Эрвин Штритматтер - Цирк Винда
Показывая фокусы, Карле снова надел сюртук, в котором он крестился и венчался, и цилиндр. Карле показал публике пустой цилиндр, потом, на долю секунды отвернувшись, вытащил из него крольчонка. Нашлись люди, узнавшие в волшебном зверьке одного из обитателей потеровского крольчатника, а владелец цилиндра попросил Карле научить его головной убор, кроме кроликов, приносить еще и поросят — тогда он сможет продать свою свиноматку.
Раздался смех, как во время клоунады. Карле вытащил из рукава какого-то парня мою белую мышь, а другую у него же из носа.
— У кого нет вшей, разводит мышей, — крикнул Пильхер Карл.
И опять маленькая Карла спела песенку, а потом дочери Винда выступили вместе, и, смотри-ка, они уже были настоящими циркачками. Они кувыркались перед занавесом, делали кульбиты, выгибались всем телом, и их головы оказывались у них между ног, они сделали переднее сальто, потом заднее, а Августа Потер, смотревшая в зал сквозь щелку в дверях, сказала:
— И чего только не бывает на свете!
Потом Карле выступал как факир, на нем были полосатые пижамные штаны, а из полотенца он намотал тюрбан и назывался теперь Аль-Карлим. Грудь Аль-Карлима была обнажена и татуирована, он провел горящим факелом по коже и не обжегся. Он пустил по рядам лампу: пусть публика убедится, что в ней есть керосин. Карле выпил керосин, поднес ко рту платок и, двигаясь словно в танце живота, стал извергать керосин, убрал платок, поднес ко рту факел и выпустил огненную струю такой силы, что зрители испугались за лес, нарисованный на кулисе. Карле выпустил три огненных струи, и, едва успела публика опомниться, он уже лежал ногами на одном и головой на другом стуле и объяснял, что теперь он — живая наковальня!
Братья Потеры, бранясь между собою, приволокли тяжелый валун. Они покрыли грудь Карле куском материи, а на покрывало положили валун. Петер Потер принес тяжелый кузнечный молот, и Карле с огромным камнем на груди попросил «господ посмелее» расколоть камень. Никто не вызвался, никто не хотел быть убийцей Карле Винда и сесть в тюрьму. У каждого семья, и ее надо кормить.
— Не робейте, не робейте! — кричал Карле из-под камня.
Наконец вызвался проезжий кузнечный подмастерье, квадратный парень с грубым лицом. Но и он бил молотом очень осторожно, пока Карле не подбодрил его:
— Давай, давай.
Подмастерье кузнеца ударил сильнее. После десятого удара камень раскололся на куски. Братья Потеры убрали осколки, Карле, целый и невредимый, поклонился почтенной публике, а у его дочки спели куплеты о девушке, которая любила разбойника: «Денег нет у меня, ничего не могу дать тебе, потому возьми мою жизнь…»
Карле Винд вынес на плечах из-за кулис своего тестя Петера Потера. Петер Потер застыл неподвижно как столб, он был загипнотизирован. Желающие зрители, втыкая в него булавки, могли убедиться, что тесть Чарли потерял всякую чувствительность. Карле толкнул мизинцем окоченевшего Петера Потера, тот пошатнулся, но Карле успел подхватить его. Всем стало жутко, но жутко было недолго. Карле провел пальцем по векам Петера Потера, и Петер Потер проснулся, сказал «доброе утро» и ушел со сцены.
Карле загипнотизировал двух парней и внушил одному, что он лошадь, а другому, что он собака. Парни забегали на четвереньках. Собака лаяла на лошадь, а лошадь брыкала собаку. Зрители хохотали, хлопали в ладоши, Пильхер Карл вскочил, заорал «браво» и сам сел от воодушевления мимо стула, хлопнулся на пол, и все смеялись над ним.
Как и в прежние времена, когда Чарли еще путешествовал с цирком Мюльтона, представление закончилось номером освобождения от цепей. После того как Чарли обвязали всеми приготовленными веревками и цепями, он заявил, что все еще чувствует себя свободным как ветер.
Несколько крестьян бросились домой за веревками, которыми обвязывают возы с сеном, а маленькие дочки Винда получили возможность собрать на тарелку «бенефисные, или чаевые, бумажки по двадцать марок желательны, а кто не даст ничего, того загипнотизируют и он пойдет домой голым». Развеселившиеся зрители не скупились. Некоторые женщины, бросая монетки, восхищенно и даже с некоторым почтением гладили девочек по голове.
Под конец притащили самую длинную цепь, какая была в деревне, — на ней привязывали козу портного — и обмотали ею Чарли. Он походил теперь на насекомое, запутавшееся в паутине, и с трудом ворочал головой.
