Евгений Гришковец - Асфальт
Миша думал так, ехал, а потом очнулся от этих мыслей и понял, что машинально едет на Кутузовский, к тому самому дому, в ту самую профессорскую квартиру, где давно уже жил Володя с семейством. А Юля так же давно жила в небольшой квартирке на Яузе, куда она перевезла все книги, фотографии и самую ненужную старую мебель. Миша сообразил, что едет неправильно, и стал продумывать правильный маршрут.
***
Миша прожил в квартире на Кутузовском почти четыре года. Юля сразу его приняла и сделала всё, чтобы он чувствовал себя независимо, свободно и как дома. Что она для этого сделала? Да ничего! Она просто не проявляла излишней заботы о нём и не деликатничала. С первого же дня она, не стесняясь, вечером ходила при нём в ночной рубашке, а утром без церемоний и со словами «ты здесь не один» стучала в дверь ванной комнаты, где Миша умывался. Через дня три-четыре Миша, как и Володя, уже расхаживал по квартире вечером и утром в трусах и в тапочках. Единственно, он точно не решался подойти к холодильнику и что-нибудь там взять. Юля, видимо, это заметила.
– У немцев есть такая поговорка, – как-то день на пятый Мишиного пребывания в квартире на Кутузовском сказала Юля. – Они говорят, что гость, как рыба, начинает вонять на третий день. Но ты здесь не гость. Завтра я дам тебе ключи, и ты вообще будешь свободен. А на холодильнике замка нет, ключи не нужны. Он открывается и закрывается легко. Если чего-то хочешь, бери.
– Юля, я туда ещё ничего не положил, чтобы брать, – гордо ответил Миша.
– А у англичан есть такое понятие: высшее проявление дружбы – это наделение друга так называемыми «refrigerator rights», то есть правом доступа к холодильнику. Ты наделён таким правом, – строго закрыла тему Юля.
Юля знала чёрт знает сколько всего. Она постоянно что-то читала. Если не говорила по телефону, не беседовала с Володей или Мишей, если была дома, то обязательно курила и читала книгу или газету. Еду она не готовила никогда. Правда, могла поджарить яйца или отварить сосиску. Зато кофе варила она много и часто, варила на газовой плите. Кофе у неё всегда сбегал, потому что она либо говорила по телефону, либо беседовала, либо читала.
***
На лестнице в подъезде было тихо. Лифт Миша не стал вызывать и забежал на третий этаж, быстро перескакивая две ступени. Его шаги громко ударяли ему же по ушам.
Дверь в Юдину квартиру была приоткрыта. Миша вошёл в маленькую прихожую, хотел по привычке разуться, даже нагнулся для этого, но тут же выпрямился и шагнул в комнату.
Там за круглым столом сидела невысокая полноватая женщина лет сорока и что-то быстро писала. Напротив неё, положив руки на стол, сидел Володя и смотрел на то, как быстро та пишет. У стены на стуле сидела ещё какая-то тётка в длинном халате. На ногах у тётки были тёплые носки и тапочки.
– Миша, ты уже! Ну, слава Богу! – поднимаясь из-за стола, сказал Володя. – Я так тебя ждал! Я ещё никому не звонил. И ей на работу тоже не звонил. Не знаю, что сказать. Заходи, Миша…
Володино лицо сильно опухло, его толстые губы стали ещё толще. Он вышел из-за стола навстречу Мише, буквально упал на него, они крепко обнялись, и Володя застонал и заплакал.
– Беда! Беда-то какая! – сказала тётка в халате. – Ну, я пойду уже. Я больше ничего не знаю. Я бы уже пошла.
– Да, конечно, можете идти, – ответила ей женщина из-за стола.
– А подписывать больше ничего не надо? – вставая, сказала тётка.
– Нет, больше ничего не надо, – не глядя на неё и продолжая писать, ответила женщина.
– Ну, тогда я пойду, – и она пошла, бормоча под нос: – Вот ведь что с собой удумала. Горе такое сделала. И чего не жилось? Многие и похуже…
Володя всё стоял, обняв Мишу, и никак не мог перестать вздрагивать. Миша похлопывал его по спине совсем тихонечко, молчал и не находил что сказать. Потом Володя отстранился, медленно вернулся к столу и сел на прежнее место в прежнюю позу. Миша так и остался стоять.
Вскоре пришёл какой-то человек. Он тоже был из милиции. Он отозвал ту женщину, что сидела за столом, на кухню, они о чём-то там вполголоса разговаривали минут пять. Миша стоял и молча осматривал комнату. Всё было как обычно, ничего не изменилось. Всё было на своих местах. Но ему очень хотелось немедленно оттуда уйти.
Потом женщина-следователь, а она была именно следователь, и тот мужчина вернулись в комнату. Мужчина увёл Володю на кухню, а женщина быстро порасспросила Мишу о том, кем он являлся «хозяйке квартиры» – так она назвала Юлю. Ещё она спросила, не встречался ли он с ней в последнее время, жаловалась ли она ему на что-то, были ли у неё финансовые проблемы, не знает ли он о каких-нибудь её врагах или недоброжелателях. Были ещё вопросы такого же рода. Но следователь ничего не записывала и задавала эти вопросы скорее формально.
Через какое-то время Миша с Володей остались вдвоём. Володя запер входную дверь, и наступила тишина. Невыносимая тишина.
– Давай покурим, а? – сказал Миша, чтобы нарушить тишину.
– Давай, – тихо ответил Володя.
Миша достал сигареты, и они пошли на кухню. На кухонном столе почему-то стояли горшки с цветами. Весь стол был заставлен ими. Миша поискал глазами пепельницу и увидел её на подоконнике. В пепельнице лежали окурки, штук пять-шесть, и рядом с пепельницей открытая пачка сигарет и зажигалка. А чуть в стороне от всего этого он увидел тоненькое колечко с красным камешком и Юдины маленькие серёжки.
– Володя, родной, – севшим в один миг голосом сказал Миша, – пойдём отсюда. Пойдём куда-нибудь, там и поговорим.
– Правда. Пойдём, – через короткую паузу ответил Володя.
Они покурили во дворе почти молча, сидя на скамейке. Наступал хороший, солнечный осенний день. Во дворе Миша понял, что забыл надеть пальто, когда убегал из офиса. Он курил и всё хотел спросить, а точнее, изнемогал от желания сказать: «Как это случилось? Как она смогла такое сделать? В чём причина такого ужаса?» То, что случилось, было неожиданным, непонятным и необъяснимым. Ему немедленно хотелось узнать подробности, чтобы понять причину или хотя бы узнать, что некая причина была. А ещё лучше было бы узнать, что всё это случайность, несчастный случай, роковая нелепость какая-нибудь, да хоть результат болезни, но только не то, что случилось на самом деле. Он хотел о многом спросить Володю. Но не мог нарушить молчания. И Володя не мог говорить. Было видно по его взглядам, что он сам хочет многое сказать, но не может. Не может оттого, что устал говорить и плакать. Так они сидели и курили.
А потом завертелось. Нужно же было что-то решать в этой ситуации. Ни Миша, ни Володя серьёзного опыта в делах организации похорон не имели. Точнее, никакого такого опыта не имели.
