Виктор Мануйлов - Возвращение
Но дальше этих слов Прохор не углублялся, хотя в них и не было ничего необычного, но произнесенные Инессой Аркадьевной, они неожиданно приобрели особенно зловещий смысл, будто лишая Прохора будущего, обещая еще большую власть над ним и его близкими каких-то темных сил, возникших в его стране будто бы из ничего, прочно ухвативших своими грязными руками все рычаги власти и обыденной жизни, контролируя каждый его, Прохора, шаг, не позволяя отойти в сторону ни на миллиметр, хотя сами давно обосновались в каких-то запредельных далях, в стороне от жизни народа, понастроили себе яхт, понакупили дворцов и замков, даже заграничные футбольные команды, и кривляются там, в этих далях, и похихикивают над ним, над Прохором, и ему подобными людьми, уверенные в своей безграничной власти над ними и безнаказанности.
И по-новому Прохор взглянул на окружающий его мир, ставший вдруг чужим, и кулаки его сами собой сжимались до боли в пальцах, и скулы свело от переполнявших его чувств отчаяния и ненависти, каких он не испытывал в своей жизни еще ни разу. Даже и после того, как его побили. Но что делать, чтобы как-то изменить свое положение и обеспечить будущее своих детей, Прохор представлял весьма смутно, хотя и понимал, что дальше так продолжаться не может, что однажды что-то случится страшное и с ним, и со всем этим миром, потому что… потому что куда ж ему деваться, если все останется так, как оно есть, как задумывалось и осуществлено как раз теми самыми наглыми и циничными?
Прохор не прошел и половину пути, не додумал свои тяжелые мысли, как на лесной дорожке появилась сама Дарья, да еще с детьми, — всеми тремя сразу, — словно шли они спасать его от когтей и лап неведомого чудовища.
— Господи! — воскликнула Дарья сварливо. — Мы уж ждем-пождем, а тебя все нет и нет. Загулял мужик… Вот решили проведать, как ты тут управляешься…
— А чего проведывать? Маленький я, что ли? — сердито ответил Прохор, еще не отойдя от своих сердитых мыслей.
— Ну, не маленький, а все-таки… Устал, поди, — сразу же переменила тон Дарья, увидев, что муж ее даже не ополоснулся после работы. — Небось, проголодался…
— Есть маленько.
– Ну, пошли, пошли… Дома помоешься.
Вечером, после ужина, сидели всей семьей перед телевизором. Только что закончилась очередная серия бесконечного сериала, в котором бесконечные любовные треугольники сменяли друг друга, кого-то убивали, кого-то ловили и разоблачали — все то же самое, что и в других сериалах. Затем стали передавать местные новости: заседания, совещания, дорожные происшествия, убийства, ограбления, пожары, рекламу машин, колбас, чудодейственных напитков и таблеток. И вдруг диктор, молодой парень, сообщил, — как о событии весьма заурядном, то есть наравне с квартирными кражами и дорожными происшествиями, — что на местном станкостроительном заводе контрольный пакет акций выкупило государство, что в самое ближайшее время намечается возобновление производства металлообрабатывающих станков с программным управлением, что заводу требуются инженеры, техники и рабочие соответствующих специальностей.
— Чего-чего-чего? — вскинулся Прохор, возившийся с сыном.
— Наш завод открывают, — с изумлением произнесла Дарья и обвела всех испытующим взглядом, словно хотела удостовериться, что это сообщение ей не померещилось. И тут же, по обыкновению всплеснув руками: — Боже мой, так надо ж ехать! Бросать все и ехать в город! А то наберут кого ни попадя, а мы останемся с носом.
— Так ты ж ездила, неужто никто и ничего? — изумилась Прохорова теща, Таисия Егоровна.
— Да откуда ж, мам? — воскликнула Дарья. — Мне и в голову не пришло спрашивать. И к заводу я не ездила. Чего бы я там делала? Все по магазинам да аптекам. И никто ни словом, ни полсловом об этом не обмолвился…
И старики тоже заволновались, тем более что тесть всю жизнь проработал на этом же заводе сначала слесарем, затем мастером, а теща, хотя последние годы не работала на самом заводе, зато работала медсестрой в заводском детсадике. И все продолжали таращиться в телевизор в надежде, что повторят еще раз, объяснят подробнее, что и как, но молодого человека сменила молодая женщина, которая стала рассуждать о том, что модно в этом году на турецких, кипрских, тайских и прочих пляжах. Однако рассуждения эти лишь раздражали своей вопиющей неуместностью, и телевизор переключили на мультики.
— Эдак, того и гляди, и я там понадоблюсь, — сказал тесть, Николай Степанович, и, держась одной рукой за поясницу, повернулся и посмотрел с надеждой на свою жену.
