Марио Льоса - Литума в Андах
– А я пойду к ее камере, встану на колени и поклонюсь ей, – улыбнулся Томас. – Она будет моя святая Роза Лимская.
– Вот поэтому она тебя и бросила. – Толстяк Искариоте уже навалился на десерт и говорил с набитым ртом. – Женщинам не нравится такое почитание, Карреньито. Если бы ты с ней обращался как Боров, она стала бы твоей овечкой, не отходила бы от тебя ни на шаг.
– Она мне нравится такая, какая есть – капризная, ветреная, изменчивая. Характер – хуже некуда, а все равно нравится. Несмотря ни на что. Хоть вы мне и не поверите, господин капрал.
– Почему мне не поверить, что ты сумасшедший? – спросил Литума. – Разве здесь вообще есть нормальные люди? Разве терруки не чокнутые? Или Дионисио и его ведьма, разве они не помешанные? Скажешь, не тронулся умом лейтенант Панкорво, который пытал огнем немого, чтобы заставить его говорить? И где ты найдешь таких психопатов, как эти горцы, запуганные потрошителями и апу? А в своем уме те, кто похищает людей, чтобы ублажить всех этих муки и апу? Твое помешательство, по крайней мере, не приносит никому вреда, кроме тебя самого, конечно.
– Только вы, господин капрал, сохранили ясную голову в этом сумасшедшем доме.
– Возможно, поэтому я чувствую себя так неуютно в Наккосе, Томасито.
– Ну хорошо, сдаюсь, не будем мстить Мерседес, пусть живет как хочет, оставляя на своем пути убитых любовников и малахольных обожателей, – сказал толстяк Искариоте. – Хоть этим подниму тебе настроение. Мне будет недоставать тебя, Карреньито, я уже привык работать с тобой. Надеюсь, что там, куда ты едешь, тебе будет хорошо. Смотри, чтобы терруки не пустили тебе кровь. Будь осторожен и пиши.
– И потому жду не дождусь, когда меня отзовут отсюда, – добавил Литума. – Давай-ка поспим немножко, уже светает. А знаешь, Томасито, ведь ты мне рассказал всю свою жизнь. Все остальное я уже знаю. Ты явился в Андауайлас, служил там у лейтенанта Панкорво, потом тебя прислали сюда, ты привел с собой Педрито Тиноко, мы с тобой познакомились. О чем же, черт возьми, мы будем говорить в оставшиеся ночи?
– О Мерседес, о чем же еще, – решительно ответил его помощник. – Я снова буду вам рассказывать о моей любви, с самого начала.
– Едрена мать! – Литума зевнул, раскладушка под ним заскрипела. – Снова с самого начала?
Эпилог
Снимая высохшее белье с веревки, протянутой от двери дома к укрепленной мешками с землей ограде, Литума вдруг заметил среди эвкалиптов на противоположном склоне фигуру человека. Литума силился разглядеть ее на фоне багрового шара, медленно закатывающегося за гору. Его глаза слезились, контуры идущего человека теряли ясность и растворялись в вечернем свете, но все-таки он догадался, что это женщина.
«Вот оно, пришли», – пронеслось у него в голове. Он застыл на месте, не в силах пошевелиться, непроизвольно тиская пальцами влажные трусы. Впрочем, нет, какие терруки, ведь она одна, у нее вроде нет оружия, и она, похоже, не знает толком, куда идти. Она озирается, устремляется то в одну сторону, то в другую и никак не может выбрать одно направление. Но тут, заметив Литуму, она вообще остановилась, будто именно его и искала, именно его хотела увидеть. Она стояла неподвижно, и, хотя капрал не мог с такого расстояния видеть выражение ее лица, ему почему-то казалось, что, увидев его у дверей домика, среди болтающейся на веревке одежды, такого, как он есть, – в крагах, хлопчатобумажных брюках, расстегнутой гимнастерке, в фуражке и со «смит-вессоном» в кобуре на боку, – женщина обрадованно улыбнулась. Во всяком случае, не было сомнений, что она приветливо махала ему высоко поднятой рукой, словно они были добрые друзья, пришедшие на условленную встречу и издали узнавшие друг друга. Но кто она? Куда идет? Что надо женщине – не индеанке – здесь, в горах, среди пустынных пун? Что она была не индеанка, Литума определил сразу: волосы не заплетены в косички, нет ни широкой юбки-польеры, ни шали, ни шляпы, одета в брюки и свитер, сверху куртка или жакет, а в правой руке держит не узелок, а сумку или чемодан. Она все еще махала рукой, но уже нетерпеливо, видно, была недовольна тем, что капрал ей не отвечает. Тогда Литума тоже поднял руку и тоже помахал. Те полчаса или сорок минут, что понадобились женщине, чтобы спуститься со склона противоположной горы и подняться к посту, Литума неотрывно и настороженно следил за каждым ее шагом, энергичными жестами показывая, куда идти, где повернуть, выбирая для нее самый удобный путь, самые надежные и безопасные тропинки, где было меньше риска, что она поскользнется, покатится по склону или сорвется с крутизны; он боялся, что, не зная здешних мест, женщина оступится или споткнется как раз там, где достаточно одного неверного движения, чтобы потерять равновесие и упасть на дно ущелья. Сразу было видно, что прежде ей не приходилось карабкаться по горам. Глядя на нее, Литума вспоминал, что всего несколько месяцев назад, когда он был еще новичком в этих местах, он шагал так же неуклюже, так же спотыкался и падал, как эта женщина, шедшая сейчас к посту.
