Владимир Торчилин - Ёлы-Палы
Кстати, интересно, что когда Ёлы-Палы набирался как следует, то жесткое, морщинистое и какое-то даже шероховатое лицо его несколько смягчалось, разглаживалось и приобретало некую интеллигентность, а глаза из маленьких агрессивных щелочек понемногу увеличивались и становились задумчивыми и глядящими в никуда, как у справляющей малую нужду собаки, — приглядитесь как-нибудь, поймете, что я имею в виду. И меня снова начинало интересовать — если, конечно, я к тому времени еще способен был чем-то интересоваться — откуда он такой взялся? Хотя, вообще говоря, оснований для такого интереса было немало и помимо быстротечности пробегавшей по вечно недобритым ланитам Ёлы-Палы мимики, которая кому-нибудь другому вполне могла бы и вовсе не приглянуться. И основания эти проявлялись в ситуациях самых малозначительных.
Как-то раз мы оказались невольными свидетелями некой конфронтации между Ёлы-Палы и жэковским то ли инженером, то ли инспектором, то ли кем-то еще, кто он там был. Впрочем, выражение “невольные свидетели” в данном контексте звучит несколько по-книжному и реальной ситуации не отражает, поскольку мы-то как раз были совершенно вольно пришедшими к Ёлы-Палы гостями, которые вместе с хозяином аппетитно выпивали и закусывали, когда в ответ на настоятельный стук этому самому хозяину пришлось оторваться от выпивки и закуски, чтобы открыть-таки входную дверь. В комнату с явно деловым видом вошел довольно молодой человек несколько среднеазиатской наружности, хотя вполне мог оказаться и коренным московским татарином. Визитер был одет в приличную японскую куртку и держал в руках неувядающую папочку “Слушали—Постановили”.
— Здравствуйте, — сказал он, — вы хозяин?
И, не дожидаясь ответа, профессионально ровным и безразличным голосом человека, привыкшего ежедневно общаться с разнообразной бестолочью, застрекотал:
— Я из ЖЭКа. Мы вам уже раз десять посылали письма, чтобы вы наконец зашли к нам договориться, когда вы сможете вместе с архитектором и прорабом посмотреть и обсудить планы и согласовать время для окончательного утверждения проекта реконструкции. Вы сами должны понимать, что под любую реконструкцию выбить сейчас деньги практически невозможно, но раз уж нам это сделать удалось, то откладывать просто глупо — не освоим фондов в этом году, так у нас их просто снимут и никаких перестроек нам уже не сделать. Почему вы не реагируете, ведь для вас же всё и делают?!
— Для меня? — искренне удивился Ёлы-Палы. — Да мне, ёлы-палы, никаких перестроек и даром не надо.
— Как так “не надо”, когда ваша соседка от себя и от вас все инстанции обписала, да всё нас стыдит, что мы в центре города нарушение санитарной гигиены допускаем? Если б вы сами не суетились, то про вас бы век никто не вспомнил! А она уж больно удачные слова подобрала про близость правительственных учреждений и про гигиену. И мы по документам подтвердили, что так и есть. Теперь поправить можно, а вы динамо крутите со своим “не надо”!
— Видишь, ёлы-палы, сам и говоришь, что соседка пишет, а не я. С нее и спрашивай. Я ей не поручал, потому как всем доволен. Нас, ёлы-палы, хоть со щами хлебай, хоть с кашей ешь — всё нипочем. А уж без ванной-то — тем более. Припрет, ёлы-палы, так я себе сам хоть в середку комнаты чугунку поставлю, да трубу подведу. Вместо койки, ёлы-палы. Сам и мылиться буду. Разве что дуру эту кликну спинку потереть!
— Да что вы несете такое? — сбился со своего ровного тона жэковец. — Да кто вам позволит тут самоволкой заниматься! Завтра вы ванну без архитектора поставите, потом баллонный газ начнете устраивать, а потом весь квартал на воздух! Вы хоть когда-нибудь культурно жить научитесь? Ну, как дети, а с нас спрашивают!…
— А ты, друг милый, не суетись и не нервничай. Цвет лица портит. Оттого казак гладок, что поел, да и на бок. И никаких нервов. Вот с казака и бери пример. Я же не нервничаю. В общем, так давай, ёлы-палы, по-людски за стол, мы потеснимся, а дурь хватит нести. У нас времени нет.
Гость аж зашелся:
— Времени у вас нет! А глушить день и ночь время есть? Совести у вас нет — вот чего! Мне ваши фокусы уже так поперек глотки стоят, что и водка-то ваша противна! Не хотите реконструкции, так подпишите отказную и спивайтесь тут.
— Ага, — язвительно согласился Ёлы-Палы. — Противна, как нищему гривна. Всё форс, ёлы-палы, давишь. Точно про тебя сказано, что Бог дурака, только поваля, кормит. Но я тебе не Бог, ёлы-палы, и валить не буду. Не хочешь — не надо. А про твои планы одно тебе скажу — вот прямо в Вознесенье, как оно будет в воскресенье, так и приду к вам их смотреть. И подписывать ничего не буду — не я писал, не мне и отказываться!
