Трудно быть львом - Орлев Ури

Я решил дождаться темноты и вернуться обратно вдоль русла Кедрона. Но видно, я где-то ошибся, потому что вместо долины Геенома дорога вывела меня в новый район в одном из иерусалимских пригородов. Не мог же я ворваться в какую-нибудь квартиру, чтобы попить воды! И тут я вспомнил о водяных баках, стоящих на крышах домов в Иерусалиме. В облике льва мне не трудно будет надорвать жестяную крышку и расширить отверстие, потянув ее зубами. «Моими зубами?» — подумал я с улыбкой, вспомнив о львиных клыках у меня во рту.

Был ли я и правда так уж несчастен и зол на нашу собаку? Моя улыбка явно не указывала на это. Конечно, в первый момент моего превращения я здорово испугался. Я человек привычек. Любое изменение в своей жизни я всегда ощущал как кризис, к которому надо долго приспосабливаться. Но такое изменение, как сейчас, — его нельзя сравнить ни с чем, что может случиться с человеком в жизни. Однако сейчас, как мне казалось, я уже начинал чувствовать запах увлекательных приключений, которые мне предстоят в будущем. Меня поддерживала надежда, что в один прекрасный день я снова стану человеком. Но зато пока — пока я разом избавился от всей своей старой жизни. От работы, довольно скучной. От всех привычных жизненных обязанностей, начиная с еды и мытья посуды и кончая разными общественными обязанностями. Обязанности жениться, например. Все это осталось далеко позади. Сейчас все в моей львиной жизни было для меня новым и неизвестным. И мне предстояло все это испробовать. Это означало — хорошо рассчитывать каждый шаг и решать проблемы, с которыми я раньше никогда не сталкивался. И не только я. Никто ни разу не сталкивался с такими проблемами. Разве только это случилось с кем-нибудь другим в далеком прошлом и осталось для нас неизвестным.

Видимо, все эти размышления и были причиной того, что я сбился с пути. Но сейчас я вспомнил о водяных баках, и это показалось мне верным спасением от мучившей меня жажды. Быстро и бесшумно, как кошка, я поднялся по ступеням самой близкой лестничной клетки и оттуда выбрался на крышу. Мне сразу почудился запах человека. Я осмотрел крышу. Кто может быть на крыше ранним утром? Вор? Нет, это была пара молодых людей — парень и девушка. Я сделал вид, что не заметил их. Я боялся, что они так испугаются, что прыгнут вниз и убьются. Я подбежал к одному из баков, содрал с него жестяную крышку и с наслаждением припал к воде. Но не успел я сделать несколько глотков, как вокруг дома вдруг завыли сирены полицейских машин. Повсюду зажглись окна, и, глянув с крыши вниз, я увидел, что дом окружен. Очевидно, кто-то меня увидел и сообщил в полицию.

«Будь сдержан и осторожен, — подумал я про себя, — иначе получишь пулю. Среди полицейских хватает горячих голов».

Я лежал и терпеливо ждал. Сейчас, наверное, привезут врача-ветеринара или работника зоопарка, у которого будет ружье для стрельбы усыпляющими пулями. И вдруг мне пришло в голову, что, если они усыпят меня на крыше, им придется тащить меня вниз. Как же они это сделают? А вдруг они просто сбросят меня с крыши? Ведь тогда я все кости переломаю. Я встал и направился к выходу на лестницу. Но было уже поздно — снизу поднимались тяжелые шаги. Я быстро оглядел всю крышу и обнаружил еще один выход. Я взломал закрытую дверцу, прыгнул вниз, на лестницу, и побежал вниз. Но когда я уже был на нижнем этаже, на лестнице вдруг вспыхнул свет и я увидел, что передо мной стоит полицейский. Он тоже увидел меня, выхватил револьвер и выстрелил.

Пуля попала мне в плечо. Я распластался на земле, притворившись мертвым, и сквозь полуприкрытые веки — закрывает ли раненый лев глаза? — следил за его движениями. Держа меня на прицеле, он медленно-медленно отступал назад. Но тут свет на площадке погас, и полицейский выскочил наружу с криком: «Он здесь! Я его ранил! Он лежит здесь!»

