Андрей Диченко - Ты — Меня
Поэтические произведения передать в специальный архив. Заключение опубликовать в центральных органах печати.
Председатель комиссии, гр-н Ерофеев В. М. * * *— Расстреляли этого хлопца уже? — спросил человек в черной кожаной куртке у девушки, сидевшей за соседним столом как раз напротив него.
Девушка, погруженная в свои мысли, что-то писала на листе бумаги и, подняв глаза, ответила:
— А? что? кого? — Человек показал ей пожелтевший листик, в заголовке которого была указана фамилия приговоренного. — Филиппов? Какая там дата стоит?
— Протокол от 21 декабря, — произнес человек и, открыв выдвижной ящик стола, положил исписанный черными чернилами лист бумаги в стопку всяких иных производственных документов.
— Исполнение в срок до трех дней, Михаил, — монотонно произнесла девушка и попутно начала опять что-то писать. На гладкой коже ее лица отразилось синее свечение монитора. — А какое у нас число сегодня?
— 25 декабря, — будучи в своих мыслях, ответил Михаил, предварительно глянув на часы. Затем он встал и принялся складывать лежавшие на столе тетради в черный кожаный чемодан.
Чемодан с белой ручкой являлся основным атрибутом члена особой комиссии по делам культуры и искусств, отчего мужчины и женщины с уважением кивали головой, если на просторах пустынного сибирского города встречали сотрудника почетной государственной службы.
Михаил попрощался со своей коллегой. Та же, полностью поглощенная работой над документами, машинально кивнула ему головой, и Михаил демонстративно хлопнул дверью, выходя в пространство темного коридора. Стены коридора когда-то давно были выкрашены белой краской, местами потрескавшейся и пожелтевшей. Мужчина шел мимо агитационных стендов, расположенных на расстоянии нескольких метров друг от друга. Цветные картинки и выведенные большими буквами лозунги бросались в глаза и вносили диссонанс в унылую панораму из десятков дверей.
Михаил вышел на тихую улицу и подошел к припаркованному автомобилю. Открыв ключом дверь, он деловито положил портфель на заднее сидение, а сам сел за руль. Вскоре он отправился домой рассказывать жене и детям о том, что скоро наступит Новый год, а работы очень много.
* * *Мужчина зашел в помещение и сел за круглый стол. Рядом с ним заняли свои места еще несколько человек в черных пиджаках. Мужчина щелкнул ручкой и, предварительно расписав ее в блокноте, каллиграфическим почерком вывел на белом листе бумаги:
«Итоговое заключение комиссии: 25 февраля 2021…»
— Время указывать или можно пренебречь? — обратился он к окружающим, тряся блестящими, будто промасленными, скулами. Кадык его дергался — то ли от раздражения, то ли от удовольствия от проделанной работы.
— Не стоит, — ответил наголо бритый мужчина и в дополнение к своим словам покачал головой.
Рядом с ним сидела девушка, она перебирала пожухлые и исписанные черной ручкой обрывки тетрадных листов. Глубоко вздохнув, она передала бумаги сидящей по соседству даме преклонного возраста. Та, получив долгожданные поэтические творения, элегантно достала из позолоченного чехла очки и пробежалась глазами по рифмованным строкам.
— Ну это же порнография, а не стихи! — эмоционально произнесла женщина и, смяв бумажки в комок, демонстративно швырнула их под стол. Казалось, что от вскипевшего в ней негодования с ее морщинистого лица посыпалась пудра.
На женщине круг рецензентов замыкался, и четверо его участников переглянулись между собой, а затем их взгляды переместились на молодого человека, сидящего в углу на стуле. Руки его были прикованы наручниками так, что парень не мог сделать лишнего движения. Глаза его бегали в разные стороны. От волнения поэт часто облизывал потрескавшиеся губы и с трудом сглатывал слюну, никак не придающую влажности пересохшему горлу.
— Такими даже жопу подтирать, простите, стыдно! — произнес лысый и засмеялся. Остальные напряженно молчали. Неловкую паузу прервала девушка. Поднявшись из-за стола и представ перед присутствующими во всей своей красе, она элегантно подошла к молодому человеку и ударила его кулаком по лицу. Голова его, словно воздушный шарик, дернулась вправо. Пока девушка потирала кулак, парень облизнул выступивший сгусток крови и, подняв голову, посмотрел ей прямо в глаза. Лицо его озарилось кровавой улыбкой.
— Не вижу поводов для веселья, юноша! — после этих слов девушка села обратно за стол и, сделав вид, что никого, кроме членов комиссии, здесь нет, произнесла:
— Что будем делать с этим говном?
