Анатолий Козинский - КРИТИЧЕСКАЯ МАССА ЯДЕРНОГО РАСПАДА. книга вторая.
— Немецкие завоеватели со своим знаменитым «оргнунг», начиная с Тевтонских рыцарей таки в Чудском озере утонули!
— А гитлеровские полчища, опять-таки собранные со всей Европы, дед Мороз на равнинах Подмосковья хорошо поморозил и все они нашли свой бесславный конец на этой земле.
Конечно, и жители этой страны не дремали. Если уж они серчали, то «накось — выкуси!» били врагов-супостатов беспощадно. И не важно, кто ты был по национальности: белорус, украинец, русский или славный уроженец других краёв великой державы — всех их роднила и объединяла родная заветная Матушка-земля.
— За землю Русскую! — шли они в бой, положив на алтарь Отечества не одну буйную головушку….
Время, неумолимо уплотняясь, ускоряло развитие прогрессирующего мирового сообщества людей. И этот прогресс, вступив в схватку с широко известным нашенским русским «авось», в прямом смысле брал русичей за горло. Постепенно сеть железных дорог и кое-каких автомагистралей объединили населённые промышленные пункты и центры этой огромной державы. Но Север страны, опасаясь нового словечка «инфраструктура», развивал и наполнял его смысл материальным содержанием очень медленно, слабо и незначительно. У нас даже появилось своё изобретённое словосочетание — «малая земля».
Да, это вовсе и не остров! Но обитающие там люди, лишённые хоть какой-то «инфраструктуры», существовали в условиях ещё хуже, чем в море на заброшенном острове. Почему хуже? — Потому, что остров — это сплошное водное окружение и всегда существующая возможность морского сообщения. На «малой земле» жизнь поддерживал только «подвиг» — без него просто некуда было деваться.
В бывшем Советском Союзе, несмотря на плановое научное хозяйство страны, все малые и великие дела строились и делались на передовом «почине», геройском «порыве» и «подвиге». Богат русский язык, у нас ещё существует такое хитрое слово «подвижничество» — это когда люди совершают истинный подвиг, но в разряд «почина» и «порыва» они не попадают и посему власть имущими просто не замечаются.
Другое дело, в своё время широко всем известные почины: шахтёр Стаханов геройски рубил уголь — нате стахановское движение!; или Паша Ангелина геройски выращивала сахарную свеклу — даёшь стране сахар! (и самогон так же!). А как вам «челюскинцы»? — осваивая Северный морской путь, геройски угробили пароход, спасаясь высадились на льдину. В свою очередь, спасая их, героические подвиги совершили уже советские полярные лётчики!
Вместо должной обоснованной и обеспеченной подготовки любой акции, достаточной оплаты труда соотечественников, мы массово планировали «геройские» дела и не менее помпезно гордились ими. Рискуя жизнью и здоровьем, особенно не задумываясь над сутью и полезностью, Советские люди совершали подвиги, правда, героями становились не все. Диву даёшься, насколько противоречивы, лишённые всяческой логики и смысла, были эти «подвиги».
Например, за ввод в строй головной атомной подводной лодки нового проекта, как правило, её командиру присваивали звание Героя Советского Союза. — Ибо он, проявляя мужество и геройство, рискуя жизнью и так далее. Напрашивается логический вывод — а на фига нам нужна такая никудышная техника и в целом корабль, если их эксплуатация по прямому назначению — это подвиг? Как известно, в прочном корпусе подводной лодки все равны. Так что — остальные подводники головной лодки вовсе и не герои?
А последующие экипажи со своими командирами? Введя в строй свои подводные крейсера и уже один на один — без заводских специалистов, практически без всякого обеспечения, и не в Белом море, а в мировом океане с реальным противодействием противолодочных сил вероятного противника, совершали десятки длительных боевых служб. Проявляя истинное мужество и геройство, теряя здоровье, сотни раз рискуя жизнью, выполнив боевые задачи, они живыми возвращались в базы — что они менее достойны звания Героя!? Не видеть этих подвижников стыдно! Но вы, властвующие чинуши, про стыд и честь давно забыли. И если вы не замечали таких людей, составляющих соль земли Русской, то что говорить о простых тружениках? Нет, не может быть никакого будущего у таких правителей!
Вот в таких условиях и при таком отношении, в том числе и своего кровного флотского консервативного командования все базы атомных подводных лодок всех флотов, как не крути, соответствовали определению «малая земля». В крайнем случае они были островами, отрезанными от всех благ цивилизации — это, как пить дать!
