Леонид Бородин - Перед судом
— Ничего! Ничего! Сердце — дело поправимое! Лопату в руки — и норма! Я землю знаю! С нее жизнь начинал! Знаешь, какие мозоли были? Бритвой режь! Да вот кровь людская быстро стирает их. Эх, сколько крови-то я пролил, Ирка! Время такое… Под старость буду эту кровь мозолями оттирать… Клин клином!
Хотел Шитов сказать еще: «Сына бы нам!» — но не сказал, вспомнил, как деревенеет лицо Ирины при этих словах. Пожалел ее. Подошел к буфету, вынул еще две рюмки и поставил их на стол. Потом подставил еще два стула к столу.
— Лейтенант придет.
Покраснела Ирина, — никогда он не сажал ее за стол, когда приходил кто-нибудь из его сотрудников. Сегодня был для нее особенный день…
Дмитрий пришел озабоченный, Шитов заметил это и уже через несколько минут бесцеремонно отослал Ирину.
Дмитрий подробно отвечал на вопросы, рассказывал сам, но чего-то не договаривал, или сомневался в чем-то…
Операцию Калиниченко организовал блестяще. Из района выехал не напрямую, а заехал в две деревни, что восточнее, и пополнил свой отряд десятком лучших людей из истребительных батальонов этих деревень. К дому Гнатюка подлетел вихрем. Мгновенно отрезал дом от огородов, кукурузного поля, соседних домов. Мышь не проскользнула бы сквозь его железные клещи. Один вошел во двор и дал очередь из автомата по печной трубе. Дмитрий оценил правильно. Это не было бравадой и лихачеством. Перепуганные Гнатюк, его жена, сын-мальчишка лет шестнадцати — буквально вывалились во двор. Калиниченко схватил старика за ворот, тряхнул так, что у того подкосились ноги, швырнул его на землю и спросил, как выстрелил:
— Где?
Ну, а дальше началась комедия, которая понятна была одному Дмитрию. И если он не мог не восхищаться актерством Гнатюка, то все же ему было не по себе от того, что с Калиниченко, храбрым, опытным офицером, поступили как с мальчишкой, тем более, что ему не совсем был ясен смысл шитовского плана. А положение, в которое попал начальник ОББ, было архидурацким. Он нагнал два взвода бойцов, переворошил весь дом и двор, перепугал не только Гнатюков, но и всю деревню, и не нашел даже следов бандитов. Самолично облазил он все пристройки: клуню, погреб, чердак, обстукал каждый метр пола, истыкал щупом весь сад, весь огород, все перетоптал там — и впустую.
Серым стал Калиниченко от злости и стыда. Когда уже все поняли, что дело не выгорело, он метался по двору, налетал то на старика, то на старуху, то на парнишку (тот держался нагло, злорадства не скрывал), а под конец сделал уже совершенную глупость: застрелил собаку, красивого лохматого пса с коричневыми подглазниками. Вот тут-то и взбунтовался старый Гнатюк. Страха на лице как не бывало. Размахивая руками, он подскочил к Калиниченко и начал кричать ему в лицо, что будет жаловаться, что капитан ответит за беззаконие, что советская власть не позволит обижать честных людей… Калиниченко дал старику выговориться, не спуская с него глаз, а когда он закашлялся от крика, приказал арестовать его. Потом, уединившись в сельсовете, два часа допрашивал по какой-то ему понятной системе жителей деревни. В итоге забрал еще какого-то парня, и отряд двинулся в район.
…Шитов насторожился. Калиниченко не сказал ему, что арестовал Гнатюка. Парень-то, конечно, тот, у которого Дмитрий спрашивал про дом Гнатюка. Шитов не мог простить себе, что не дал Дмитрию точного адреса, и получилось, что Дмитрий, въехав в деревню, не смог определить, с какого края считать ему четвертый дом. Ошибка на уровне новичка.
— Гнатюк узнал тебя, как думаешь?
— Узнал, пожалуй, — подумав, ответил Дмитрий. — Был один взгляд.
— Плохо.
Шитов швырнул окурок в пепельницу, но промахнулся.
— Дрянь дело!
— Почему? — спросил Дмитрий.
— Калиниченко может расколоть старика.
Дмитрий, наконец, решился спросить:
— Илья Захарович, а что вы не хотите включить его в операцию? Мужик он дельный, правда, мне кажется, что грубостью он вредит отчасти, но вы бы видели, как Гнатюки разыгрывали из себя невинных! Я и не знаю, как с ними можно иначе, может быть, не в свое дело суюсь, но…
Шитов перебил его.
— С ними можно и нужно иначе… Про Калиниченко ничего сказать не могу. План операции разрабатывался не только мной.
