Татьяна Осташкова - ВСПОМИНАЯ ДЕТСТВО ПО ОБОДРАННЫМ КОЛЕНКАМ
Анин пёс Грей зимой нам был весьма полезен. Мы надевали самые скользкие ботинки, хватались за поводок и позволяли ему нести нас, куда ему заблагорассудится. Он и нёс, а мы ехали и визжали от восторга. Главное было, не попасть на голый кусок асфальта или земли, а то было бы не очень приятно лицевой части черепа.
У нас во дворе не было катка. У меня не было коньков. Вот, вроде бы, и говорить тогда не о чем. Но… Коньки я брала у соседки, чей размер ноги порядком превосходил мой, мы шли на дорогу и по отдельным островкам льда умудрялись совершать конькобежные движения. Благо, тогда дороги не скребли, как сейчас, было детям развлеченье. После таких катаний, когда я первый раз встала на настоящий лёд на настоящем катке, он показался мне невероятно скользким.
В детстве я очень редко болела, раз в год стабильно простужалась, а остальные триста шестьдесят дней жила спокойно. Я думаю, может, это потому, что мы были довольно закаленные, сосульки ели, гудрон жевали... Только дочери моей не говорите!
Однажды, в один из Новых годов все собирались к полночи идти в аэропорт встречать Деда Мороза. Он прилетал в Тюмень или пролетал через неё, но все заранее знали, что он будет, и готовились. Я тоже ждала, так сильно ждала, что проснулась как раз в то время, когда родители с сестрой уже вернулись обратно. Я, естественно, расстроилась. Но им было «так жалко меня будить», что мне ничего не оставалось, как рассказывать потом друзьям, что мои родители встречали Деда Мороза!
Глава VII. Осень
Это сейчас я люблю осень, люблю это многообразие красок, особенно в солнечные дни, особенно, если не все листья ещё опали, особенно, если температура выше ноля. Люблю зачерпнуть ногой кучу листьев, подбросить и любоваться содеянным. Тогда же осень означала школу, расставание с подругами, так как мы учились не вместе, жесткие рамки, ограничивающие свободу и время. Но самое главное, конец шортам и майкам, впереди куртки, шапки и резиновые сапоги. Утром уже не выскочишь на улицу в чём был, теперь посмотришь на градусник, подумаешь, потом позвонишь подруге и спросишь: на улицу пойдём или дома поиграем? Но это только сначала, до адаптации.
Мне нравилось утром выйти в школу пораньше, чтобы идти медленно-медленно. Нравилось наступать на корочки льда, покрывшие лужи и слушать, как они хрустят под ногами, смотреть на утреннее небо, прищурив один глаз, и вздыхать от неминуемого приближения школы. Не скажу, что я не любила школу, но и безграничной любви к ней я не испытывала, по крайней мере, до старших классов.
Когда, наконец, всё входило в свою колею, мы привыкали к новому графику жизни, детство продолжалось, хотя и на продолжение его оставалось гораздо меньше времени.
Однажды пришлось мне гулять не со своими подружками, а с девочкой из класса. Так я буквально не знала, как с ней говорить и что ей рассказывать. Зато с ней я нарвалась на следующее приключение. У нас решили отремонтировать дороги, в связи с чем привезли огромную гору песка и вывалили на пустыре. Гора была, действительно, огромная, потому что техника заезжала на неё и терялась на фоне песка. Частично песок оказался на огородах жителей, но гора от это меньше не стала. Осенью, когда периодические дожди хорошенько смочили и размыли эту песочную массу, туда лучше было не соваться, но мы-то тут причем?! Я была в тяжеленных красных резиновых сапогах, красной же куртке и джинсах. Мы с одноклассницей Ксюшей отправились покорять песочные просторы. Покорились только первые несколько метров, потом меня резко начало засасывать. Обеспокоенность этим фактом я проявила лишь, когда мои сапоги полностью скрылись, и на очереди были колени. Тогда я крикнула Ксюше, что тону. Она подбежала, но близко подойти не смогла, так как её тоже начинало засасывать. Я была уже по пояс под песком, а думала о том, что мне влетит за грязные джинсы. Ксюшка побежала искать палку или доску, когда она вернулась, песок уже был у меня подмышками. Она бросила рядом со мной доску и протянула палку. Оперевшись о доску одной рукой, второй я схватилась за палку и, нашими общими усилиями тело моё вернулось на твёрдую почву. Домой идти в таком виде я не могла, я пошла к Ксюше, там мы вымыли мои сапоги, выстирали одежду и играли до вечера, пока она не высохла.