Маленькая Карла забила в барабан, и не прошло минуты, как, освободившись от цепей, Чарли поклонился «почтенной публике»: «Представление окончено, если оно вам понравилось — расскажите другим, если нет — сохраните про себя».
Ему нечего было бояться злых пересудов! Кукольный театр, драматические труппы, передвижные кино и бродячие цирки посещали нас, но артисты приходили откуда-то и куда-то уходили, они не были местными, обыкновенными людьми. А с Виндом Карле все обстояло иначе. Он был свой — от полей шляпы до зажимов на брюках, включая рюкзак и рудничную лампу.
Маленький деревенский портной, тот самый, с длиннющей цепью для козы и огромными ушами, витийствовал:
— Никто не знает, что прячется в человеке, пока оно себя не окажет. Вот так живешь лет двадцать и даже двадцать один год рядом с ним и считаешь его вполне нормальным человеком, а там, глядишь, он вдруг кого-нибудь убьет, и только тогда ты заметишь, что имел дело с убийцей.
Убийцей Винд Карле, разумеется, не был. Но было ясно, что в него вселяется нездешняя сила, весь вопрос был в том, где берет он эту силу: над землей или под землей.
— Если под землей, значит, от дьявола, если над землей, значит, от бога. Пусть скажет лучше, кто может, — вещал портной.
Карле Винд не задавался вопросом, каково происхождение тех маленьких искусств, которыми он владел. Его слава росла. Жители соседних деревень тоже хотели увидеть цирк. Пожалуйста, в следующее воскресенье.
Карле продолжал работать в шахте. Сколько коллеги ни подбивали его показать какой-нибудь фокус, он не соглашался, хотя отказываться было нелегко. Если его уволят по произволу шахтовладельцев — пожалуйста, но сам давать повод для увольнения он не хотел. Он хотел показать, что работает, как все, а если умеет еще что-то, так его работы это не касается: талант дан ему от бога.
Больше всех Карл Винд поразил меня. Я находился тогда в том окрыленном состоянии, когда воспаряешь над жизнью и способен преображать и разукрашивать ее, и прошлую и будущую. Среди нас жил человек, умевший то, чего не умел никто другой, и, будь это всего-навсего блестки поддельного, маленького искусства, я был готов учиться у Чарли. Умение гипнотизировать, например, принесло бы мне успех в моей деятельности укротителя львов. Укротитель гипнотизирует хищников — таково было наше простодушное мнение. «Человек-вулкан», извергающий огонь, тоже произвел на меня сильнейшее впечатление, его искусство казалось мне привезенным из дальних стран.
В следующее воскресенье мы выехали с нашим цирком в соседнюю деревню. Петер Потер сидел впереди на одолженной кем-то из крестьян телеге и правил темно-рыжей лошадью, тоже чужой. Позади сидела его дочь Мина. Она держала на руках крошку Верену, а подле нее у охапки сена — фураж для чужой лошади — примостилась маленькая Карла, оберегая ящик из-под сигар, где помещались белые мыши — зверинец цирка Винд! Рядом с Карлой лежали: начищенный до блеска трос для бега по наклонному канату, веревки, цепи и кузнечный молот Петера Потера на случай, если никто не захочет дать странствующим артистам свой. На сене, завернутые во влажные полотенца, лежали цветочные венки для девочек. Маленькая плетеная корзинка содержала гардероб Чарли Винда.
На задке телеги, свесив ноги, сидел столяр в обнимку с граммофоном, трубу, дабы уберечь ее от толчков, он нахлобучил на голову.
Рядом с телегой по левую сторону маршировали Винд Карле и братья Потеры, по правую трусили обладатели контрамарок: крестьянин, одолживший Карле цилиндр и сюртук, владелец барабана и я, поставщик мышей.
Винд Карле разглядывал валуны на поле, и, когда высмотрел под кустом ежевики подходящий, мы остановились. Братья Потеры погрузили валун на телегу, лишив ящериц, червей и жуков их убежища.
Стоял теплый летний вечер. Внезапный ливень нам не грозил, так как перед отъездом Мина трижды плюнула в дождевую бочку.
Винд Карле решил свое представление разрекламировать афишами, он нарисовал их сам. Однако правописание было тем видом искусства, которым Карле владел в наименьшей степени, поэтому учитель велел афиши снять. Школьникам не следует иметь перед глазами дурной пример. А то вдруг начнут писать воскресенье без мягкого знака и с двумя «с» посредине, кроме того, не следует внушать им мысль, что смертельный прыжок и впрямь может окончиться смертью.
Карле Винду ничего не оставалось, как самому выступить зазывалой в соседней деревне. Вообще-то говоря, это было куда действенней, нежели афиши, к тому же обладатели контрамарок путешествовали вместе с цирком и создавали ему прекрасную устную рекламу.
