Дибаш Каинчин - Голова жеребца
— Как ругал?
— Щенком назвал… И еще… чесоточный козел, говорит, отару хочет вести… Кепешу грозил. Свяжу, говорит, и в аймак отвезу.
— А как ты там оказался, Сорпо?
— Шел мимо. Вижу, жена Йугуша целое ведро костей несет, вывалила возле изгороди. Позвала собаку, та не пришла… Я спрятался, дождался темноты. Камень кинул — проверить, где собака… Не было… В собачьей свадьбе гуляет, наверное. Просунул руку между жердями — кости жирные. Много набрал, вам завтра принесу самую большую, мозг в середине целехонек, да и мясо на ней есть, суп можно сварить. Пока таскал кости, разговор этот слышал. Только плохо было слышно. Через забор боялся лезть — поймает Йугуш, в амбар посадит, да и собака…
— Да… это все интересно, что ты рассказал. Только, знаешь, подслушивать нехорошо и ябедничать тоже. Мужчине это не к лицу.
Сорпо молчит. Пристыдил его Байюрек. Быстро доедает талкан, вылизывает пиалу, встает.
— Пей чай, Сорпо. Куда спешишь?
— Не хочу.
— Ну ты на меня не сердись, Сорпо. Захаживай, побеседуем.
«М-да, значит, паршивым козлом стал председатель сельсовета, Йугуш неспроста так сказал. Знал, что Кепеш зол на меня. На что он толкает его… Что может сделать со мной Кепеш? Зарезать? Застрелить? Все может быть… Но посмотрим… Ну, Йугуш! Решил весь колхоз к рукам прибрать. А дальше что?.. Не те теперь времена. Власть Советская тверда, она его обломает…»
С того самого времени, как Байюрек вступил в комсомол (одним из первых в аймаке), он чувствует себя натянутым луком. Особенно тяжело было первые годы. По горам и долинам разнеслась весть о том, что пришли новые времена — не будет ни богатых, ни бедных, все люди будут равны и будут жить вместе в одной деревне, будут жить в избах, в которых зимой тепло, в дождь сухо, в колхозе будет пищи вдосталь, как травы на лугах, а имущества будет столько же, сколько навоза в хлеву. Пришел призыв: молодежь — в комсомол! Комсомолец — опора, посох партии большевиков!
Кто ж откажется от такой жизни? Кто не станет к ней стремиться? За такую жизнь надо бороться до последней капли крови! Байюрек тогда не слезал с седла по целым месяцам. Вместе с Тектиром Калыповым носился по горам и долинам, помогая устанавливать власть народа. Вечерами, на отдыхе у костра мечтали о том, как байюреки и тектиры всего мира станут хозяевами жизни. О Тектире можно одно сказать: из материнского чрева на свет божий он вышел уже комсомольцем. Именно. Тектир оказывал самое большое влияние на бедняцких детей, его слова пробуждали в них классовое сознание, поднимали их на борьбу за новую, жизнь. Тектир понятия не имел, что значит уставать, что такое страх или препятствие на его пути. Высокий был парень Тектир, плечи широкие, как орлиные крылья. Говорил резко, будто аркан вздергивал, ходил так стремительно, что ветер поднимался за его спиной и клонил траву.
Много заданий было у комсомольцев, не пересчитать всех, самым же главным и повседневным — агитировать за Советскую власть. Чаще все-таки приходилось заниматься практическим делом: собирать твердый налог с богатых скотовладельцев. Надо было следить за их табунами и отарами, чтобы не уменьшилось без ведома власти поголовье, чтобы не резали и не продавали скот на сторону. Надо было знать точно, сколько у кого скота, где в этот час он пасется, кто его пасет. Потому-то Байюрек и Тектир почти не знали сна, день и ночь носились по долинам. Проспишь — значит, не усмотришь, как мимо тебя табун перегонят вниз, в степи, там его продадут, потом ищи свищи. Бай должен платить твердый налог, не продавая скот. Иначе ни за что не выжмешь из него припрятанное золото. Если проморгал табун, тут же выясняй, куда его могли угнать, и лети быстрее птицы в АИК[7] с донесением, а уж там дальше разберутся — прижмут бая, заставят и скот «потерявшийся» найти, и налог повысят. Понятно, что баи ненавидели комсомольцев, грозили им. А иногда, смотришь, готовы лизать башмаки у комсомольцев — так сладки их речи, так приветливы их лица, приглашают отведать угощения, предлагают в дар лошадь скаковую, да притом с седлом, с уздою. Это они бросают под ноги склизкий послед. Как наступишь, так поскользнешься, и ты больше не комсомолец, не борец, тебя уже нет.
Байюрек и Тектир в те времена редко ночевали в своих юртах — там их могли подкараулить кулаки. Много раз счастливо выскакивали они из байских ловушек, увертывались от их арканов.
