Мария Метлицкая - Главные роли
С Юлькой мы дружим с шестого класса – с тех пор, как я перешла в новую школу. Сначала Юлька мне показалась очень надменной и высокомерной, и еще меня возмутили ее черные как смоль, густо накрашенные ресницы. Впоследствии оказалось, что ресницы натуральные, просто сказочно густые и черные от природы, а Юлька не воображала, а сдержанная и одинокая. Дружить мы начали сразу и взапой – гуляли вечерами вокруг школы, поедая из картонной коробки мороженые болгарские персики. Влюблялись, прогуливали школу, обе одинаково ни черта не соображали в точных науках и вместе обожали литературу и английский. Далее росли, взрослели, закалялись в жизненной борьбе, выходили замуж, рожали детей, разводились и влюблялись опять. Хоронили близких. И всегда оставались родными людьми. Даже тогда, когда видеться стали совсем редко.
Юлька уехала жить на природу. Там завела трех собак, развела сказочный цветник и стала писать дивные прозрачные акварели. Наша дружба с годами стала только прочнее, и знаю точно – ей уже ничто не грозит. Да, еще у Юльки есть удивительная и редкая способность абсолютно искренне радоваться чужой удаче и успеху. Не все так умеют. Сочувствовать проще. Во-первых, когда сочувствуешь, то ощущаешь себя благородным человеком, а во-вторых, собственные печали и заботы как-то меркнут и отступают. Становится легче.
Все, свернулись и с Юлькой. Совесть уже не мучит, а просто грызет. И еще ужасно хочется спать. Зеваю. Собрать мысли как-то сложновато. Нет, все-таки по первому своему призванию я точно домохозяйка. С этими утешительными мыслями брякаюсь на диван. Стыдно. Но очень сладко. Закрываю глаза.
Полчаса! – успокаиваю я свою совесть. Всего полчаса. Все равно после двенадцати начну колобродить. Когда наконец все угомонятся и оставят меня в покое. Все равно ведь не усну. А сколько я успею сделать! Часов до трех-четырех утра. Это – мое время. Время, когда на другом конце Москвы уснет мой встревоженный и ответственный сын, обняв любимую беременную жену, заснет и моя неблагодарная красавица дочь на широкой груди любимого (дай Бог!) мужчины, а завтра, может быть, все-таки вспомнит обо мне. Часам к двум успокоится мама, обязательно приняв снотворное, повздыхав о каждом из нас. За стеной будет мирно похрапывать самый любимый и единственный муж на свете. И я сяду и, наверное, что-нибудь напишу. И кто-то прочтет это когда-нибудь. И если не с удовольствием и интересом, то хотя бы – надеюсь – без отвращения. И ночью мне опять захочется съесть горбушку черного хлеба с куском колбасы. И дай Бог, чтобы захотелось! И я опять засну, когда будет светать. И сон мой будет беспокойный и тревожный – ну, это уж как водится. Потому, что я буду думать о своих близких, которых я так люблю. И дай Бог, чтобы они, все вышеперечисленные, мне опять позвонили завтра.
Даже если они расстроят меня. И пусть жалуются на жизнь и здоровье. И попросят что-нибудь сварить или спечь. И это будет значить только одно: что я кому-то нужна и что они меня любят. И еще то, что я жива. И, слава Богу, жизнь продолжается. Такая сложная, извилистая, жесткая, но все же восхитительная жизнь. И я в который раз пойму, что в моей жизни первично. И это не расстроит меня, а скорее всего обрадует. В общем, все как обычно.
Пустые хлопоты
Молодой врач с серыми оловянными глазами спокойно сказал, что пока ничего не ясно, а ясно станет тогда, когда разрежут и увидят. Увидят что? Этого не знает никто. Хотелось бы, конечно, надеяться на лучшее, но Вика готовилась к худшему. Что поделаешь, такой характер. И Вика Василькова приготовилась умирать. Неизвестно, как распорядится судьба. Вика вообще была абсолютной фаталисткой. И еще она была человеком крайне дотошным и педантичным.
Себя она называла реалистом, склонным, как все реалисты, к пессимизму. В этой ситуации она оставалась верна себе. Да нет, после визита к врачу поплакала, конечно, и даже обревелась – живая ведь. А потом села спокойно на кухне, посмотрела в окно и задумалась. И решила составить список неотложных дел, без выполнения которых, как она считала, ее миссия на земле не была бы вполне завершенной. На все про все у нее оставалось две недели до операции. Врач с оловянными глазами тянуть не советовал.
Вика вырвала лист из блокнота. Итак, по пунктам.
1. Переклеить обои в Ксюниной комнате (старые в дырках от подростковых постеров и флаеров).
2. Выстирать занавески – два раза (кухня и гостиная).
3. Вымыть все три окна (Ксюня, понятное дело, до этого доберется не скоро, года через три-четыре).
4. Вызвать электрика и починить наконец розетку на кухне (искрит, а это опасно). Вика выдергивает из нее шнур от чайника всякий раз, когда выходит из дома и на ночь, а кто рассчитывает, что Ксюня не забудет делать то же самое?
5. Починить молнию в осенних сапогах.
Вика призадумалась и этот пункт, вздохнув, решительно вычеркнула. Сейчас январь, и осенние сапоги ей уже вряд ли пригодятся. К чему тратить деньги? О том, что их доносит Ксюня, не было и речи. Ксюня носит черные мужские ботинки на шнурках и толстой рифленой подошве – зимой и летом. Значит, правильно – вычеркиваем.
Теперь по долгам. Негоже уходить на тот свет, оставляя долги на этом. Сто долларов соседке Ритке, полторы тысячи рублей Ольге Ивановне на работе. Да, еще заполнить квитанции по квартплате хотя бы на полгода вперед – Ксюня в этом точно не разберется. Хорошо, что есть деньги в заначке. Вика копила на новую дубленку цвета баклажан. Вспомнив о дубленке, Вика горько разрыдалась, и ей стало безумно себя жаль – этой дубленки у нее теперь не будет никогда. Потом она умылась холодной водой, выкурила сигарету и продолжила свой список.
Отправить сестре в Мурманск старую каракулевую шубу. Сначала думала перешить из нее жакет, но теперь-то это точно ни к чему. А сестра еще шубу вполне поносит. Да, не забыть положить в карман шубы письмо, где Вика просит у сестры за все прощения и еще очень хочет, чтобы та поменьше о ней горевала. Всякое в жизни случается.
Теперь из области нематериального. Расстаться с Василевским. Сделать это сейчас и самой. Сейчас, в свете событий, сделать ей это будет почти легко. Если бы не обстоятельства, не решилась бы ни за что. А так можно уйти первой, громко хлопнув дверью. Пусть помучается! А правду ему знать не обязательно. Следующим пунктом – помириться с Рыжиком. А это даже труднее, чем хлопнуть дверью по предыдущему пункту.
Да, чуть не забыла: серьезно разобраться с Ксюней по поводу ее дурацких планов бросить институт и пойти работать диджеем в ночной клуб. Просто взять с нее клятвенное слово! И последним пунктом... Тут Вика серьезно призадумалась, надо ли вообще это вносить в повестку, но, подумав, все же решила – надо. И написала: позвонить Курносовой в Израиль. Позвонить и все объяснить, а то как-то смешно и глупо, ей-богу, все получилось.
