Жорж Сименон - Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь
— Еще целый час маяться! Вы даже представить себе не можете, как у меня болят ноги.
— А у меня, — подала реплику Селита, — у меня болят нервы, и я решила напиться.
— Думаешь, это поможет?
— Знаешь новость?
— Какую? Столько всего происходит в эти дни!
Накануне они охотно бы выцарапали глаза друг другу, а теперь оказались как бы в одной лодке, хотя и реагировали на это по-разному. Селита начала говорить с плохо скрываемой неприязнью:
— Да вот тут твоя протеже…
Но вовремя спохватилась:
— Извини…
— Ты можешь меня не стесняться. Я уже давно никому не протежирую. Каждый за себя! Ты говоришь о Мадо?
— Завтра ее имя вот такими буквами будет напечатано в газете.
— Я знаю.
— Но вряд ли ты знаешь, что она теперь будет спускаться в зал только для выступлений.
Наташа недоверчиво посмотрела на Людо, который в подтверждение кивнул.
— Ну такого мы еще не видели!
— И это все, что ты можешь сказать?
— Мне плевать. У меня всегда в запасе ангажемент в Женеве. И перестань пить, потому что из-за этого тебе, я вижу, так и не терпится совершить какую-нибудь глупость.
Наташе не понадобилось долго разглядывать Селиту, чтобы догадаться, что с ней происходит. Нервы Селиты были настолько напряжены, что успокоить ее могли, как ей казалось, только бурные сцены или какая-нибудь яростная ссора. Это позволило бы ей выплеснуть наружу ярость, которая буквально душила ее.
— Почему бы тебе не сказаться тоже больной и отправиться домой спать? Если ты примешь две таблетки гарденала…
Тот же совет давал ей только что Людо!
Селита сожалела, что нет сегодня графа, а то бы она отыгралась на нем. Он в достаточной степени ее раздражал, чтобы она могла выплеснуть на него весь свой гнев.
Раздав шляпы, Леон вышел на улицу, чтобы постоять рядом с Эмилем и покурить, как это он часто делал в конце вечера.
Селите все сильнее хотелось на кого-нибудь накинуться. Она готова была избрать жертву среди посетителей, но в зале оставались всего несколько пар, занятых исключительно друг другом.
Ее охватило желание выскочить без пальто, пройти мимо хозяина и направиться прямо в отель «де Ла Пост» и постучать в дверь Мадо.
— Открой, мерзавка!
Если же та не встанет и не откроет, Селита устроит страшный скандал на лестничной площадке. А когда откроет, то она ей скажет:
— Впусти меня. Закрой дверь. А теперь мы с тобой вдвоем…
Осмелится ли тогда Мадо изображать из себя и дальше «слабое, беззащитное существо», моргая своими якобы невинными глазами.
Вот этими самыми руками и ногтями Селита хотела бы впиться в ее мягкое и слишком белое тело. Ей так нужно было заставить Мадо кричать от боли и просить пощады.
— Теперь ты понимаешь, что ты им никогда не завладеешь? Отвечай, тварь! Отвечай, дешевая потаскушка! Отвечай, говорю я тебе!
Она провела рукой по лицу и посмотрела на Людо, который, решив, что она просит еще выпить, отрицательно покачал головой.
— Ты знаешь ее адрес в Бержераке?
— Я знаю только, что ее мать там заведует почтовым отделением.
— Ее действительно зовут Мадо Леруа?
Она уже забыла сцену, увиденную через окошечко в двери, когда новенькая протягивала свое удостоверение Леону, который вполголоса произнес ее фамилию.
Пусть она не может пойти сражаться в отель «де Ля Пост», но ей доступен другой способ мести.
Полчаса спустя она вышла из кабаре вместе с Мари-Лу.
— Куда же мы идем? — спросила подруга.
— На телеграф.
Одно окошечко работало всю ночь. Селита написала на телеграфном бланке пером, которое сильно царапало: «Мадам Леруа, заведующей почтовым отделением, Бержерак, департамент Дордонь».
Немного подумав, она составила такой текст: «Ваша дочь Мадо принята для участия в стриптизе в кабаре «Монико» в Канне».
— А подпись? — спросила почтовая служащая, прочитав текст с невозмутимым видом.
Тогда Селита назвала первое пришедшее на ум имя — Каролина Дюбуа. Больше ее ни о чем не спрашивали.
Мари-Лу скромно дожидалась на пороге.
— Ты уверена, что не сделала глупость?
Селита рассмеялась:
— Мне теперь уж все равно, глупостью меньше, глупостью больше… Тебе не хочется напиться, а?
— Нет, если ты пойдешь пить, я тут же возвращаюсь домой.
