Лебедев Andrew - New-Пигмалионъ
– А что, Мотя, Дюрыгин теперь на Агаше женится, он имеет какой-то резон? – стараясь не выдать своей горечи и окрасить вопрос безразличием интонации, спросила Ирма.
– Дюрыгин не дурак, – уверенно ответил Мотя, – он в этой Агаше жилу золотую надыбал, деваха молодая, с фигурой, с мордашкой, да еще и талантливая, да еще и обучаемая, он из нее звезду сделал, а теперь и жену себе молодую сделает, шампунь и кондиционер в одном флаконе.
– Вот я дура, вот я дура, – думала Ирма, – Дюрыгин пол-года назад, когда у него ведущей не было, ведь предлагал, и кабы я ему намекнула тогда, мол, женись, все бы тогда иначе пошло.
– Ирма, ты отвлекаешься, гляди по сценарию, ты должна здесь выйти из оркестра и скомандовать, "на старт, внимание, марш", и выстрелить из стартового пистолета в воздух, – сказал Мотя, показывая это место в сценарии.
– И выстрелить из пистолета, – повторила Ирма.
А у папы в ящике стола лежит револьвер с золотойц табличкой "товарищу Вальберсу От Генерального секретаря Политбюро.
3.
Свадьба была громкая.
Кабы устраивать подобную свадьбу на свои кровные, Дюрыгину своих депозитов едва бы хватило и на одну десятую часть всей сметы расходов, и это при том, что тогда ему пришлось бы продать и квартиру, и машину, и почку свою продать, и глаз…
Но деньги были от рекламодателей телеканала, деньги шальные, поэтому размаху режиссерской мысли ничто не мешало. Ничто не сдерживало самых смелых полетов мысли и изощренной на выдумки режиссерской фантазии.
Расписываться молодые должны были в Мэрии на Тверсой, причем регистрировать брак Дюрыгина и Агаши должен был сам мэр столицы…
Главный обещал это устроить.
Потом венчание.
В Храме Христа Спасителя на Кропоткинской.
А оттуда на кавалькаде лимузинов к пристани на Киевской, где молодых и их гостей Должен был дожидаться четырехпалубный теплоход.
– Ах белый теплоход, бегущая волна
Уносишь ты меня, скажи куда?
Петь эту песню по замыслу Зарайского должен был сам автор этого уже классического произведения.
Но тут и без ругани не обошлось.
Причем, Агаша рано начала показывать Дюрыгину свои остренькие зубки.
– Это твои родители и твои подруги? – хмыкнув, спросил Дюрыгин, перебирая фотографии.
– Извини, других у меня нет, – ответила Агаша, сердито отбирая у Дюрыгина альбом.
– Говно вопрос, – сказал Зарайский, – родителей и школьных подружек подберем по нашей базе данных из незамыленных актеров, и мамочку такую русскую красавицу, и папашу русского чудо-богатыря, и подружек из кордебалета…
– А мою родную маму куда? – спросила Агаша.
– А родная мамаша посидит у себя в Тамбове и поглядит тебя по телевизору, – ответил Зарайский.
– Я между прочим из Твери, а не из Тамбова, – сказала Агаша.
– Да какая нахрен разница, – развел руками Мотя, – Тверь, Тамбов…
Но Агаша обиделась и сперва пошла из принципа в отказ, – либо маму и подружек настоящих, либо…
– А что либо? – Дюрыгин стал вдруг совершенно серьезным, – а что либо то? Мы ведь можем тогда и невесту другую по кастингу подобрать, если что…
Угроза подействовала.
Агаша признала, что погорячилась и согласилась на подставных мамашу с родственниками и подругами.
– Ну и правильно, родная, – обняв молодую невесту за плечи, сказал Дюрыгин, – а то у этих рожи какие-то не телегиничные, нам всю картинку испортят.
Свадьбу снимали четыре съемочных дня.
Во-первых, с Мэрией и с Храмом Христа Спасителя в один день никак не связалось.
Пришлось разделить эти две съемки, подстроившись под городское и под церковное начальство.
Потом ждали погоду, чтобы получилась хорошая сцена на теплоходе…
– Слушай, Дюрыгин, спонсоры просят сценарий изменить, – сказал Зарайский на третий день съемок.
– А что так?
– Очень хотят, раз уж свадьба, то обязательно показать первую брачную ночь.
– Они что? Охренели вконец? – возмутился было Дюрыгин.
– Они десять миллионов накидывают в смету, причем налом, – сказал Зарайский, – да там еще реклама виагры и прочих мужских возбудителей пойдет на миллион или на полтора, в этом месте…
– В каком этом месте? – переспросил Дюрыгин.
– Там, где про первую брачную ночь, – ответил Зарайский, Миша уже весь в рекламсодателях по самые помидоры.
– Я им что? Стриптизер-Тарзан что ли? – возмутился Дюрыгин.
