Алонсо Самора Висенте - Новеллы
Начитанность, дар запоминания
По правде говоря, не очень-то умею я поддерживать с ним разговор. Такая широта суждений, такие интеллектуальные выверты, такая изощренная осведомленность. Тут тебе и исполнители песен протеста и всяких прочих, и чемпионаты по баскетболу, и тур де Франс[17], и собачья выставка, и ежегодные соревнования дрессированных черепах, или говорящих попугаев, или образцовых домохозяек, или математически одаренных тюленей. Да что толковать. Мне еще в школе говорили: «Вы, — указательный перст угрожающе вонзался в воздух, и безграничное отчаяние выплескивалось из-под очков дона Кандидо, нашего учителя, — вы никогда никем не станете. Вы ничего не запоминаете, молодой человек. Чего ради ваши родители тратят деньги? О! Когда не обладаешь даром запоминания... Вы жалкая личность, в реальном мире вам нет места». И нынче утром я снова ощущаю, насколько обделен этим даром, поскольку утром мне повстречался дон Деметрио Перансулес де ла Роса-и-Мартинес де ла Мембрилья-и-Вальдеррабано-Санчо, пенсионер, в прошлом почтовый служащий (отдел почтовых открыток), родом из селенья Ла-Мина-Рика, как поднимешься в горы — направо, если стоять спиной к Санта-Полония-де-Пьедрас-Альбас[18]. «Вы не знаете, где находится Ла-Мина-Рика? Но, дружище, наше селение знаменито во всем мире. Знали бы вы только! Какая церковь, какой заалтарный образ! Какие шесты с призами мы выставляем в праздники! И какой простор полей, какие фруктовые сады окрест! Ибо окрест нашего села расстилаются просторы полей, вы хоть представляете себе, что это такое? Просторы полей — это очень красиво, обычно они расстилаются за населенным пунктом, а если населенный пункт настолько значительный, что обладает собственными судебными и следственными органами, то просторы полей, соответственно, расстилаются окрест. У нас, например, они начинаются слева, если стоять лицом к восходу. Но слушайте, какого дьявола вы делаете такую физиономию? Вы что, не знаете, где восходит солнце? А, ну ладно, простите, в конце концов, вы только поймите меня правильно...»
Дон Деметрио Перансулес и прочая, и прочая, и прочая знает кучу всякой всячины. Я слушаю его с глубоким изумлением. Иной раз от усталости я бываю не очень-то вежлив, но дон Деметрио отходчив, достаточно заказать пиво — «Мне «Мао[19]», только «Мао», я не любитель каких-то редких напитков; «Мао» как олицетворение единовластия, помните, раньше было в ходу это словечко?» Но можно заказать и что-нибудь совсем легонькое, просто тоник. Временами дон Деметрио надолго погружается в сострадательное молчание. «Ох, что за люди, боже правый, никакого соображения, ни о чем ничего не знают», и скорбь льется потоками из его серых бегающих глазок. И он мысленно считает пузырьки у себя в стакане, перебирая карточки в воображаемой картотеке, где значатся актеры, боксеры, балерины, художники — финалисты таких-то и таких-то состязаний, победительницы конкурсов красоты, коллекционеры бумажных ленточек от сигар или художественных изделий из плодовых косточек, убийцы, диалектальные формы плюсквамперфекта...
Сегодня мы сидим за столиком кафе на одной из этих пыльных террас, у самого края тротуара. Дон Деметрио — с кем живет он, дон Деметрио, что у него за семья? — помаленечку смакует оранжад. Проносятся машины, оставляя за собой мутную кильватерную струю — копоть и гул. Дон Деметрио, немного приунывший, оглядываясь — как бы кто не услышал — тихонько насвистывает мне мелодии из сарсуэл[20] «Еврейский мальчишка» и «Праздник Голубки», а в промежутках излагает содержание оных, с -неизбежными: «Ну и вот... И тут он, значит... А тот, значит, и отвечает... Поняли? Ах, наша сарсуэла! Взять хоть «Карнавальное шествие»! А «Старушечка»? «Тот, кто будет с тобою плясать, не собьется...» Ну конечно, дружище, конечно, знаете. Еще бы. А поглядите на тот вон автобус, видите рекламный плакат? «Спальный вагон — большое удобство! Работайте днем и спите ночью». Вот вам идеальное решение всех проблем. Способ обеспечить всеобщее процветание, да, сударь мой. Спать ночью. Хотите, могу продекламировать объявления, рекламирующие по телику матрацы? Есть очень выразительные. А вы можете определить по лицу человека, спал он ночью или нет? Поглядите на блондинку за вон тем столиком, она точно не спала. Я-то знаю. Видите, как покачивает ногой? Просто не хочет подавать виду, что всю ночь не смыкала глаз. И не морочьте мне голову, мол, ничего такого незаметно, конечно же, вам и самому ясно, еще бы, да куда вы, прах побери, смотрите, куда? Вон та блондинка, говорят вам, вон она, потряхивает ножкой, ишь ты, ух как! Да уж, нечего сказать, быстро же вы соображаете! А впрочем, неудивительно, я вам скажу, неудивительно, здесь такая жара. Как в преисподней. Надо будет пойти в кино, в зал с кондиционером. Сейчас лето, всюду идут старые фильмы, видишь знакомые лица, давних приятелей: тут тебе и Фред Астер, и Грета Гарбо, и Мирна Лой, и Макс Линдер, и Марлен... Фред Астер в «Веселой разведенной». Вы никогда не бывали в роскошной гостинице или на шикарном курорте, как в этом фильме? Я тоже не бывал, но не теряю надежды. Да, а прелестная Бертини, а Пола Негри? Помните их? А первые озвученные ленты — «Ноев ковчег», «Белые тени»? Билет в любой кинотеатр на Гран-Виа[21] стоил три реала. Но вы, само собой, из тех, у кого с языка не сходит Чарли Чаплин, единственный свет в окошке — Чарли Чаплин. Надо расширять кругозор, любезный друг. Чарли Чаплин был, строго говоря, совсем неплох, но...»
