Владимир Кунин - Сволочи
— Иди-ка сюда, моя кисочка, Валюшка наша ненаглядная... Открой-ка ротик поширше...
Но в эту секунду лежащий на верхних нарах Костя Чернов — Котя-художник — ухватил двумя пальцами левой руки Первого парня за ноздри, рванул его голову вверх, а второй рукой приставил к горлу парня острый как бритва черенок обычной суповой ложки!..
Второй парень захотел было рвануться, но Костя быстро сказал:
— Стой, где стоишь, сучара поганая! А то я сейчас твоего подельничка вскрою!!!
И тут, словно по команде, вся дикая свора малолеток молча бросилась на обоих парней...
* * *КОРИДОР СЛЕДСТВЕННОГО ИЗОЛЯТОРА
— Теперь, уже в обратную сторону, двое охранников волокли бесчувственное тело Первого парня, а Осадчий и Рыскулов — Второго...
За ними, стараясь не наступать чистыми сапогами на кровавые следы, тянущиеся за искалеченными парнями, шел уже знакомый нам капитан и говорил плачущим голосом:
— Ну предупреждал же — не подсаживайте взрослых в камеры малолеток!!! Десятки же раз предупреждал!..
* * *ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. ЦЕНТР АЛМА-АТЫ СОРОК ТРЕТЬЕГО ГОДА
Старый, солидный трехэтажный купеческий дом.
Широкие двустворчатые двери. Слева от дверей под черным стеклом герб Казахстана, а ниже — золотые буквы: НАРОДНЫЙ КОМИССАРИАТ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ КАЗАХСКОЙ ССР.
Справа от дверей такое же черное стекло, но по-казахски...
У дома НКВД несколько автомобилей — большой роскошный «линкольн», легковая М-1 «эмка», пара американских «виллисов», грузовой «студебеккер», а совсем с краю — белый фургон ЗИС-5 с надписью по бортам — «Казплодовощторг»...
* * *КАБИНЕТ НАРКОМА НКВД КАЗАХСТАНА
В кресле наркома — потный генерал лет сорока с добрым и простоватым русским лицом.
Напротив него сидит сухопарый человек в гражданском костюме. Заметно, что сухопарый гораздо «выше» хозяина кабинета...
— ...для чего я и прилетел к вам, Алексей Степанович!
— Очень интересное решение, — пробормотал «казахский» нарком.
— К сожалению, пока единственное. К осени мы столкнемся с боевыми действиями по всему югу. А это — горы... Что противопоставить соединениям «Эдельвейс» с их альпинистами и скалолазами?
«Казахский» нарком молча и сокрушенно покачал головой.
— Значит, необходимо создать что-то очень жесткое, компактное, неожиданное. По принципу японских камикадзе. — Увидел, что нарком не понял, переспросил: — Знаете, что это такое, Алексей Степанович?
— Никак нет. Мне еще не докладывали, — смутился нарком.
— Смертники. Добровольные причем... Ну, нашим об этом знать незачем, а мы с вами — обязаны. Ибо если в ходе исполнения будущих акций кто-то из них случайно останется в живых — он становится чрезвычайно опасен как потенциальный носитель сугубо секретной информации.
— Понял. — Нарком вытер пот с шеи и лица большим платком.
— Вот мы в Главке и решили, что ваши Заилийские Алатау могут стать прекрасным ландшафтом для создания такой вот горноальпийской диверсионной школы...
— Благодарю за доверие!
— Вишневецкого вызвали?
— Так точно.
— Давайте его сюда.
Нарком нажал кнопку. В дверях неслышно появился майор НКВД.
— Полковника Вишневецкого! Через тамбур... — сказал нарком.
Человек в штатском и нарком повернулись к стене кабинета за креслом наркома. Между портретами Сталина и Дзержинского в стене была неброская дверь.
Эта дверь тихо отворилась, и в кабинет вошел крепкий бронзово-загорелый человек лет тридцати пяти. Тоже в гражданском, но не в рубашке с галстуком, а в свитере под пиджаком.
Нарком и человек из Главка встали ему навстречу.
— Заслуженный мастер спорта СССР по альпинизму полковник Вишневецкий, — представил нарком загорелого в свитере.
— Здравствуйте, Антон Вячеславович. — Штатский протянул руку.
— Здравия желаю, товарищ генерал-полковник!
— Меня зовут Николай Александрович, — сказал штатский.
— Слушаюсь, Николай Александрович.
— Присаживайтесь и почитайте вот эти разработочки... — И Николай Александрович пододвинул Вишневецкому бумаги. — Особо обратите внимание на заключения наших психологов. По-моему, там есть очень любопытные выводы.
Вишневецкий внимательно проглядел бумаги, отложил их в сторону.
— Довольно циничная штука, — сказал он.
Нарком с испугом посмотрел на Николая Александровича. Тот спокойно спустил на тормозах фразу Вишневецкого и улыбнулся:
— Вот вам и поручено возглавить эту «штуку».
— Штат? — коротко спросил Вишневецкий.
— По вашему усмотрению. Мы, конечно, отфильтруем, но... Называйте фамилии — будем снимать с фронтов, отзывать из эвакуации. Только у меня к вам просьба, Антон Вячеславович: подбором кадров займитесь лично.
— Естественно, Николай Александрович. Разрешите и мне обратиться к вам с просьбой?
— Слушаю вас.
— Месяц тому назад мы с женой похоронили десятилетнего сына. Брюшной тиф... Жена сейчас в очень тяжелом состоянии. Оставить ее на полгода не имею права. Нельзя ли определить ее куда-нибудь поблизости от меня? Чтобы я мог ее изредка навешать?
— Кто она по специальности?
— Тоже альпинист. Мастер спорта, — подсказал нарком.
— Капитан медслужбы. Травматолог, — уточнил Вишневецкий.
— Что-нибудь придумаем. Есть еще неясности? — спросил Николай Александрович.
— Когда начнет прибывать обучаемый контингент?
— Уже пара дней, как наши люди по всему Казахстану начали самый тщательный отбор этого «контингента», — усмехнулся генерал-полковник в штатском.
* * *СЛЕДСТВЕННАЯ ТЮРЬМА. КАБИНЕТ НАЧАЛЬНИКА ИЗОЛЯТОРА
В кабинете майора Сапаргалиева над уголовными делами подследственных сидели уже знакомый нам капитан милиции и двое в штатском: толстомордый лет сорока и худощавый, молодой, с веселым блудливым глазом.
С милицейскими они оба разговаривали на ты и покровительственным тоном, как и по сей день разговаривают сотрудники государственной безопасности с представителями органов милиции.
— Слушай сюда, капитан! — говорил молодой. — И ты, майор, постарайся врубиться... Мы же вам еще вчера поставили задачку: четырнадцать-пятнадцать лет — не старше!..
— А вы, понимаешь, нам чего напихали?! — возмутился толстомордый.
— Говорили же, чтоб обязательно сироты были, — сказал молодой, сделав ударение в слове «сироты» на первый слог. — Чтоб никаких там папы-мамы, тети-дяди, бабушки-дедушки!.. Это нам совсем ни к чему. Чтоб про его кто потом чего спрашивал...
— И чтоб статьи за ими числились самые что ни есть тяжкие! — заметил толстомордый.
— Ежели по-взрослому считать — от «десятки» и выше. А еще красивше — «расстрельная»! — вставил молодой. — Нам чем хуже — тем лучше.
