Владимир Топилин - Тропа бабьих слез
Первым голову приподнял Васька Тулин. Сонно простреливая заспанными глазами светлое окно, охотник недовольно завалил скатавшиеся волосы пятерней на затылок, долго чесал грязную, давно не стриженную бороду и только после этого ответил глухим басом:
– Что, старый, не спится? На дворе день-деньской, отдыхать надо, а ты людей почем зря тормошишь! Что, не набегался по тайге за зиму? К бабке торопишься? Все равно тебе на старости лет ничего не причитается!
– Ну и што? Я свое отгулял, а тебе, за собой надо смотреть: женато, молодая, глядишь, не дождет с тайги, – прищурил глаза Тит Нилович и закашлял в кулак, – кудась тогда шкурки девать будешь?
– На то не твое дело… других, вон, баб много, только свистну!.. – недовольно ответил Васька и встал с нар. – Раз такое дело, наливай чай!
Тит Нилович проворно подал Ваське кружку и уже по-дружески, располагая собеседника к разговору, спросил о другом:
– А что, под Фигуристыми белками соболишко-то держится?..
Понемногу разговорились. Старый охотник все выспрашивал молодого о знакомых местах, где он когда-то промышлял соболя, но по причине своих лет и далекого расстояния отказался от дальних переходов. Ходит Тит Нилович здесь, неподалеку, рядом с домом, «куда пуля долетит». Однако все равно, забираясь на высокий перевал, с тоской смотрит на далекие гольцы, где остались его живые, молодые годы. Девять дней тащить за собой нарты с грузом под Фигуристые белки. Нет, не дойти теперь туда старому охотнику, как не вернуть молодость.
Скупой на слова Васька Тулин, мало, что расскажет про тайгу. Однако на вопросы деда разговорился, отвечает, хотя с расстановкой, обдумывая каждое слово. Шутка ли, в переходном зимовье четырнадцать человек, двадцать восемь ушей. Может, кто-то и спит, а другой, притаившись, слушает. Не дай бог лишнее сказать, тайну какую-то! Потом локти кусать будешь…
Постепенно нары ожили. Зашевелились комковатые мешки, мужики поднимали головы, друг за другом вставали, выходили на улицу. Тихий, теплый вечер звал охотников в дорогу. До первой таежной деревни идти несколько часов. Однако днем не пойдешь: теплое солнце начинает припекать, мокрый снег липнет на лыжи, идти невозможно. Приходится охотникам передвигаться ночью, по насту, а днем спать в избушках, ожидая ночной прохлады. В такие дни, возвращаясь домой, выбираясь из тайги по притокам к Большой реке, на переходных избах могут встретиться до десяти пар промысловиков. Где уж тут расположиться всем на одних нарах? Приходится хитрому дедушке Трапезникову сыпать на печку перец да поскорее, пока остальные чихают и кашляют, занимать уютное место в углу зимовья.
Наконец-то все встали, высвобождаясь из тесного плена зимовья, вышли на улицу. К бирюзовому небу взметнулся большой костер. По округе поплыл манящий запах разогреваемой еды. В котелках закипел незатейливый ужин. Общая масса охотников разбилась на пары, кто с кем ходит в тайгу, с тем и еду делить от начала до конца. Так заведено у промысловиков: с кем тянешь лямку, с тем и сухарь пополам! Однако делиться не забывай с просящим! Может статься, так сам завтра просить будешь.
Тит Нилович, на правах уважаемого возраста, с ровесником Михаилом Ивановичем Котовым в избушке за столом трапезничают. Братья Сторожевы, из Тюхтят, в сенях на лыжах стол накрыли. Добрынин Иван, Мальцев Гришка да Тулин Иван, сваты между собой, тоже свои котомки развязали у костра. Семен Пономарев с Егоркой Подольским особняком, на чурке, за костром пищу принимают. Где-то в избушке, у оконца, Просвирины, отец с сыном ужинают. В углу зимовья староверы братья Мурзины Михаил и Федор притихли, не дай бог кто на них табаком дыхнет либо к чашке притронется.