Что-то не срабатывает у него в глотке. Проносятся в обе стороны автомашины и мотоциклы, голова идет кругом от непрерывного гула в двух шагах от нашего столика, оглушительно проревела сирена, какие-то молодчики выкрикивают чушь из вызывающе роскошной машины со съемным верхом. Дон Деметрио, развалившись на стуле, насвистывает нечто пронзительное, пытаясь отбивать такт, хлопая себя ладонями по коленям. И новая лавина слов, новый внезапный обвал... «Сейчас у меня главная забота — международный чемпионат по мусу и бриске[22]. Мы открываем список. Вы не следите за партиями? По телику отвели спецвремя. Ну слушайте, для чего же вы держите телик? Мы во главе списка! Выигрывает один мой земляк! Парень что надо, разумеется, не все то золото, что блестит, но этот — хват из хватов. И каждый ход у него — это нечто. Вы что, и впрямь не следите за турниром? Нет? Так я введу вас в курс, для меня это сущее наслаждение. Я знаю точнее точного, назубок, слышите, назубок, у кого сколько очков, как проходят партии, кто сколько поставил, какие фирмы финансируют мероприятие. Могу просветить вас насчет призов и устроительниц... Словом, все, абсолютно все. Вы что — и в самом деле не?..»
И дон Деметрио Перансулес и прочая глядит на меня, и вокруг чела его мерцает ореол недоумения. Я глуповато ухмыляюсь. «Да вот, как видите, я не в курсе». И пускаю в ход — себе в оправдание — всегдашние отговорки, такие пустые: масса работы, обязательств, дел, обычная суета... Дон Деметрио слушает, вставляя: «Ну да, ну да. Ясно, ясно», но не верит ни слову из того, что я говорю. Нервишки у него слегка расшалились, может, ему стыдно якшаться с таким невеждой и разиней, как я, но дабы доставить мне удовольствие, он снисходительно переводит разговор на другую тему, и вот мы уже толкуем об исполнителях хоты, и дон Деметрио чуть не плачет, когда обнаруживает, что я не знаю ни одной фамилии и — невообразимое бедствие! — ничуть не был растроган текстом, получившим только что первую премию. «Я люблю тебя больше, чем мать», а текст такой трогательный, вызвал единодушное одобрение жюри, состоявшего из авторитетнейших деятелей культуры, на прошедшем только что международном и европейском конкурсе исполнителей хоты, каковой состоялся в Педрегалес-де-ла-Матаррала[23] по случаю явления местным жителям некоего святого, принявшего в тех краях мученическую смерть в достопамятно-незапамятные времена... «Только подумать, вот был тип, ну и каменный же вы человек. А скажите, в стихах вы тоже не разбираетесь? Потому что, я так считаю, в стихах может разобраться любой, кто хоть мало-мальски соображает... Лишь бы были в рифму». И, покончив с хотой, переходит к Бики, немецкой овчарке, которую надо видеть, и сыплются точные данные: прикус, форма щипца, длина хвоста, расстояние между ушами в момент напряженного внимания, это для пса важнее всего... «И в собаках тоже ничего не смыслите? В собаках тоже? Да как это возможно, вы же разумный человек, у вас же есть загородный дом — и у вас нет немецкой овчарки! Да с ними ни один полицейский не сравнится, завтра же купите себе хорошего щенка! У меня есть приятель, он... Щенки недорогие, чистенькие, ни глистов, ни блох. Под вечер нужно выводить ненадолго, но в плохую погоду может справить свои делишки и дома. Никаких сложностей. И вообще очень приятно выйти под вечер ненадолго прогуляться, на бульварах полно влюбленных, сидят себе рядышком на скамейках, а то и на газонах и... Вы никогда к ним не приглядывались? Нет, вы немыслимый человек. Куда же вы смотрите, когда идете по улицам? Там же сплошь они. Влюбленные. Ну, еще разносчики есть, и полицейские, и чистильщики обуви попадаются, а изредка врачи и еще девицы, торгующие по дешевке спичками, якобы собирают деньги на путешествие в честь окончания учебного заведения. Наглое вранье, как по-вашему? Но меня-то не проведешь. Ну и еще попадаются на улицах, правда не везде, слепцы, хромцы и латиноамериканцы. Слушайте, дружище, слушайте, вы мне голову не морочьте. Еще будете тут мне говорить, что ничего похожего не замечали. Вот знаете Хулиту, смугленькая такая толстуха, дочка хозяина молочной, она служит кем-то в каком-то профсоюзе, здание на углу улицы — не помню, как называется, — хотя нет, оно чуть подальше. Так вот, жизнь есть жизнь, Хулита подцепила женишка. Он кто? Латиноамериканец. Где она его встретила? На улице. Ну так... Логика, сеньор мой, логика, и поменьше думайте о Чарли Чаплине. Вы хоть читали об этом малом, что убил чернокожего Мартина Лютера, он сейчас ошивается в Англии на свободе? А, ну и то хорошо, все-таки что-то знаете, а то мне было как-то не по себе...»