Нельзя сказать, что это было только желание напиться. Селита испытывала потребность в чем-то более неопределенном и чувствовала себя несчастной и оскорбленной.
Она молча разделась в комнате, которая ей показалась сегодня особенно неуютной, безликой и уродливой.
Вопреки своим привычкам, она улеглась голой и не почистила зубы. Мари-Лу легла позже нее и погасила свет.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Прошло несколько минут, и теперь Селита твердо шала, чего она так мучительно желает: мужчину, безразлично какого, лишь бы он смог раздавить ее, причинить ей боль и снять нервное напряжение.
Возможно, оттого, что она много выпила и в ее затуманенном мозгу произошел какой-то сдвиг, ей вдруг захотелось встать, накинуть пальто прямо на голое тело и отправиться на улицу, чтобы попросить первого попавшегося мужчину помочь ей. В прошлую ночь, хотя она этого совсем не желала, у нее был Эмиль.
Через приоткрытое окно и закрытые ставни она слышала шаги, шуршание шин велосипедов — мимо проходили люди, одни возвращались с ночной смены, другие направлялись на дневную работу.
Ее глаза были устремлены в темноту, тело напряжено, болели кончики грудей. Она так стиснула зубы, что они заскрипели. С соседней кровати послышался сонный голос Мари-Лу:
— Что с тобой?
Тогда она зашлась в крике:
— Ничего! Ты меня слышишь? Ничего! Я…
И вдруг, обмякнув, почувствовав себя опустошенной, разразилась громкими рыданиями.
Часть вторая
Глава первая
Не сговариваясь, все трое выбрали в своем гардеробе одежду поскромнее, попроще и почти не наложили косметики. Если посмотреть на них, тихо сидящих в саду, то кажется, что это девушки, вышедшие из церкви после мессы.
Наташа пришла раньше всех и подождала остальных на небольшой узкой улочке, ведущей вниз. «Понтиак» мсье Леона стоял там позади длинной ярко-красной спортивной машины хирурга.
Когда подошли ее подруги, вопросительно посмотрели на нее, Наташа сказала:
— Началось это четверть часа назад. Мы вроде бы сможем обождать в саду, но если не произойдет какого-нибудь несчастья, мы все равно ничего существенного не узнаем сегодня.
Они находились в Эстерельской клинике, расположенной в тихом старинном квартале, где только собаки и кошки бродили по улицам, резко поделенным на теневую и солнечную сторону, и виноторговцы мыли свои бутылки.
В саду с аллеями, усыпанными светлым гравием, было много тени от деревьев, чья листва поражала разнообразием оттенков зеленого цвета, а в глубине у самой стены кудахтали куры, отгороженные мелкой решеткой.
Редко девушкам доводилось бывать где-либо в такое время, и к тому же всем вместе, ибо еще не наступил полдень и они почти не спали. Большинство окон клиники были открыты, и больные, мужчины и женщины, в халатах из хлопчатобумажной материи с тонкими синими полосами, высовывались поочередно, чтобы посмотреть на девушек.
Из них троих Селита была самая бледная и выглядела более взволнованной. В течение десяти дней, пока мадам Флоранс находилась в клинике и ее обследовали, брали анализы и делали рентгеновские снимки, она приходила сюда каждый день в часы посещений, и места ей были уже хорошо знакомы.
Селита знала, что на первом этаже располагалось родильное отделение. Два дня назад она видела, как везли по коридору женщину из шестой палаты, а следом шла медсестра с пятнами крови на переднике и несла в руках новорожденного.
Занавеска на окне иногда развевалась от ветра и немного сдвигалась, так что взорам открывалась кровать, неподвижная и ослабевшая мать, белые гвоздики на ночном столике, а в глубине поблескивала колыбель ребенка.
Этажом выше, прямо над шестой палатой, были матовые стекла, там, за этими стеклами, и оперировали сейчас хозяйку.
Наташе тоже было не по себе.
Говорят, что в последний момент, когда за ней пришли с носилками, она приподнялась с кровати и стала кричать, что не хочет, что отказывается от операции и предпочитает спокойно умереть. Она так билась и кричала, что пришлось ей делать уколы.
Небо было ярко-синим, в воздухе разливалось тепло и спокойствие, на деревьях щебетали птицы, какой-то совсем не пугливый дрозд прыгал по лужайке, вызывающе, с наглым видом поглядывая на трех девушек.
— А где сейчас он? — спросила Селита.
— Насколько мне известно, там, наверху, есть небольшая комната, рядом с операционной, специально для родственников, которые ожидают. Я его не видела. Когда я пришла, его машина уже была здесь.