Так и шла жизнь: днем — работа в емелюке[8], ночью — игра в прятки с баями. Но самое трудное было, когда началось раскулачивание. Не то что спать или есть — нормально дышать некогда было. Каждый день до рассвета вместе с комитетом бедноты надо заседать в сельсовете, решать, кого следует раскулачивать, а кого — нет, утро настанет, винтовку и сумку через плечо и — на коня. В сумке — бумага о раскулачивании, утвержденная комбедом, впереди санного обоза скачешь в какой-нибудь далекий лог, где живет раскулачиваемый.
— Именем народной власти приговариваетесь к раскулачиванию…
Эх, как только баи не честили Байюрека! Плевали в его сторону, сыпались проклятья: «Пусть этот скот и пожитки не станут никому радостью. Если умрем, души наши вернутся сюда, станут летать над вами днем и ночью, как рок, не дадут вам покоя, пока не увидят ваше горе и вашу смерть». Если бы хула эта дошла до Байюрека, он действительно умер бы уж девяносто девять раз.
А как создавались первые коммуны… Скот — общий, имущество — общее, казан — общий. С верховий рек, подножий гор, из ущелий и долин собрались люди в одном месте. Вот здесь, на этом поле. Кто раньше был пеший, теперь сидел на аргамаке, кто в рванье ходил — одевался в шелка. Всем нравилось обсуждать свою новую жизнь. Столько речей было произнесено. По старому обычаю оратор забирался на курган из лошадиных, коровьих и бараньих туш. Огромный бронзовый казан не снимался с очага, кипел непрерывно. Ораторы сменялись на том кургане непрерывно, и речи их эхом отдавались на горе Яан-Туу. Вот как начиналась коллективная жизнь!.. Через два месяца не стало кургана — куча белых гладких костей. Острый нож уже прикоснулся было к общественному скоту, но тут пришла бумага о роспуске коммун. Разъехался народ по домам… Прошло время, и снова вернулись, снова собрались вместе, теперь уже навсегда, — создавать колхоз…
Лунный свет разгорается все ярче. Третьи петухи пропели — скоро начнет светать, а Байюрек так и не сомкнул глаз. Вставать надо пораньше и закончить опись скота у жителей села. Ноокай, старуха из урочища Кургак-Сала, утаивает корову, да и имя свое отказывается назвать учетчику, хотя все его знают. Видно, Байюреку самому придется туда ехать проводить с ней агитационную работу. Сейчас количество скота у каждой семьи одинаковое: при организации колхоза каждой семье оставили по корове. Есть семьи, которые не сдают налог по молоку: объясняют тем, что корова не отелилась, а из аймака требуют, чтобы молоко сдавали все, и сейчас же. Если подумать, вот эта орава кепешовская, что она будет сдавать вместо молока, если у ней корова не доится? Хоть и доилась бы та, единственная, если орава сделает и по глотку — не хватит молока. «Нет, нет, все же надо сказать тому Кепешу, чтобы он хоть одолжил у кого-нибудь молоко, но сдавал. Долг есть долг… А теперь надо постараться уснуть… уснуть… спать…»
Он старается заснуть быстрее, чтобы завтра сохранить бодрость. Один только способ есть у Байюрека для этого: мечтать. Размечтается с закрытыми глазами, спокойно станет на душе, и незаметно заснет. Так и сейчас: закрытыми глазами видит чудную картину. Перед ним большое село, раскинувшееся чуть не по всей долине. Прямые улицы, просторные дома. Посреди села колхозная контора — высокая, с красным флагом на крыше, рядом с ней клуб, школа, почта, магазин. По дороге вверх-вниз снуют машины и так называемые трактора… Рассказывали ему о них… Но эту картину он уже видел вчера… На чем же он остановился вчера вечером?.. Ах, да… на том, как будут жить чабаны на дальних стойбищах! Так как же? Первое — это просторные загоны, вместительные кошары и обязательно тепляки. Построить их можно легко — лесу много. А если будут машины и тракторы, можно будет быстро привезти нужный для построек лес. На каждом стойбище у животноводов — изба пятистенная. Сено и дрова им будут подвозить, а они только скот пасут, да и то не всю неделю — у каждого по одному выходному дню… Скот дохнуть не будет — ветеринары его будут лечить. Один укол и — на ноги встала корова. Это скоро произойдет — ветеринары уже появились в аймаке.
Байюрек не замечает, как погружается в сон, И снится ему, что в той конюшне, которая строится, выросли сказочные крылатые аргамаки. Через три-четыре года их стало уже пять тысяч. И вот на эти пять тысяч крылатых аргамаков сели пять тысяч бесстрашных батыров-коммунистов и комсомольцев. Помчались они быстрее пули — впереди Байюрек с красным знаменем, нет для них преград на земле — ни горы, ни тайга, ни реки, ни моря или океаны не остановят их…