Ужинают охотники, не спешат, есть еще время до темноты. Надо подождать, когда наст подмерзнет, чтобы лучше идти было, не проваливаясь. Кто-то из мужиков редкие шутки да прибаутки отпускает, в основном деда Тита на старости лет потчуют, помнят, что трубу закрыл, всех из зимовья выкурил, а сам на царское место прилег, у теплой стены. Дедушка Трапезников на реплики не обращает внимания: «Эх, что там?! Тешьтесь, ребятки, над старым. Потом будет что вспомнить! В этом году последний раз на промысел выходил!..» Мужики наперебой возмущаются: «Ты, старый, об этом еще двадцать лет назад говорить начал, однако с тех пор уже третью пару лыж дохаживаешь! Нам всю кровь выпил, спать не даешь!..»
В словесной перебранке нет злобы. Каждый из промысловиков уважает Тита Ниловича, прощая ему все чудачества, как своего отца. Каждый знает, что пройдут годы, сам таким будешь. А что слова, так это все шутка, есть с кем пообщаться после долгих дней одиночества. К дедушке Трапезникову привыкли, как к горному воздуху, без которого нельзя дышать. И никто не может представить, как все будет, если на будущий сезон с ними не будет Тита Ниловича.
Вот и ужин на исходе, мужики по последней кружке чая пузырят, в оконце да на солнце посматривают: пора в дорогу собираться. У всех настроение поднялось, вместе, гуртом, идти веселее. Всегда так ходят соболевщики при заходе в тайгу и обратно. Однажды сговорившись, выходят из дома все разом, ранним утром, постепенно разбредаясь по рекам и распадкам. Назад, в деревню, возвращаются так же, к означенному дню собираясь в переходном зимовье. Понятно, что так легче попеременно лыжню топтать, в критическую минуту помочь друг другу, да и безопаснее. В памяти промысловиков остро живы воспоминания, когда худые люди убивали охотников из-за соболей…
Собравшись в путь, мужики присели на дорожку, кто перекурить, другие, примету подтвердить. В молчании вдруг все приподняли головы, прислушались, не показалось ли? На реке, за поворотом, послышался тяжелый шорох. Шаги! Переглянулись между собой охотники: зверь или человек? А может, лед провалился, наледь поверх наста пошла?
Нет, не наледь весной питается. Чуть позже, повторилась тяжелая поступь, идет кто-то, теперь уже явно, не зверь. Молодая корка под грузным телом наждачной бумагой шуршит, олень да сохатый так не ходят. А звук ни с чем не спутаешь: человек на лыжах шагает!
Стали гадать промышленники, кто бы это мог быть? Ясно, что кто-то из соболятников домой возвращается. Но кто, так и не могут представить.
– Может, Стрельниковы, из Тюхтят? – почесал затылок Васька Тулин. – Так нет же, они еще доселе, в конце февраля вышли…
– А не Скотниковы ли, из Бугуртака? – козыряет ладонью лоб Тит Нилович. – Да вряд ли тоже. Скотниковы, отец с сыном, по Поперечке ходили, след был, тоже домой ушли…
Ответ напросился сам собой. Из-за поворота показались две плотные, сбитые, бородатые фигуры. Первый человек тянул лямки с гружеными нартами. Второй, сзади, на лыжах, подталкивал тяжелый груз оглоблей, помогая напарнику. До зимовья от поворота расстояние полета пули, но все, кто сейчас был здесь, узнали путников. Однако это не вызвало должной радости от встречи в тайге, как это бывает, когда люди долго не видятся. Многие из присутствующих нахмурили брови, сурово переглянулись, стали молча собирать котомки. Было видно, что кто-то не желает встречи с охотниками, поэтому старается избежать приветственных речей.
