Алиса Ганиева - Салам тебе, Далгат!
Далгат свернул в сторону мелких улочек и еврейских кварталов, кучкующихся вокруг порта и холмика Анжи-арка с маленьким маячком на вершине. Он уже слышал звуки лезгинки и видел «Халал» с открытой мансардой и мелькающими белыми фигурами. Во дворе у банкетного зала стояли двадцать или тридцать украшенных лентами автомобилей, возле которых носились тучи детей. Невесту, видимо, привезли недавно, потому что, поднявшись по лестнице, Далгат сразу же увидел потного зурнача и барабанщика, которых кто-то поил минералкой. Зал был накрыт на три тысячи человек и полон людьми, большей частью знакомыми или где-то виденными. К Далгату сразу подлетел веселый родственник с брюшком и стал обниматься:
— Салам алайкум, Далгат! Ле, Исрапил, это Ахмеда, мунагьал чураяв, сын, помнишь. Как на отца похож, ва! — восклицал человек с брюшком, радостно представляя Далгата окружающим мужчинам. Те, в основном, узнавали Далгата и звонко хлопали ладонями в пожатии. Обойдя довольно много людей, Далгат оказался в плену двух каких-то женщин в фартуках, с масляными руками. Женщины что-то спрашивали про его мать, и Далгат отвечал им, что мама сейчас в Кизляре. Его подвели к старухам в длинных светлых платках, сидящим в ряд за щедро накрытыми столами. Начались объятия и поцелуи. Далгат давал старухам чмокать себя в руку и отвечал невпопад, потому что ни вопросов, ни ответов не было слышно из-за громкой музыки.
Освободившись, он вспомнил, что ему надо бы внести свою лепту. Недалеко от входа находился столик, за которым сидели две тети с калькулятором и тетрадями, куда записывалось, кто и сколько дал денег. Далгат подошел, поздоровался, кое-как пересиливая музыку, и отдал почти все, что нашлось в кармане.
Перед столом молодых, за которым висел красный ковер с выведенными ватой именами «Камал и Амина», шла бурная пляска. В центре тесного круга медленно и неповоротливо крутилась невеста в пышных юбках, дерзком декольте и опущенным в смущении сильно накрашенным лицом. Вокруг невесты, оттеснив жениха, козлами скакали его друзья. Один лихо взлетал, горделиво поводя плечами, другой, сменяя его, вертелся на месте, третий в свою очередь выхватывал у второго белую, в шифоновых кружевах палку, выкаблучивал ногами и выделывал вокруг невесты пасы руками, то неожиданно и быстро смыкая их вокруг ее талии, то воздевая над ее сложной прической и посыпая дождем из смятых купюр. Под зажигательную музыку хотелось плясать, но Далгат зарылся в толпу гостей и только хлопал. Девушки были особенно ухожены и наряжены, все сверкали какими-то украшениями и стразами.
Невеста продолжала лениво переступать ногами, обмахиваясь веером и придерживая кринолиновые юбки. Пока раззадоренные юноши без устали состязались в танцевальных прыжках и кульбитах, издавая громкое «Арс» и прочие молодецкие крики, худая женщина сосредоточенно ловила бумажные деньги, падавшие невесте на голову, под ноги и в складки платья. Расфуфыренная эстафетная палочка мелькала то в одних, то в других руках. Спустя пару минут невеста, видимо, устала крутиться и вместе с подругами, оправлявшими ей наряд, все так же медленно и осторожно начала пробираться к месту. Далгат увидел улыбчивого жениха, рыжего и высокого, идущего следом, и вспомнил, как в детстве, в старом селении, они сами были на чьей-то свадьбе. Тогда все сельчане усеяли плоские крыши домов, а на улице на стол молодых посадили пестро украшенную козлиную голову. Носили тяжелые подносы с хинкалом и вареным мясом. Какой-то ряженый мужчина семь дней разливал вино, а гости семь дней танцевали под зурну и барабаны.
Пока Далгат вспоминал, круг раздался и разлетелся на отдельные танцующие пары. Какая-то девушка тронула его за локоть и поднесла скрученную салфетку как знак приглашения. Далгат попятился и хотел отказаться, но, засмущавшись, все-таки принял салфетку и воздел кулаки. Пройдя три круга вместе с плавно семенящей девушкой, Далгат почувствовал неловкость за свои скупые и неумелые движения и остановился, слегка склонив голову и похлопав партнерше в знак окончания танца. Девушка взглянула игриво и удивленно и пошла прочь, а Далгат быстро смял салфетку и сунул ее в карман. Приглашать никого не хотелось.
Он оглядел многолюдный зал и подумал, что Халилбек мог легко здесь затеряться.
— Салам, Халилбека не видели? — спросил он у проходящего сухого человека в фетровой шляпе.
Сухой человек с интересом посмотрел на Далгата и спросил:
— Мун лъиль вас? (Ты чей сын?)
