетрем/обсудим, — отвечаю я и диктую ему адрес, куда я еду завтракать.
Когда я с трудом проталкиваю в себя стейк и приступаю к кофе, в зале появляется Влад. Он озирается по сторонам тусклым взглядом затравленного зверька. Нашарив красными кроличьими глазами меня, сидящего за столиком, он подгребает походкой танцора с отдавленными яйцами.
– Присаживайся, Влад. Что ты как неродной?
Влад молча садится. Я оцениваю его несвежий вид и реально понимаю, что чувак провел не самую лучшую ночь в своей жизни. Дрожащей рукой он делает долгую попытку подцепить из пачки сигарету. Он злится и нервничает. Наконец выуживает сигаретину и нервно прикуривает.
– Ты должен мне бабки, — заявляет он, вперившись в пепельницу.
– Вот как? С чего это вдруг? Вероятно, вспомнил кофе, которым ты угощал меня на прошлой неделе в ресторане? Так нет проблем, старичок. Хочешь, бери мой? Я не успел к нему прикоснуться.
Я реально двигаю к нему чашку с ароматным напитком, а он реально хватает ее. Влад пьет мой кофе под моим удивленным взглядом.
– Я могу быть спокоен? — спрашиваю я. — Теперь мы типа в расчете и все такое?
– Хватит выеживаться! — сквозь зубы проталкивает он, и я тупо замечаю, что вместе со словами, которые вываливаются из его рта, на стол сыплются жадность, животный страх и хитрожопость. — Мне надоели твои тупые остроты! Это ж ты, сука, втравил меня в этот бесперспективняк по раскладу.
– Сутки назад тебе эта схема казалась перспективной.
– А теперь ни хера не кажется! Я понял… я все понял… это ты с дружками своими, с подельниками, бля, рассчитал все и втянул меня в этот фальшак! А теперь сидишь тут — мои денежки проедаешь!
– Ага, — подтверждаю я, криво улыбаясь. — Шикую теперь.
– С тебя восемьдесят тонн.
– Ну.
– Вот тебе и ну. Ты отдашь все деньги, что с дружками своими фуфловыми зажуковал. Все! Слышишь? Сто процентов!
– Почему же вдруг сто процентов? Когда мы договорились, что бабки вносим поровну, тебе казалось справедливым получать восемьдесят процентов, а теперь отчего-то сто. Аппетиты растут?
– Ты в натуре такой придурок или, правда, с математикой не знаком? — Влад испытующе вглядывается в меня, вперившись глазами. — Восемьдесят было, когда я восемьдесят внес. Врубаешься? А теперь эти восемьдесят — это целое. Понимаешь, целое! Сто процентов.
– Понял я твои расчеты. Допер. От меня-то ты что хочешь?
Он захлебывается от возмущения:
– Ну, придурок! Ты полный даун! Деньги мне мои нужны. Неужели не понятно ни фига?
– Это ты придурок. Нас кинули. ТЕБЯ и МЕНЯ. Развели, как костер на поляне. Сашка-отстой и Пашка, этот синебородый мудила, — они нас двоих на бабки кинули. А скорее всего, не только нас двоих. Они еще лохов к проекту нацепляли и всех поимели. Как говорится про лохов: «Со всеми бабами не выпить, всех денег не проебать, но стремиться к этому надо!»
Влад, и без того раздавленный, как бычок у подъезда, сник. Плечи его опустились, и из глянцевого мужика он на глазах превращается в жалкое чувихообразное существо. Жесть!
