Эдуард Лимонов - Апология чукчей
Пяндж. Стоим у контрольно-следовой полосы. Всё как полагается, два раза колючки, а между ними тщательно причесанная граблями полоса. Как в лучшие времена эсэсэсэра. Начальник заставы полковник Ушаков дает мне бинокль. Внизу река Пяндж. На Пяндже острова. Видны хижины беженцев. Чуть левее сдвинешь линзы бинокля — горит город. Это Мазари-Шариф, город, в котором родился Гельбутдин Хекматьяр, один из вождей гражданской войны, некоторое время президент Афганистана. В то время он жил уже в изгнании в Ираке.
«Талибы вот-вот возьмут город», — поясняет Ушаков. Запах дыма то ли от Мазари-Шарифа долетает, то ли от костров беженцев на Пяндже. Вот как пахнет Азия. Так же она пахла воинам Александра Великого. Если самаркандские земли — это Согдиана, то тут, где мы стоим и куда смотрим — в Афганистан, — это Бактрия. История происходит ежеминутно, она никогда не останавливается. Бактрия… Согдиана.
Ушаков говорит, что беженцев по Пянджу сотни тысяч, а то и свыше миллиона. Если талибы возьмут север Афгана, то беженцев не остановит никто. Летом тут доходит до +70 на солнце, сейчас еще комфортно, хотя уже жарко. Здесь полно шакалов, лис, огромных черепах, водятся все адские змеи: кобра, гадюка, гюрза. Нет, через их заставу наркоторговцы не проникают, через таджиков — ходят…
Пропал наш алкоголик Влад. Я готов его бросить здесь, но Ушаков говорит, что нельзя. Привезли — заберите. Есть подозрение, что он уполз в Афганистан. Ищут. А мы пошли к соседям — таджикам.
Таджиков мобилизуют в армию, отлавливая их на базарах. Отловленные, они и ведут себя соответственно. Что интересно, банды наркоторговцев спокойно ходят на таджикских участках через границу. Проходят поверху, только погрозив кулаком. Но если есть на заставе хоть один русский мальчишка, — он стреляет.
Влада находят. Спит под танком. Приказываю посадить его на дно БТР-а. Неприятный момент. Дорога к Халкаяру, куда мы направляемся, врезана между гор, и, если засада, отбиться трудно. А мы мчимся без сопровождения. К тому же быстро темнеет, и, самое гнусное, у нас вдруг лопается огромное колесо. Останавливаемся, бойцы занимают круговую оборону. Появляется таджик на ослике с мальчиком. Показывает нам с ослика латинскую букву V. Ставим запаску.
В Курган-Тюбе. Узнаем, что вчера вечером солдат дивизии ранен ножом на базаре. Повезло. Капитан 201-й убит выстрелом в спину. Всё как обычно. Я ночую с офицерами в «гостинице» ракетного дивизиона. Перед этим ужинаем с подполковником Князевым. Накачанный крепыш. Прошел афганскую войну. Говорит, что «Град» больше не выпускают, зато 21 страна имеет лицензию на его производство. Лучшая система между крупными, неповоротливыми, и слишком мелкими. Ключ от зажигания «Града» называется «ключ от рая».
Еще несколько недель мы переживаем всякие приключения в Таджикистане. На древней желто-красной земле. На начштаба Крюкова всё это время неумолимо давят особисты, а их давят из Москвы. Сидя в кабинете Крюкова, за серебряной стопкой водки, прокурор дивизии объясняет мне виновато, что Москва в бешенстве. Уходите от нас. Уходите!
Поезд «Душанбе — Москва» отходит в 13:20. На окнах сетки, в тамбуре выцарапано: «Добро пожаловать в ад!» Капитан Игорь Макаров пожимает нам руки и соскакивает с поезда уже на ходу. Нам предстоит преодолеть таджикскую, узбекскую, казахскую и русскую границы. Проехать четыре тысячи километров, промчаться у Аральского моря. Увы, иначе не получилось. Все мои попытки устроить отряд на военный борт, чтобы пролететь над Азией, не увенчались успехом. Только военнослужащие 201-й дивизии, а вы — не военнослужащие.