– Подумаешь, – хмыкнул Зарайский, – хочешь, мы вместо тебя с Агашей дублера со спины снимем?
– На ней в постели? – переспросил Дюрыгин.
– Ага…
Но Агаша на это наотрез не согласилась.
– Ну и дура, – в голос сказали потом про нее Михаил Викторович с Зарайским, – Ксюша Собчак потом бы локти кусала от зависти, а Агашка от такой славы отказалась…
***
Студийные съемки массовки в декорациях, как самое предсказуемое и относительно легкое, оставили на последние два съемочных дня.
Зарайский сперва планировал Ирму в свидетельницы.
Но Дюрыгин запротестовал, мол надо совершенно юную, чтобы на вид казалась бы еще моложе невесты и тем самым вызывала бы некий особый сексуальный восторг у ценителей юной нетронутой красоты.
Свидетельницу подобрали…
Такую подобрали, что тюменские спонсоры тут же поклялись всеми своими нефтяными вышками, что непременно свидетельницу увезут к себе в Тюмень. И там все на ней женятся. По очереди. Сперва самый главный, потом разведется и отдаст тому, что поменьше, потом и тот разведется и отдаст… И так далее.
Это шутки у них такие тюменские были.
Ирма появилась в студии за час до начала съемок.
– Ты чего-то рано сегодня, – нараспев сказал Мотя.
– А это потому что я теперь не звезда, – с горечью сказала Ирма, – быля я звездою, опаздывала на час или на все два и массовка меня дожидалась вместе с режиссером, а теперь я статистка, теперь я должна за час приезжать и сама буду теперь звездочек ждать, покуда они там опаздывать со своими капризами будут.
– Да рано ты себя списала, – примирительно сказал Мотя, – ты еще им и нам всем покажешь.
– Что я покажу? – хмыкнула Ирма, – грудь свою покажу? Так и видели уже…
– А я как-то пропустил, Ирмочка, я бы поглядел, – осклабился Мотя.
– Теперь и отныне только за деньги, – жестко сказала Ирма, – потому как в любовь больше не верю.
– А у меня невеста моя в автокатастрофе разбилась, – некстати вдруг сказал Мотя.
Помолчали.
– Это ведь я ради нее в поход матросом пошел, чтобы себя изменить, чтобы как морской волк у Джека Лондона, понимаешь?
Ирма не ответила. Она думала о своём.
– Ирма, ведь не каждая женщина может так вот, такого как я настолько расшевелить, настолько достать, что захочешь вдруг ради женщины изменить все в своей жизни, – сказал Мотя, – а вот она смогла меня достать.
Ирма поглядела на Мотю.
Он плакал.
Большие, крупные слезы катились из его глаз.
***
Пронести пистолет через рамку мимо милиционеров?
А Ирма никогда через рамку не ходила. Милиционеры ее знали и пускали сбоку.
Но сегодня, на всякий случай, чтобы не рисковать, она прошла через шестой подъезд… Где рабочие ходят… И пронесла.
Теперь надо было заменить стартовый пистолет на папин револьвер с табличкою на нем "товарищу Вальберсу от Генерального Секретаря…"
***
Агаша была в белом платье на кринолине.
– Ах, как бы я смотрелась бы в свадебном, – подумала Ирма, глядя на Агашу.
Ирма критически разглядывала свою соперницу, – хм, и грудь у меня крсивее.
Больше и красивее. Кабы Дюрыгин не был бы таким идиотом, и женился бы на мне, я бы тоже выбрала платье длинное, но шелковое и с оттенком как у фламинго, не совершенно белое, это слишком бесвкусно и по простолюдински, а выбрала бы в цвет тонкой розовой утренней зари… И непременно с глубоким декольте.
Было бы на что поглядеть!
А то у этой…
Ирма немного сбилась мыслями, подыскивая слово, – у этой малышки и подержаться то на за что.
Ирма тоже слыхала, что рекламодатель – производитель белья предложил Агаше сняться С Дюрыгиным в сцене первой брачной ночи…
– Вот тоже дура, – подумала Ирма, ябы отказываться не стала.
По скрипт-сценарию стартовый пистолетик Ирма должна была доставать из белой меховой сумочки.
Не носить же его в руке или на бедре, как это делают ковбои!
Сама Ирма по этой сцене была одета в этакое варьетешное, а-ля Мулен-Руж – с голыми ногами, с глубоким вырезом, сама на шпильках и с перьями на голове.
Стартовый пистолетик уже час как валялся в урне для использованных бумажных полотенц в уборной, а на его месте в сумочке лежал револьвер бывшего дивизионного комиссара Вальберса…
Ирма вспомнила, как они с папой стреляли из его пистолета на даче в Лиелупе.
Была уже осень.
Пляж Рижского взморья был пуст.
Только чайки парили в потоках сильного свежего бриза с брызгами.
Они любили бросать чайкам хлеб, так что те на лету хватали его.
