Татьяна Буденкова - Женская верность
Николай Фёдорович шел по коридору. Подтянутый, строгий, в тщательно отутюженном черном костюме, он оставлял за собой шлейф дорогого мужского аромата. Знакомый подарил. Ездил во Францию в командировку, а что из Франции привезти? Вот и привез презент. Ну, ладно. Дети есть дети. К бабушке, так к бабушке. Подходя к служебному кабинету, он уже был захвачен мыслями о работе, хотя, войдя в кабинет, всё-таки отлистал на столе перекидной календарь и на седьмой страничке поставил красный восклицательный знак.
Вечер был обычным. Черная служебная "Волга" мягко затормозила у подъезда. Жена встретила в дверях.
— Надо же, в кои-то веки ты вовремя домой. Прямо не знаю где и записать. На потолке что ли? — располневшая, уже немолодая женщина, с проблесками седины в густых темных волосах, с перекинутым через плечо кухонным полотенцем, подала ему комнатные тапочки.
— Ладно. В самом деле, выдался свободный вечерок, так и тот с упрёков начинается. Видеть не хочешь? Так и скажи, что надоел, мол, катись на свою работу.
— Коля, ну что ты? Совсем шуток не понимаешь?
— Какие уж тут шутки. Так за день "нашутился", душа покоя просит. А тут ты со своей болтовней.
Она поправила волосы, провела кончиками пальцев по своей щеке, губам… Как-то неопределённо кивнула, будто что-то сказать хотела, но отвернулась и пошла на кухню.
— Коля, там письмо я тебе на стол положила. От сына. Пишет, что может в отпуск отпустят. Давно ли маленький был, а уже год в армии отслужил.
Ужинал он с удовольствием. За многие годы совместной жизни совместными стали и вкусы, и любимые блюда, а готовила она чудо как хорошо. Сытый желудок и спокойная привычная атмосфера настроили на благодушный лад. Да, в конце концов, Тамара в деревню к матери поехала, а не на южный курорт. И он удобно устроился возле телевизора.
Всю неделю в семье царил мир и покой. Казалось, жизнь продолжает катиться по привычной, накатанной многими годами, колее. Николай не задерживался на работе. "Волга" в положенное время останавливалась возле подъезда, и он степенно поднимался домой. Войдя, первым делом спрашивал, нет ли письма от сына, потом ужинал и дремал у телевизора, или играл в шахматы, перезваниваясь по телефону с давнишним партнёром. Иногда брал книгу, читал и засыпал, прикрывшись ею.
Тамара вышла на работу в понедельник. Первым делом пришла в профком и попросила пристроить её временно в общежитии. Объяснив, что расходится с мужем и поэтому жить ей пока негде. Что детей временно отвезла к матери, а там после развода и размена, она сразу освободит место в общежитии. В профкоме поохали, поахали, но слухами земля полнится, и решили, что найдут хорошему работнику место. Ну, в самом деле, не ночевать же на улице?
Подготовили бумагу и после обеда принесли на подпись к начальству.
Николай Федорович прочитал. Удивился. Оставил документ у себя и попросил секретаря вызвать Родкину в кабинет.
— Ну, путешественница, что стряслось ещё?
— Ничего. Вы не волнуйтесь. Я… ты… потом я что-нибудь придумаю. Я понимаю, что не ровня вам. Вот, глупая женщина. Двое детей, а голова закружилась, да так, что… Я, прости, пожалуйста, прости, мне пока ночевать негде, вот и прошу койку в общежитии.
— Какую койку? А дети?
— Пока их к маме отвезла. Душа, конечно, болит. Но сама виновата.
— Но ведь у вас есть квартира?
— Пока суд да дело, а на кулаки пьяного мужа тоже страшно нарываться. Так что, если можно, я понимаю, что мест и так не хватает… — Тамаре так стало жалко самой себя, что слезы помимо её воли одна за другой покатились из её красивых чёрных глаз.
— Ну, вот что. До конца рабочего дня ещё два часа. Встретимся в той кафешке. Ну, помнишь? Я что-нибудь придумаю. Ну, ладно, ладно. А то скажут, начальство работников до слёз доводит, — и он протянул ей свой носовой платок.
С этого дня жила Тамара в скромном гостиничном номере. Обшарпанная мебель и влажные простыни которого совсем не походили на красивую жизнь. Зато Коленька, Николай Фёдорович то есть, мог приходить каждый вечер. День ото дня он уходил все позднее и позднее. Ужинали иногда в ресторане гостиницы, иногда Тамара импровизировала, получалось удачно, уж очень старалась. Казалось, все налаживается. Но у кого-то налаживалось, а у кого-то ломалось.
Домой Николай Федорович приезжал всё позднее и позднее. Сытый и отстранённый от домашних забот и волнений. Даже про сыновы письма забывал спросить. Супруга плакала, нервничала, пытаясь выяснить, что же происходит. Однако ничего кроме раздраженного окрика в ответ не получала.