Мы преодолеваем эти четыре тысячи. Нас раздевали догола, заглядывали под стельки, щупали. А всё это время в купе проводника спокойно ехали торговцы наркотиками. «Наркомафия!» — сказал мне шепотом проводник. Под лавками у нас и у других пассажиров ехали мешки с головками опиумного мака. Наркоторговцы стали выбрасывать их из окон уже на российской территории. Мешки подбирали, мы видели, ожидавшие их цыгане. В купе несколько раз врывались ночью рэкетиры. Когда наш устрашающий поезд вкатился под своды Казанского вокзала, мы не обрадовались. Некоторое время сидели молча. И вышли из вагона последними.
Двое из того отряда успели погибнуть за эти годы.
Учитель географии
Я люблю ездить в поездах. Всегда неотрывно смотрю в окно, а на станциях выхожу и стараюсь что-нибудь купить из еды, местное: картошку там, укропом обсыпанную, или курицу. Иногда спросишь у бабок: «Самогон есть?» Они переглянутся, посмотрят пристальней — и неохотно: «Да есть тут у одной». Подведут к старушке. Старушка из ватника, из глубины бутылку достает. В последний раз такой отличный самогон оказался, мягкий, еще теплый от бабки и ее ватника. Ну, понятно, что можно и скончаться от иного самогончика, но большинство нашего народа всё же не сумасшедшие. Я всегда торгуюсь, не от жадности, но для удовольствия. И бабки любят торговаться. Потому на платформе весело всегда.
Из окон интересные вещи можно увидеть. Как-то ехал я из Северодвинска зимой, а зима была бесснежная, смотрю, соболь бежит, ярко-белый, по лесной просеке, по черной земле, стремительный такой. Или вот ехал я в прошлом году в Харьков на сороковой день смерти матери. Поезд к границе подошел и ход сбавил, а потом и вовсе встал. Рядом с поездом длинная металлическая ограда. За оградой уже Украина. И идет пара: старик и старуха, ясно, что муж и жена. Старик просто неотразим: в кепке, в зубах сигаретка, пиджак расстегнут, руки в карманах брюк. Дородный такой, на французского гениального актера Жана Габена похож, тот здорово упрямых стариков играл. Старик вдоль ограды невозмутимый, в одном ритме идет. Бабка же, в нитяных чулках, ноги худые, сама худая, платье висит, идет неровно. То вперед его забежит, жестикулирует, говорит ему что-то, то рядом идет, в лицо ему заглядывая. А он, злодей, хоть бы хны, окурок даже не сплевывает. Я понял их ситуацию. Было воскресенье, магазин в их селе, следовательно, был закрыт. А старику выпить хочется. То, что было у него спрятано, уже выпил. Потому он идет в поселок, где магазин в воскресенье открыт. Бабка не хочет, чтоб он пил, и увязалась за ним, и его словесно атакует. А ему как об стенку горох. Невозмутим. Они такие великолепные были! У старушки платье в горох.
А как-то раз я в такой поезд сел, что любые приключения мексиканской революции отдыхают. Поезд «Иркутск — Ташкент». Не так уж давно это было, зимой 2000 года, не то ноябрь, не то декабрь. Из Красноярска мне нужно было добраться в Барнаул. Тот, кто карту помнит, знает, что нужно по Транссибу доехать до Новосибирска, а в Новосибирске нужно пересесть на Турксиб, то есть Туркестано-Сибирскую магистраль, она перпендикулярна Транссибу. Барнаул на юге. Можно было выйти в Новосибирске, сесть в автобус и доехать до Барнаула. Но я был в тот раз один, без охранников, мне хотелось, чтоб друзья посадили меня в поезд в Красноярске, а в Барнауле чтоб встретили охранники. И вот что из этого вышло.