Японская куртка невнятно выматерилась и слиняла. Дверью он, правда, хлопать предусмотрительно не стал, а то, глядишь, догнали бы…
— Ишь, разгорячился! — Ёлы-Палы пришел в расположение духа совершенно ироническое. — Я в Москве с рождения кантуюсь, у меня еще бабка всё в этом же доме жила. И сама решала, что ей тут делать, а чего нет. А тут какое-то чмо из Зажопинска будет мне объяснять, что культурно, а что нет! Поналезли эти желтки из своих субтропиков и сразу в командиры прут. Так я прямо ему и подписал. Прямо вот сию минуту побегу, только вот жопу накрахмалю.
Слушая тогда его излияния по поводу ни в чем не повинного жэковского визитера, я, пожалуй, впервые задумался о том, кто же таков Ёлы-Палы родом и выучкой. Конечно, поддавала он законченный, но вот кроме этого-то что? Вот, оказывается, у него и бабка тут жила. И, оказывается, она к тому же еще и делала тут, что хотела, и ни у кого не спросясь, так что вряд ли в прислугах ходила. А раз проскочило такое обстоятельство у него, так сказать, просто по ходу разговора и явно не для красного словца — тогда бы он целую беседу на эту тему провел, у него всегда так, чем круче врет, тем больше под свою брехню оснований подводит, — то вполне похоже на правду. Так что, глядишь, может статься, что она тут еще какой-нибудь домовладелицей была. Или кем-то в том же роде…
Были, впрочем, и другие эпизоды, когда случайные и, в общем-то, совершенно мелкие высказывания Ёлы-Палы заставляли меня задуматься, так ли уж всё просто с его незатейливыми манерами и посконным языком. Конечно, случаи эти бывали исключительно по пьяному делу, но всё же…
Ну, вот, скажем, в одно из воскресений сидели мы с Левой с самого утра у него в рабочей комнате и, пользуясь тем, что Соня с дочкой были за городом у ее родителей, без всяких семейных помех вели разнообразные умственные разговоры, приправленные не слабым количеством пива из стоявшего на полу здорового эмалированного бидона. Ёлы-Палы такие моменты чуял через стены и этажи, поэтому мы и не удивились, заслышав знакомый требовательный стук в дверь — звонком Ёлы-Палы не пользовался из соображений принципиальных. Впустили. Несмотря на выходной день и ранний час, он был уже вполне хорош. Но пустой стакан среди Левиных измазанных красками тряпок он разыскал немедленно и почти даже не глядя и пивом его налил, не уронив на пол ни капли. Только после этого он, уже направляя стакан ко рту, отчетливо проговорил:
— Кофий нам не по нутру — была бы водка поутру!
И влил пиво в желудок, даже не шевельнув кадыком. В противовес его посконным присказкам тоже уже прилично поплывший Лева высказался более интеллигентно: — Ин вино веритас!
Вроде бы Ёлы-Палы его даже и не услышал, да даже если и услышал, то откуда ему латынь разбирать? Однако, когда он высосал еще стаканчика четыре и, в конце концов, отправился, как он сам нам сообщил, в бундесрат слить излишки и сбросить давление, то по дороге на чуток задержался перед зеркальной дверью старого шкафа, использовавшегося Левой под хранение подрамников, красок и свернутых в рулоны чистых холстов, и, внимательно поглядев на свое несколько облагороженное выпитым лицо, с несколько неожиданной раздумчивостью печально сказал: — А глаза-то, действительно, как у кролика.
Когда мы обсудили этот случай на трезвую голову, то Лева счел такое соответствие реплик случайным совпадением, ну а мне почему-то показалось, что Ёлы-Палы совсем не случайно как бы свел Левины и свои слова в знаменитые блоковские строчки из “Незнакомки”. А стало быть, он эти строчки не просто знал, а самым естественным и непринужденным образом включал в свой мыслительный процесс, если вы понимаете, что я имею в виду.
Второй случай — из тех, что я отчетливо помню, — был наподобие первого. Правда, тогда в стихийной пьянке помимо нас с Левой и Ёлы-Палы участвовал какой-то более или менее случайно прибившийся полузнакомый мужичок, с которым мы периодически встречались то у бочки с пивом, то в винном отделе соседнего продмага. Естественно, выпив, решили и поговорить, а там, не помню уж, про что, но заспорили. Да не в предмете и дело. А в том, что этот полузнакомый мужичок нес какую-то полнейшую ахинею и в ответ на наши вполне разумные, как нам казалось, возражения всё время обращался за поддержкой к Ёлы-Палы, который довольно долго пытался наш спор, совершенно, впрочем, доброжелательный, игнорировать, полностью сконцентрировавшись на наслаждении игрой солнечных бликов на ребрах своего доисторического граненого стакана, постоянно, хотя и бережливо, использовавшегося им в процессе домашних, так сказать, пьянок. Мужичок, однако, не успокаивался и даже потянул Ёлы-Палы, очень не любившего чужих прикосновений, за рукав, так что тому пришлось отвлечься от изучения сложных взаимосвязей между непрерывно уменьшающимся уровнем водки в стакане, из которого он по-гурмански прихлебывал маленькими глоточками, и изменением бликового рисунка на тяжелом голубом стекле, и прислушаться к происходящему. Какое-то время он доброжелательно вникал, слегка прислонив голову к правому плечу, а потом, в ответ на очередное обращение нашего оппонента за поддержкой, впервые, наконец, отреагировал.