— Мусал АхIмал вас (Сын Ахмеда, сына Мусы), — ответил Далгат.
Сухой человек оживился и повлек его за собой.
— С нами садись, — кричал он сквозь грохот лезгинки.
Сели. На столе стояли блюда с голубцами, картофелем, горячими, посыпанными толокном чуду, зелень и закуски. Несколько человек пили водку. Налили и Далгату.
— Вот скажи, земляк, — сказал один из сидящих, грузный и печальный, — сколько это будет продолжаться?
Он неопределенно взмахнул рукой в сторону.
— Что? — спросил Далгат, подавшись к его уху.
— Этот хIапур-чапур.
Музыка оборвалась и в возникшей тишине слова человека прозвучали громко, как выкрик. Далгат ничего не ответил и молча наложил себе в тарелку каких-то баклажанов и чуду. В здоровенных динамиках у стены послышалось шуршание, а затем захрипел путающийся, с акцентом голос.
— Сейчас, дорогие друзья, родственники, гости, слово я предоставлю очень хорошему, очень почетному человеку, который все делает для родных, много достиг в жизни и, короче, помогает им во всем. И в этот день, когда соединяются сердца наших дорогих Камала и Амины, он скажет им напутствие. Слушай сюда, Камал! Потом поговорить успеешь. Тебе сейчас уважаемый Айдемир расскажет, как тебе поступать в будущей семейной жизни. Айдемир, вот скажи мне…
— Ле, земляк, не знаешь, что сказать, да? — спросил грузный мужчина Далгата, не слушая косноязычного тамаду.
— Не знаю, — отвечал Далгат, подцепляя масляное чуду.
— Бардак же кругом, кругом бардак, — качал головой мужчина.
Из динамиков уже несся голос Айдемира.
— Сегодня соединяются сердца представителей двух народов, двух великих народов Дагестана, — вдохновенно и с пафосом говорил голос, — аварского и лакского. Мы очень рады, что наш Камал, которого я еще помню вооот в таком возрасте, теперь такой джигит, орел, и что он женится на самой красивой девушке Амине из знаменитого аула Цовкра. Весь мир знает канатоходцев из аула Цовкра, и я желаю Камалу, чтобы со своей женой ему было легче, чем канатоходцу на канате. Давайте выпьем за эту новую семью! Пожелаем, чтобы у Камала и Амины родилось десять детей! И все радовали своих родителей.
Айдемир, видимо, поднял бокал, так что все мужчины встали. Далгат тоже поднялся и пригубил для виду. Когда снова уселись, грузный мужчина опять обратился к Далгату.
— Вот лакцы — хорошие они, а даргинцы — они шайтаны, купи-продай.
— Почему это? — спросил Далгат.
— Как это почему? Все знают это! Торговцы они, — с чувством сказал ему собеседник.— Выпьем давай.
— Э, ты на даргинцев тоже много не капай, Сайпудин, — сказал ему сухой в шляпе. — Наши тоже очень много бизнес делают. Вот, Ахмеда сын скажет.
Но Сайпудин молча проглотил водку и снова обратился к Далгату.
— Я вот этими руками всю жизнь что-то делаю, — пожаловался Сайпудин. — И все просто так уходит. Туда отдай, сюда отдай, в школе учителю отдай, в вузе за сессию отдай. Дом же есть никак не построю, двадцать лет строю, теперь сына на работу устраивать надо, деньги собирать. Жене говорю, цепочку продавай. Жениться будет, как свадьбу ему сделаем? Красть придется.
— Что красть? — спросил Далгат.
— Невесту, да! — воскликнул Сайпудин. — Тогда банкет собирать не надо, просто магьар сделаем, и все.
— Нет, плохо жену красть, это чеченцы крадут, а мы не крадем, нет, — вмешался седой мужчина, сидевший напротив. Далгат обратил внимание, что у него на голове, несмотря на жару, высится каракулевая шапка.
— Вах, Далгат, ты что здесь сидишь, танцевать идем, — к Далгату нагнулся троюродный брат, белозубый, с умными глазами.
— Привет, Малик, — обрадовался Далгат, поспешно вставая с места. — Иду.
— Стой, — сказал Сайпудин, неловко вскакивая со стула и чуть покачиваясь. — Я твоего отца знал.
Сайпудин навалился на Далгата всем телом, обнимая и хлопая его по тщедушной спине.
— Вот это держи, — сказал он, доставая из кармана мятую купюру и всучивая ее Далгату. — Мне Аллах много денег не дал, но я всем даю.
Далгат осторожно отстранил от себя Сайпудина вместе с его купюрой.
— Спасибо, у меня есть, сыну отдайте, — сказал он, оглядываясь на Малика.
— Обижаешь! — воскликнул Сайпудин и под шумно-одобрительные комментарии сотоварищей вложил Далгату купюру в карман джинсов.
Далгат опешил и попытался вернуть деньги, но Малик взял его в охапку и повел к молодежи.