Когда она стала подниматься к их хижине и уже могла его услышать, он начал кричать ей: «Туда, между этими пузатыми камнями!», «Хватайтесь за траву, она выдержит!», «Не поворачивайте туда, там рыхлая земля, может осыпаться!» А когда до поста оставалось метров пятьдесят, капрал спустился ей навстречу, взял кожаный чемодан и, поддерживая за руку, помог пройти последний отрезок пути.
– Снизу я приняла вас за полицейского Томаса Карреньо, – сказала она, поскользнувшись и освобождаясь из рук подхватившего ее Литумы. – Вот почему я так обрадовалась, когда вас увидела.
– Нет, я не Томас, – ответил он, чувствуя, что говорит глупость, но не в силах сдержать радость. – Но если бы вы знали, как мне приятно слышать пьюранский говор!
– Вы догадались, что я пьюранка? – удивилась она.
– Конечно, я ведь тоже пьюранец. – Литума протянул ей руку. – Из самой что ни на есть Пьюры. Капрал Литума, к вашим услугам. Я начальник этого поста. Ну не странно ли, что два пьюранца встречаются в пунах, так далеко от родной земли?
– А Томас Карреньо служит здесь, с вами?
– Он отлучился ненадолго в поселок, скоро вернется.
Женщина облегченно вздохнула, лицо ее просветлело. Они уже подошли к дому, и она рухнула на один из мешков с землей, которые Литума, его помощник и Педрито Тиноко уложили между больших камней.
– Слава Богу. – Она тяжело дышала, ее грудь поднималась и опускалась, будто с трудом удерживая готовое выпрыгнуть сердце. – Ведь проделать такой путь напрасно… Автобус из Уанкайо высадил меня очень далеко отсюда: мне сказали, что до Наккоса не более часа ходьбы, но у меня эта дорога заняла три часа. А что за поселок там внизу? Там пройдет дорога?
– Там она должна была пройти, – сказал Аитума. – Но строительство остановлено, так что дороги не будет. Тут несколько дней назад уайко разнес все вдребезги.
Но эта тема ее не интересовала. Она с нетерпением смотрела на склон холма.
– Мы увидим отсюда, как он возвращается?
Не только ее манера говорить, но и жесты, да и вся она казалась ему такой знакомой, такой близкой. «Пьюранки даже пахнут лучше других», – с удовольствием констатировал он.
– Если только раньше не стемнеет, – сказал он вслух. – Солнце здесь в это время садится рано. Видите? Почти уже скрылось. Вы, наверное, падаете от усталости после дороги. Хотите выпить чего-нибудь холодного?
– С удовольствием, а то я умираю от жажды. – Она обвела взглядом жестяные крыши уцелевших бараков, нагромождения камней, развороченный склон. – Отсюда красивый вид.
– Издалека все выглядит красивее, чем вблизи.
Он вошел в комнату и, пока доставал бутылку из ведра, где они держали напитки, спокойно рассмотрел гостью. Она вся была забрызгана грязью, волосы растрепаны, но – настоящая конфетка! Сколько же времени он не видел ни одной хорошенькой женщины? Цвет ее лица, шея, руки вызвали целую вереницу воспоминаний о годах юности в родных краях. А какие глаза, Боже ж ты мой! Немного зеленые, немного серые и еще какого-то неуловимого цвета. А этот рот, эти смело очерченные губы. Откуда у него ощущение, что он знал ее раньше, по крайней мере, видел? Как бы она выглядела, если бы привела себя в порядок – юбка, туфли на каблуках, в ушах серьги, на губах яркая помада. Как быстро забываются такие вещи, если живешь безвыездно в Наккосе. Да, вполне может быть, что их пути однажды пересеклись, когда он жил в тепле, в цивилизации. У него вдруг екнуло сердце: Мече? Неужели она?
Он вышел с бутылкой содовой, извинился:
– Простите, что у нас нет стаканов. Придется вам пить из бутылки, ничего не поделаешь.
– А с ним все в порядке? – спросила женщина между глотками; струйка воды бежала у нее по шее. – Он не болен?
– У него железное здоровье, с чего бы ему болеть, – успокоил ее Литума. – Он ведь не знал, что вы приедете, правда?