— И не думай, и не мечтай! — отмахнулась Таисия Егоровна. — Мы свое оттрубили. Хватит. Вы, значит, подадитесь в город, а я одна с детьми ковыряйся? Да огород на мне, да сад. Да живность. Это как понимать? Нет уж. Чай не молоденькая, силы уж не те. А они, сорванцы этакие, на месте и минуты не посидят. Где уж мне за ними усмотреть. Да Петька своих притащит, да Анька… Хоть ложись и помирай. Особенно с Анькиными балбесами…
— Мам, — вступилась за брата и сестру рассудительная Дарья. — Петру-то с какого боку наш завод? Он как шоферил, так и дальше шоферить будет. И Анне тоже ни к чему: она на цветах и так неплохо зарабатывает. И дети у свекрови пристроены. Да и вообще… Вы-то чего всполошились? Если мы с Прошей вернемся на завод, то все наладится…
Но, несмотря на столь решительное заключение, весь вечер разговоры только и вертелись вокруг сообщения и возможных изменений в их неустроенной жизни. И даже тогда, когда легли спать, Прохор все вздыхал и ворочался, вставал, выходил покурить, и Дарья слышала, как на крыльце бубнили два мужских голоса. Это продолжалось до тех пор, пока Таисия Егоровна не разогнала мужиков по спальням.
И тут Прохор, едва улегшись на кровати рядом с женой, почувствовав тепло ее тела, вдруг так отчетливо увидел взлетевшие полы халата Инессы Аркадьевны, что, не мешкая, повернулся к Дарье, притворявшейся спящей, осторожно обхватил ее своими лапами, прижал к груди, и оба засопели, копошась под одеялом.
Утром, за завтраком, решили, что в город снова, и сегодня же, поедет Дарья, все разузнает, как и что. И Дарья тут же засобиралась, волнуясь, точно на собственную свадьбу.
Прохор, как и вчера, пошел ее провожать.
На остановке автобуса собралось народу больше, чем обычно. И все разговоры вертелись вокруг вчерашнего сообщения об открытии завода. Даже бабки — и те туда же. Да и то сказать: сколько многие из них себя помнят, их жизнь была связана с этим заводом, с каждым годом прираставшим новыми производственными корпусами, так что его корпуса и прилегающие к нему жилые кварталы захватили несколько деревень и окружающие их поля. И вот, когда никакой надежды не оставалось, она вдруг явилась в лице молодого человека с телевизионного экрана, который, скорее всего, даже и не представлял, что за весть он сообщил постепенно умирающему заводскому поселку.
Посадив Дарью в автобус, Прохор пошагал на дачу Инессы Аркадьевны с твердым намерением закончить всю работу послезавтра, и ни днем позже, хотя бы для этого пришлось расшибиться в лепешку. Затем воскресенье посвятить своей даче, чтобы в понедельник, с самого утра… Он шел с той спокойной уверенностью в себе, когда твердо знают, что ждет их впереди. А впереди его ждал завод, где не будет места таким стервам, как эта Инесса — и всем прочим тоже, — где не нужно становиться ни нахальным, ни наглым, ни циничным.
Хотя был четверг, то есть рабочий день, машина Инессы Аркадьевны стояла на своем месте под навесом, но самой хозяйки видно не было: спала, наверное. И Прохор, стараясь особо не греметь, приступил к работе. Он перетаскал из штабеля у ворот оставшиеся цементные плиты, разложил их вокруг бассейна и вдоль будущей дорожки, чтобы потом, начав укладку, иметь их под рукой, затем принялся дорожку засыпать песком, и когда уже почти закончил, на крыльце появилась Инесса Аркадьевна, все в том же халате, в босоножках и соломенной шляпе.
— Доброе утро, Прохор Алексеевич! — издали поприветствовала она его своим певучим голосом.
Прохор разогнулся, глянул на хозяйку, усмехнулся с видом человека, которому известно нечто такое, что не известно никому.
— Добрый день, Инесса Аркадьевна! — весело откликнулся он. А про себя подумал, снисходя к человеческим слабостям: «Время уж скоро двенадцать, а ей все еще утро».
— Не хотите ли кофе, Прохор Алексеевич?
— Нет, спасибо. Я уже пил.
— Ну, это когда было! Тем более что работа у вас такая тяжелая, стольких калорий требует…
— Работа как работа. Ничего особенного, — не стал кочевряжиться Прохор: пить, действительно, хотелось, и перекусить не помешало бы тоже. В конце концов, что тут особенного? Ничего. В иных местах он не отказывался от угощений, видя, что это доставляет хозяевам удовольствие. Да и как же иначе? — русские же люди, у которых хлебосольство в крови. Он бы и сам на их месте поступал точно так же. Правда, Инесса Аркадьевна совсем другое дело, но сегодня и она не имела над ним былой власти, которая могла бы возобладать, позволь он себе сделать в этом направлении хотя бы один шаг.