— Где ем, где ем? Будто не знаешь? То встречи, то ещё какие деловые переговоры. Мы что на улице, на лавочке сидим? Да и сколько можно? Вечером никакого отдыха! — засыпал на диване. Так утром и уходил, не ложась в супружескую постель.
Однако гостиничная жизнь долго продолжаться не могла. Кроме чисто бытовых неудобств, ещё и дорого. Поэтому решили, что лучше жить на квартире. И уже через несколько дней черная служебная "Волга" увозила Тамару с небольшим чемоданчиком и хозяйственной сумкой в маленькую однокомнатную квартирку, снятую у пожилой женщины, которая переехала жить к дочери, а квартиру берегли для внучки, на вырост.
Служебная "Волга" всё чаще и чаще подъезжала по утрам к этой квартирке. И вроде все хорошо. Но Тамару стали одолевать другие мысли. Дочери жили у её матери, но как отнесётся Николай Федорович к тому, что по вечерам в их уютном гнёздышке окажутся две девчонки? И как бы Тамара не старалась создавать уют и покой, её черные глаза всё чаще выражали тоску и тревогу.
— Томочка, ну что с тобой? Хочешь, в выходной на природу закатимся? Или билеты в театр возьмем?
— Коленька, вся душа изболелась. Прямо не знаю как тебе и сказать. Но одной мне без сильного мужского плеча не выдержать.
— Ну, а я кто, по-твоему? Или плечо ослабло? Или брошу свою "любушку" без помощи?
— Девчонки мои… Скучаю и душа изболелась. Забрать бы их?
— Так. Так, так… С работы сейчас отпустить тебя не могу. Сама знаешь, какая ситуация, — он, задумавшись, стал ходить взад-вперед по комнате. Сердце Тамары билось так, что звук ударов отдавался в её ушах. Своих детей она ни на какую жизнь не променяет. Но столько было порушено, пройдено, что остаться у "разбитого корыта"… Ладно, будь что будет. Не пропадет. Вырастит детей и одна. Уж если так. Конечно, какому мужику нужны чужие дети?!
— Да… Будет так. Вышлешь матери телеграфом денег.
— Коль, не в деньгах дело, — голос её сел, ком в горле не дал договорить.
— Ну да, счастье не в деньгах, а в их количестве, — он кашлянул. — Ну не могу я тебя сейчас отпустить с работы. Ведь с детьми ничего плохого не случилось. А о нас и так уж до парткома дошло. Сама понимать должна!
Тамара ладонью размазывала слёзы по щекам. Голос пропал. Только предательский ком всё также давил грудь.
— Ну что плохого, если твоя мама сама привезет сюда девчонок! Не понимаю! В конце концов, со мной тоже надо считаться!!! Не вижу ничего плохого, что девчонки какое-то время пожили в деревне у бабушки. Это лучше чем наблюдать семейные сцены и пьяные дебоши.
— Коля… Коля… — Тамара уже не плакала, а рыдала. У меня деньги есть. Я тут немного скопила, — все ещё продолжая плакать, она уткнулась носом ему в плечо.
— Слушай, ну вот!
— Ой, прости. Я нечаянно, — на рубашке отпечаталось мокрое пятно.
— Она открыла старенький шифоньер и достала свежую белую рубашку.
— Вот. Переоденься.
— Ладно, — уже спокойнее сказал он. — А ревела то чего?
— Думала, скажешь — пусть девчонки там живут.
— А то я не знал, что у тебя дети есть? Дурочка, эх дурочка ты моя, — он гладил её черные как смоль волосы, вдыхал их аромат, и сердце билось гулко и сладко. Таким мудрым и сильным, таким счастливым он себя давно не чувствовал.
— Коль, что скажем-то им?
— Всё, некогда мне. Пусть сначала приедут. А там видно будет. Будем решать вопросы по мере поступления, — за окном прошуршали колеса и пискнули тормоза остановившейся "Волги".
Уже через неделю обе дочери Тамары недоверчиво заглядывали в углы чужой, незнакомой квартиры. Их бабушка, вздохнув: "Ну, дочка, Дай-то Бог, чтоб ты знала что делаешь", в тот же день уехала назад, в деревню к корове, курам и свинье.
Леночку перевели в детский садик поближе к новому месту жительства, а Наталья до начала учебного года то проводила день-другой на Бумстрое, с Устиньей, то сидела одна дома. Отношения с прежней свекровкой Тамара не рвала. Рассудив, что кроме добра она от неё ничего не видела, а кровная связь через детей, которые ей родные внуки, есть. Устинья, со своей стороны, хоть и не рада была такому поведению невестки, но тоже считала, что детей против матери настраивать не следует, да и самой терять связь с внучками не хотелось.
Как-то утром, сразу после планёрки, Николаю Федоровичу позвонили из парткома. Да не из партячейки, а из райкома партии. Вежливый голос секретарши предложил прийти к пяти часам вечера.
