Бернард Вербер - Танатонавты
— Ты что, все еще водишься с этим Разорбаком? — как-то спросил отец, раскуривая очередную сигару, распространявшую зловоние метров на тридцать вокруг.
— Да, он мой лучший друг!
— Ну-ну, видно, что ты не умеешь друзей выбирать, — заметил отец. — Ясно же, что этот парень псих.
— Это почему?
— Не прикидывайся дурачком. Его папаша повесился. С такой наследственностью только и остается, что с катушек съехать. Да к тому же мать не работает и живет припеваючи на пенсию. Это все не то. Тебе надо нормальных людей держаться.
— Рауль нормальный, — убеждал я отца.
Тут подлый братец Конрад решил, что самое время подлить масла в огонь.
— Самоубийство — болезнь наследственная. Дети самоубийц и сами к этому склонны, вроде детей из разведенных семей, которые потом тоже сами разваливают свой брак.
Все сделали вид, что не слышали, что сказал мой братец-кретин. Эстафету приняла мать.
— Ты считаешь, это нормально — часами торчать на кладбище?
— Мам, ну послушай, это же его личное время, что хочет, то и делает. Кому он мешает?
— Ты его еще и защищаешь! Оба вы хороши! Он тебя таскает на кладбище и разглагольствует там посреди надгробий, прости Господи!
— Ну и что?
— А то, что беспокоить мертвых не к добру. Их надо оставить в покое, — встрял Конрад, всегда готовый утопить ближнего.
— Конрад — кретин! Конрад — кретин! — заорал я и врезал ему по башке.
Мы покатились по полу. Отец решил дождаться, когда братец даст мне сдачи, а уж потом стал нас разнимать. Ждал он, однако, не долго, чтобы не дать мне времени как следует отлупить Конрада.
— А ну тихо, сорванцы, не то я сам надеру вам уши. Конрад прав. Таскаться по кладбищам — не к добру.
Отец выпустил облако сигарного дыма, надсадно закашлял и добавил:
— Что, мало других мест для разговоров? Кафе, парки, спортивные клубы… Кладбища — для мертвых, а не для живых.
— Но пап…
— Мишель, ты меня уже достал. Хватит умничать, или схлопочешь.
Я только что получил пару оплеух и захныкал, чтоб избежать новой затрещины.
— Ну вот, оказывается, умеешь плакать, когда хочешь, — насмешливо заметил отец.
Конрад сиял. Мать приказала мне отправляться к себе в комнату.
Вот так я начал понимать, как устроен мир. Надо оплакивать мертвых. Слушаться родителей. Соглашаться с Конрадом. Нельзя строить из себя умника и слоняться по кладбищам. Надо выбирать нормальных друзей. Самоубийство — наследственная и, возможно, заразная болезнь.
В полумраке комнаты, с соленым привкусом слез во рту, я вдруг ощутил себя совсем одиноким. В тот вечер — щека еще горела от пощечины — я пожалел, что не родился в мире, где было бы не так много ограничений.
16. Сколько весит перышко
— Покойник должен пройти сквозь врата царства мертвых, спастись от водяных чудовищ и летучих демонов. Тогда он вновь предстанет перед Осирисом, верховным судией, в подчинении у которого сорок два божества. Во время исповеди умерший должен доказать чистоту своей души. Он сообщает, что не грешил при жизни, и говорит так:
Я не творил беззаконий.
Я не причинил насилия ни одному человеку.
Я не произносил лжи.
Я не изрекал богохульств.
Я не притеснял бедняков.
Я не совершал богопротивных деяний.
Я не очернял раба в глазах его хозяина.
Я не прелюбодействовал посреди священных мест.
Я не страдал от голода.
Я не заставлял других плакать.
Я не убивал.
Я не приказывал убивать.
— А он может говорить что хочет? Врать, например? — спросил я Рауля.
— Да. У него есть право лгать. Боги задают ему вопросы, а он их обманывает. Однако задача не очень проста, потому что богам многое известно. Это вообще для них обычное дело.
— А потом?
— Если он пройдет это испытание, то начнется второе судилище, на этот раз с участием новых богов.
Тут Рауль умолк на минуту, чтобы я немножко помучился от нетерпения.
— Там есть Маат, богиня правосудия, и Тот, бог мудрости и науки, с головой ибиса. Он записывает признания умершего на табличке. Потом приходит Анубис, бог с головой шакала, а в руке у него огромные весы, чтобы взвешивать душу.
— Как же можно взвесить душу?
Рауль проигнорировал этот вопрос, который напрашивался сам собой, нахмурился, перевернул страницу и продолжил:
— На одну чашу весов Анубис кладет сердце покойника, на другую — перышко. Если сердце легче, чем перышко, то мертвеца признают невиновным. Если же тяжелее, то покойника скармливают богу с телом льва и головой крокодила, которому поручено пожирать все души, недостойные Вечности.
— И что же ожидает… как его… победителя?
— Освободившись от груза жизни, он сливается с солнечным светом.
— Вот это да!
— Там его поджидает Хепри, бог с головой жука-скарабея из чистого золота. И там он завершает путь. Затем оправданная душа познает вечные радости. Ей поют гимн победителей, преуспевших на дорогах земли и на том свете. Вот послушай.
Рауль взобрался на могильный камень, поднял лицо к щербатой луне и ясным голосом принялся декламировать древние слова:
Оборваны путы. Бросаю на землю
Все зло, что во мне обреталось.
Могучий Осирис! Узри меня, молю!
Лишь только сейчас я рождаюсь!
На этом Рауль закончил лекцию по древней мифологии. Он завершил свой подвиг, и на его лбу блестели капли пота. Он улыбался, словно Анубис только что объявил, что ему выпал счастливый жребий.
— Вот так история! — воскликнул я. — И ты веришь, что все так и есть?
— Откуда мне знать! Это же аллегория. Судя по всему, египтяне обладали огромными знаниями, но они не могли посвящать в свои тайны кого попало. Поэтому им пришлось прибегнуть к метафорам и поэтическим преувеличениям. Ну не мог какой-то поэт просто придумать все это в порыве вдохновения. Эти мифы свидетельствуют о том, что существует некий «вселенский здравый смысл». Все религии излагают примерно одну и ту же историю, хотя и пользуются разными терминами. Все они утверждают, что по ту сторону смерти есть другой мир. Умершего ожидают испытания, а в конце — реинкарнация или освобождение. Более двух третей человечества верят в реинкарнацию.
— Ты правда думаешь, что есть барка с богами и что…
Рауль махнул рукой, чтобы я замолчал.
— Тихо! Тут кто-то есть.
Уже пробило девять часов вечера, и кладбище было закрыто. Кто же мог прийти сюда в такой час? И как они проникли через запертые ворота? Мы с Раулем забирались сюда по веткам платана, росшего возле кладбищенской стены, и были уверены, что, кроме нас, никто не знал этой дороги.