Будь Дмитрий поопытней, он бы, конечно, уловил фальшь в словах Шитова. Да и последний вариант с облавой возник неожиданно и исходил явно от Шитова. Но у Дмитрия сохранилась еще закваска фронтовых условий. Он привык выполнять приказы и не привык обсуждать их.
А Шитов уже давал указания.
— Как только Гнатюк вернется, начнешь вход в банду. Может это будет уже завтра. Я постараюсь помешать Калиниченко колоть старика, во всяком случае, больше трех дней я ему не дам. А еще, может быть, ты организуешь ему побег, впрочем, будет видно. С завтрашнего утра будь готов. А для этой лисы Гнатюка я приготовлю местечко в Сибири!
Потом они выпивали. Шитов заставил Дмитрия рассказать о некоторых его похождениях в разведроте, за которые у него были награды. Были уже оба под хмельком, когда во втором часу, как петушок царя Додона, затрепыхался телефон…
Калиниченко не извинился за позднее время и выщелкал всего одну, но почти ультимативную фразу:
— Совершенно неотложное дело. Через десять минут буду у вас.
И тут же трубка по-цыплячьи пискнула в ухо Шитову.
— С ним не соскучишься! — мрачно проговорил Шитов. — Расколол-таки Гнатюка. Представляю, как он его обработал!
— Вы думаете, он его бил?! — как-то испуганно и в то же время недоумевая спросил Дмитрий.
Шитов посмотрел на него, как смотрят на детей, спрашивающих про ребенка и капусту, и махнул рукой.
— А ну давай в ту комнату, да сиди тихо. Недооценил я этого хлюста! Ирина!
Ирина появилась мгновенно, точно все это время только и ждала, когда ее позовут.
— Все со стола! Быстро! Да шевелись же ты!
Дмитрию:
— Иди! Иди! И чтоб ни звука!
Сам схватил пепельницу, опростал ее, растащил стулья, внимательно осмотрел комнату, коврик у двери; потянул носом воздух, поморщился, подошел к буфету, открыл флакон одеколона и, прикрывая отверстие пальцем, несколько раз махнул вдоль комнаты. И наконец, подставив стул к радиоприемнику, сел рядом и начал гонять регулятором по шкале волн. Но вдруг вскочил, подбежал к буфету и из самого нижнего отделения, откуда-то изнутри вытащил маленький браунинг и зачем-то сунул его в карман брюк.
Дверь открывала Ирина. Калиниченко быстро вошел в комнату и без всякого вступления, как всегда сухо, но не без торжества или самодовольства:
— Лейтенант Сницаренко — бандеровский агент. И думаю, крупного масштаба. Гнатюк узнал его. Через полчаса я найду лошадь, на которой он ездил в деревню.
— Значит Гнатюк признался, что опознал в ночном госте нашего работника?
— Да.
— Признался сам или вы убедили его признаться?
Это был пустой ход. Шитов понимал. Но нужно было время, чтобы принять решение.
Вся физиономия Калиниченко засверкала наглостью, вызовом и уверенностью в себе.
— Я не убеждал его, Илья Захарович. Это дело следователя, а не мое. Я просто спустил его с лестницы. Мне не нужны его показания, повторяю, это дело следователя. Мне нужно было имя. Я его получил. Завтра утром Гнатюк может отказаться от своих слов, но завтра у меня в руках будут неопровержимые доказательства. А сейчас я настаиваю на аресте Сницаренко и, не желая устраивать дебаты, ставлю вас в известность, что в случае вашего отказа буду сразу же звонить в область.
Это хорошо, что он говорил так долго. Шитов принял решение.
— Звонить в область буду я. Вам же приказываю задержать, подчеркиваю, задержать лейтенанта Сницаренко, но так, чтобы волос не упал с его головы! Сумеете?
— Сумею.
В этом выскочке все-таки было что-то человеческое. Потому что Шитов явно увидел после своего приказа на лице начальника ОББ просто радость понятого человека. Увидел и впервые подумал, что не нужно было ему затевать всю эту историю, что, может быть, и сработались бы… И даже мелькнула мысль, что, если бы они сработались, со временем, возможно, Калиниченко замолвил бы и за него словечко там, наверху, где у него, несомненно, есть рука. Шитов был убежден в последнем, потому что знал: наглые в этом мире только сильные. Конечно, он знал, что бывают еще и так называемые «идейные», но «идейные» не выживают, когда спотыкаются. Калиниченко выжил. Значит, у него есть козыри.
Ну, да что теперь думать об этом! Теперь поздно и надо продолжать игру. Выигрыш окупит все.
Калиниченко ушел. Из смежной комнаты появился растерянный Дмитрий.
— Что будем делать, Илья Захарович? Я что-то ничего не понимаю!
Шитов нервно курил.
— И понимать нечего!
Он подошел к столу, некоторое время рылся там, достал и развернул на столе карту, потом достал оттуда же компас, проверил его, положил на стол.