Глава VIII. Женька
Не надо думать, что свое детство я тратила исключительно на повреждение своего тела, я, вообще-то, не люблю, когда нарушается целостность моего кожного покрова и уж тем более костей. Поэтому время от времени меня можно было принять за вполне нормальное спокойное дитя, способное проводить время, не прыгая по крышам. В таких исключительных случаях я пребывала в компании девочки по имени Женя, которая приезжала по выходным к своей бабушке, нашей соседке. Женька, чудный рыжик, была совершенно славной девчонкой. У себя во дворе, с другими своими друзьями она тоже вела весьма активный образ жизни, но, собираясь вместе, мы играли преимущественно в спокойные игры, в большей степени потому, что берегли нервную систему ее бабушки, а, значит, и свою. Мы играли в бумажных кукол, рисовали им одежду, разделывали огород во дворе, копали какие-то каналы и заливали их водой, что-то вырезали, делали папье-маше, шили кукольные наряды из старых тряпок и носков. Несмотря на то, что обе мы были привыкшие к большей динамике, нам было хорошо вдвоем, по крайней мере, мне было с ней хорошо и спокойно, психика моя отдыхала от постоянных потрясений, а тело - от физических нагрузок. Много веселья нам приносила и ее бабушка. В зависимости от ее настроения одно и то же занятие могло расцениваться ею по-разному. Например, за то, что мы безболезненно делали вчера, сегодня слышали: «Женя! Не умеешь себя вести – иди домой!». Эта фраза, сначала вызывавшая недоумение, позже стала своего рода знаковым отличием, фирменной бабушкиной фишкой. Произносить ее она могла к любому месту в любом аспекте.
- Женя, ты какой суп хочешь? Щи? – спрашивает из окна бабушка.
- Нет, не хочу щи. Давай гороховый.
- Вот еще, гороховый.
- Борщ?
- У меня свеклы нет.
- Ну, тогда не знаю, вари, какой хочешь!
- Так, Женя! Не умеешь себя вести – иди домой!
Мы смеялись потом над этим супом еще не один год. Мне даже сейчас смешно.
Надо отметить тот факт, что Женькин приезд, всегда был в приоритете перед другими занятиями. Если меня куда-то звали, а она была здесь, я отвечала: «Нет, Женя приехала!». Допускаю, что остальные мои друзья могли ее за это недолюбливать, но это я только сейчас допускаю, тогда я не понимала, чего это они обижаются, и шла к ней. Так и получилось, что человек, с которым я виделась лишь время от времени, оставил в моей жизни и развитии отчетливый солнечно-оранжевый след.
Глава IX. Страхи
Всё детство я очень боялась высоты. Залезть я могла куда угодно, а вот необходимость слезать вызывала у меня панику. Увидев, что высота превышает мою возможность с нее просто спрыгнуть, у меня спирало дыхание, я прижималась к поверхности и не могла сдвинуться с места. Стоя на краю обрыва, глубина которого неизвестна вовсе, я вообще замирала. Глядя, как строители стоят на лесах на высоте двух этажей и выше без страховки, у меня начинало стучать в висках, дыхание становилось прерывистым, по ногам от ступней до колен шел болезненный холод, а глаза становились очень большими и круглыми. Ради преодоления этого страха я и прыгала с парашютом, не помогло, так как оказалось, что я боюсь не высоты как таковой, а неконтролируемого падения. Поэтому прыжок с парашютом и не оказал должной терапии, надо было без него прыгать. Точно так же я боялась прыгать с вышки в бассейн, предварительно не измерив глубину в потенциальном месте падения. Однажды, когда я стояла на балконе еще съемной квартиры на шестом этаже, сзади неслышно подошла Ольга и закрыла мне глаза руками. Я закричала, чтобы она отпустила, что я сейчас упаду вниз, так как у меня кружится голова. Упасть я, конечно, никуда не могла, перегородка была выше моих плеч.
Я боюсь высоты до сих пор, хотя и не так сильно. Целенаправленно сажусь на перила, цепляюсь ногами и свешиваюсь вниз, волю тренирую. В горах на подъемнике специально поднимаю металлическую перегородку, чтоб почувствовать этот захватывающий дух холод в ногах. Но, по-прежнему, стоя на краю пропасти или на вершине какой-нибудь горы, испытываю дикий парализующий ужас, снять меня оттуда может только кто-нибудь, сама не сдвинусь с места, а если все же сдвинусь, то обливаясь слезами от паники.
Кроме высоты немало неприятностей доставляла мне темнота. Войти в темное помещение я могла только с закрытыми глазами, как бы смешно это не звучало. Закрывая глаза, не видишь, что вокруг темно, а, следовательно, и не боишься, что из темноты появится то, чего следовало бы бояться. Чтобы войти в кухню вечером, я брала за руку младшую сестру, перешагивала через порог и дотягивалась до выключателя. Так продолжалось, пока в шестом классе мне не пришлось учиться со второй смены. Возвращалась я неизменно после захода солнца, особенно зимой. Идти до дома по, как мне казалось, кромешной тьме надо было минут пятнадцать, и я, трясясь от страха, убеждала себя в том, что там все точно такое же, как и днем, просто света нет, ничего страшного. В конце концов, убедила, и вскоре темнота перестала доставлять мне неудобства.