Лысый, явно симпатизируя молодой участнице закрытых процессов, высказался первым:
— Наша комиссия создана не просто так. Достойных авторов великих произведений мы награждаем почетным расстрелом в подвале. Ну а это — это просто оскорбление нашего великого гражданского общества, нашей великой свободной мысли…
Лысого прервал своей речью ведущий протокол секретарь комиссии:
— В общем, я записываю, что Иванова Сергея Степановича мы лишаем гражданства, а также права проживания в государстве. — Сделав несколько простых записей и поставив точку в протоколе, все четверо услышали плачевный всхлип прикованного молодого человека.
— Это ж какую наглость надо иметь, чтобы нести на рассмотрение комиссии такое… — возмущенно произнесла пожилая женщина. Она встала и, накинув на себя черное кожаное пальто, скрывающее ее грузную фигуру, задвинула свой стул под стол.
— Времена такие нынче пошли, сами понимаете. Да и приговорили мы многих по заслугам. А это… — девушка кивнула на плачущего юношу, — это вообще вырожденцы.
Вскоре все четыре человека покинули заседание комиссии. Вместо них зашел крепко сложенный солдат и, с презрением посмотрев на Иванова, освободил его от наручников. Иванов же неожиданно вскочил и, сжав руки в кулаки, принялся выть, словно обиженный старшими детсадовец. Солдат молча ударил его прикладом винтовки в грудь. Иванов с грохотом упал, оставляя на полу блеклые капли крови.
— Веревку и мыло. Ну, или лезвие… Короче, заберешь на КПП. Там осведомлены. — Напоследок солдат пнул берцем в бок опального поэта. Прежде чем уйти из помещения, солдат посмотрел на портрет Патриарха и перекрестился. — Только в лес далеко не иди, впадлу тебя тащить потом оттуда, мудак…
Солдат захлопнул дверь. Иванов продолжал лежать, наверное, так до конца и не осознав своей позорной участи.
* * *«12 января 2021. Шесть лет как меня сослали в Бийск…»
Кирилл делал записи в своем дневнике каждый день, как приехал в этот сибирский город вместе со своей возлюбленной. Было утро. Возлюбленная уже два часа как работала на заводе, а Кирилл продолжал писать.
«Вынужденное мое нахождение в этой творческой клоаке должно подойти к своему финалу»
Поставив последнее многоточие, он захлопнул тетрадку и закурил. Стряхивая пепел в жестяную банку из-под кофе, Кирилл рассуждал о том, какие произведения он понесет на рассмотрение строгой комиссии и что ему лучше потом сделать: повеситься или вскрыть себе вены в лесу. Или просто замерзнуть.
— Это Алтай, милый. Тут по ночам минус 52 бывает, — говорила ему Снежана, когда они впервые въехали в заплесневевшую хрущевку и грелись возле чуть теплой батареи.
Когда-то Бийск был наукоградом, и в стенах секретных лабораторий ведущие умы давно забытой страны проектировали ракеты в подарок далекому и страшному врагу. Потом оказалось, что страна переполнена врагами внутренними, а не внешними, и Бийск сделали городом для людей, что словами своими могли донести ноту протеста в аморфные массы.
До окончания срока оставалось несколько дней. Если Кирилл ничего не предоставит комиссии, то его могут списать как «ненужный человеческий материал» с позорным штампом «заподозрен в поэтических делах».
Быть полным изгоем он не хотел, а свои поэтические творения представить на суд рыцарей общественной морали не решался.
— Не ходи туда… Давай убежим… — говорила Снежана, когда, лежа в кровати, они смотрели в потолок и слушали, как ветер лютовал за окном, перемещая ежесекундно тонны снега по гористой местности Южной Сибири. Но им не скрыться от беспристрастных камер и вездесущих спутников. Каждый в поле зрения системы.
Кирилл будто чувствовал свое предназначение. Поэтому он собрал исписанные листы в косую линейку и аккуратно сложил их в конверт.
Через несколько часов Снежана приедет на обед. Возможно, что к этому времени Кирилла уже не будет в живых.
Он снял с полки запыленную толстую книгу и открыл. Между страниц было спрятано тонкое лезвие. Оно заманчиво блестело в лучах скупого утреннего солнца. Кирилл аккуратно взял лезвие и выцарапал имя своей возлюбленной на столе. Затем он порезал ладонь и пальцем вывел на древесине кровавое сердечко. Рука кровоточила, а Кирилл дул на рисунок. Кровь на столе почти высохла.