Я услышал шум толпы, собравшейся снаружи, и потом голос с крыши: «Я спускаюсь!»

Я остался один в темноте. То есть в темноте для человека. Но я был львом и видел хорошо. Я вскочил. Наконец-то у меня было чем писать и на чем писать. Я намочил лапу в крови, которая накапала из плеча, и написал на стене:

И тут же лег под этой надписью. На лестничной площадке опять зажегся свет. На этот раз вошел какой-то штатский в сопровождении двух полицейских с ружьями. Они увидели надпись.

— Кто это написал на стене? — закричал штатский.

На площадке появился полицейский, который стрелял в меня, и удивленно посмотрел на надпись.

— Никакой надписи раньше не было, — объявил он с уверенностью.

— Он ранен в плечо и в переднюю правую лапу, — сказал кто-то.

— Это, наверно, дрессированный лев! — закричал один из полицейских.

— Я думаю, его научили писать! — то ли серьезно, то ли со смехом откликнулся второй.

— Может быть, «человек» — это его кличка? — пытался угадать штатский.

И тогда я медленно-медленно, чтобы не испугать их, поднял правую лапу, снова окунул ее в кровь и написал на стене:

Но пока я писал, в меня уже впился усыпляющий шприц. Однако перед тем, как потерять сознание, я еще успел добавил на стене большими буквами:

Глава четвертая

О моем первой выступлении в качестве пишущего льва и о маляре Цвике

«Где я?» — таков был первый вопрос, который я задал себе, открыв глаза. Я не дома? Что это за решетка? У нас дома есть решетки на окнах, но… Что это за шум? Может, мы с мамой и нашей собакой поехали отдыхать к морю и сняли дачу на берегу? Я слышу много голосов. А сам я как в тумане и не могу подняться. Почему я так устал? Может быть, я уснул прямо на полу? Или был вчера на вечеринке, выпил лишнее и где-то свалился? Нет, меня никто не приглашал на вечеринку. Я не люблю развлекаться. А моя мама тем более. И наша собака тоже не имеет привычки напиваться. Самое большее — мы ходим в кино, втроем. И выбираем фильмы, где не появляются собаки, потому что наша собака, увидев родственницу на экране, сразу же начинает лаять. Однажды билетеры даже выгнали нас с ней из зала.

Я снова закрыл глаза и начал размышлять. Нет сомнения, я лежу на голом полу. Но почему я такой тяжелый? Я поднял руку протереть глаза и тогда все вспомнил. Черт возьми, я все еще лев! Я поднял голову и осмотрелся. Нет, я не был на морском берегу. Меня просто закрыли в большой клетке для львов — видимо, в городском зоопарке. Я был один. С трех сторон клетки толпились люди, много людей, толпа. А рядом с клеткой были установлены телевизионные камеры, и там суетились операторы, журналисты и радиокомментаторы. Некоторых я хорошо знал по их передачам. Я мысленно улыбнулся. На мгновенье мне вспомнилась мама, которая, наверно, ищет меня. Эх, напрасно она ищет. Придется ей до поры до времени утешаться в обществе нашей собаки, пока я найду способ передать ей весточку, не выдавая своего положения…

А каково, в сущности, мое положение? Какой сегодня день? Я попробовал рассчитать это, но тут же бросил. Да и какая разница? Судя по солнцу, было около полудня. Надо думать, за время моего сна известие о пишущем льве уже разлетелось по всему миру. Корреспонденты, представляющие иностранные издания и телевидение в нашей стране, наверняка сообщили об этом незаурядном факте своим газетам и телеканалам. Еще немного, и я буду самым знаменитым человеком в мире, хотя никогда к этому не стремился. И вдруг мою душу заполнила горечь. Нет, я не буду знаменитым человеком. Самое большее, я буду знаменитым львом. Никто не поверит, что я человек в облике льва. Придумают тысячу объяснений, только не это Вполне возможно, что даже если я выдам свой секрет, открою мою подлинную личность, — и тогда этому поверят только мои друзья. Белла, Рахель и, может быть, Эли, наш почтальон. Ну и Цвика, конечно. А вот его жена Рухама не поверит этому никогда в жизни.