Сам портовый город Мурманск связывался с метрополией, кроме морского пути, железной дорогой. Автомагистраль с переменным успехом строилась много лет. Так что моряки и их семьи, при переездах очередной раз столкнувшись с рутиной и отсутствием оперативной управляемости плановым хозяйством, опять были вынуждены совершать героические поступки. Только теперь они назывались «преодоление лишений», связанных с трудностями роста. Правда, в официальных случаях эпитет «лишения» умалчивался и только изредка при крайней необходимости употреблялось «трудности роста».
Так вот, преодолевая все эти трудности, Липовецкий вместе со своей семьёй погрузил чемоданы на морской трамвайчик, курсирующий единственной связью с Большой землёй, и направился в город Североморск. Он уезжал учиться на Высших офицерских классах в город Ленинград. Глядя на отваливающий пароходик от маленького временного «гражданского» пирса, Антон вспомнил довольно забавный эпизод своего более близкого знакомства с мичманом Бандурой.
Фамилия у него была чисто украинская, которая по наследству досталась от отца — старого Бандуры. Играть Бандура младший ни на каком инструменте не умел, но струны украинского безосновательного упрямства типа «тому, що мени так треба» звучали в каждом его поступке. Всё бы ничего, но мать у него «себе на уме» была беззаботной русачкой. Посему украинское «ну и що?», замешанное на русском «авось куда-нибудь да вывезет!», сформировали «конгломерат» характера Бандуры младшего, выдававшего «на-гора» поступки непредсказуемые, в которых он следовал «до конца».
Морозной зимой весь во льдах маленький гражданский причал в губе Сайда под напором колючего Северного ветра скрипит и раскачивается волнением студёного моря. Рядышком небольшим поплавком на носовых и кормовых «усах» швартовых тросов прицепился морской трамвайчик. Трап, переброшенный на судёнышко, танцует, как качели, и не только вверх и вниз, но ещё и влево вправо в соответствии с углом несовпадения направления ветра и направления волны.
При помощи моряков патруля, возглавляемого мичманом Бандурой, гражданское население — пассажиры то ли переходят, то ли перепрыгивают, то ли перетаскиваются, одним словом, загружаются на судно. В общем шуме и свисте ветра, сквозь брызги волн вкупе со снежными зарядами пробиваются и тонут испуганные возгласы женщин и крики детей.
Приказ начальства о задержке отхода трамвайчика дошёл до начальника патруля в тот момент, когда судёнышко начало отходить от причала.
— Капитан! Вам приказано задержаться с отходом! — пытаясь перекричать свист ветра, орал Бандура. По мере отхода судна мичман перемещался к концу причала, но маленький причал был не бесконечен! Тем временем трамвайчик удалялся. Не переставая кричать, Бандура, достигнув торца шаткого сооружения, солдатиком без брызг булькнул в воду. На мгновенье стало тихо. У торца причала, покачиваясь, одиноко плавала шапка — нет Бандуры!
— Человек за бортом! — среагировали на катере. — Только, где же он?
Наконец ближе к катеру мичман вынырнул. На спёртом выдохе воздуха из лёгких он заорал:
— Вам приказано задержаться, глухие вы, что ли?
С причала и с судна согласно всех наставлений на бросательных концах в воду полетели спасательные круги. Бандура не растерялся: правой и левой рукой он схватил соответственно круг брошенный с причала и круг — с катера.
— Тащите! — скомандовал он, деревенеющим от стужи языком.
На катере и причале навалились и дружно потянули…. В тот же миг мичман почувствовал их усердное старание испытать его тело прочностью на разрыв. Понимая, что второй раз ему не вынырнуть, он мёртвой хваткой удерживал оба круга.
Проходящие мимо офицеры хором закричали:
— Бросьте вы тащить все вместе, вы же его разорвёте!
Почувствовав логику в этих словах, на трамвайчике и причале бросательные концы отпустили одновремённо. Испытав облегчение, мичман уже обеими руками вцепился в круг с судна. Под тяжестью тела и порыва ветра круг осел, закачался и отошёл в сторону, увлекая за собой бросательный конец. Видя, что спасательная операция может закончиться плачевно, капитан судна подработал винтами, Бандуру подцепили багром и благополучно вытащили на борт. Отряхиваясь от стекающей воды, увидев стоящего рядом капитана трамвайчика мичман прошепелявил:
