Лора Белоиван - ЧЕРНЕНЬКИЕ ШТУЧЕЧКИ
А в начале, конечно, сильно на него обижалась. И плакала почти каждый день, считая, что красавец Андрей Николаевич на самом деле не любит её, а женился из жалости и в расчете на снисходительное отношение к его будущим свободным поступкам. Никаких таких поступков Вероника Платоновна за ним не замечала, но знала, что рано или поздно они обязательно будут. И действительно: тридцать один год назад Андрей Николаевич не ночевал дома, а появился лишь под утро сильно выпившим, что было совершенно ему несвойственно (он не был любителем алкогольных напитков, так как очень тяжело переносил похмелье), и когда раздевался в спальне, Вероника Платоновна увидела, что трусы на муже надеты наизнанку. Но к тому времени прошло уже лет пятнадцать, как она научилась быть спокойной к будущим неизбежностям, поэтому никакой катастрофы не случилось.
Вероника Платоновна думала об Андрее Николаевиче, когда откуда-то с неба её окликнули сочувственным голосом, она остановилась от неожиданности и огляделась вокруг себя, и даже посмотрела вверх, хотя, конечно, уже поняла, что голос на самом деле был не сверху, а сбоку.
— Здравствуйте, эээ… Деточка, — сказала Вероника Платоновна, но уже и имя вспомнила, и вид сделала, что «деточка» было всего лишь к имени предисловием: — Валенька, дорогая, как вы прекрасно выглядите.
— Вероника Платоновна, мы так все огорчены, и я, и мама, так ужасно. Это правда? С Андреем Николаевичем? Как он?
— Плохо, Валенька, очень плохо, — сказала Вероника Платоновна, позволяя взять себя под руку, — Он умрёт сегодня вечером.
— Что вы такое говорите, Вероника Платоновна? — Валенька даже приостановилась, но старуха лишь замедлила шаг, однако продолжала идти, — это врачи так считают? Какой кошмар.
— Надо же, как за ночь похолодало, — сказала Вероника Платоновна.
— Да, — ответила Валенька, — конец ноября.
Дошли молча до остановки.
— Я вас провожу, — предложила Валенька, видя, что старуха намеревается идти пешком.
— Да-да, — рассеянно согласилась Вероника Платоновна, — спасибо, деточка… Валенька, дорогая. Спасибо.
Спасибо свекрови, замечательная была женщина. Если бы не она, неизвестно, как бы всё сложилось. Она сказала: ну чего ты на него обижаешься всё время? Глупо обижаться на мужчину. Ты запомни: они — другие. Запомни и не обижайся никогда.
Это был совсем уж дурацкий случай. Гораздо более дурацкий, чем тот, будущий, когда пьяный Андрей Николаевич пришёл домой в трусах наизнанку. Как-то вечером, это было сорок восемь лет назад, Вероника Платоновна обняла Андрея Николаевича, поцеловала его и сказала, что он, Андрей Николаевич, очень ею, Вероникой Платоновной, любим. И в момент, когда она, умирая от нежности, посмотрела в его глаза, Андрей Николаевич нечаянно пустил ветры. А, сделав это, смутился, но не нашел ничего лучшего, чем рассмеяться. Вероника Платоновна заплакала, ушла в ванную и плакала там, запершись, а Андрей Николаевич тёрся возле двери и утешал виновато, и просил прощения, говоря, что совершенно случайно вышла у него эта глупость, и называл Веронику Платоновну ласковыми словами, а потом, потеряв терпение, сказал «ну дура, прости меня Господи», и ушёл на кухню ставить чайник — Вероника Платоновна слышала из ванной, как он там набирает воду.
Однако именно этот случай всё и поменял. Правда, не сразу, а года через три. Свекровь, прекрасная мудрая женщина, спасибо ей и дай ей Бог царствия небесного, если, конечно, есть оно, это царствие, и если, конечно, есть Бог. Вероника Платоновна пыталась доказать свекрови, что Андрей Николаевич совершенно невозможно относится к ней, и рассказала, как он недавно пошутил насчет её шрама, и тут же вспомнился этот злосчастный обидный пук на первом году брака, и Вероника Платоновна, жалуясь свекрови на мужа, снова заплакала, как и тогда, три года назад.
— Разве это отношения? — воскликнула она, а свекровь неожиданно рассмеялась, но не смущенно, как Андрей Николаевич, а искренне и совершенно весело. Тогда-то она и раскрыла Веронике Платоновне глаза, раз и навсегда помирив её со своим сыном:
— Ты же не злишься на собаку, если вдруг она пукнет, когда ты её целуешь? — спросила свекровь и добавила: — Ты её любишь, ничего не требуя взамен, правда? Почему же в другой любви ты ждёшь оплаты? А потом, знаешь, они ведь совершенно не способны выражать свои чувства. Это в книжках они умные и тонкие, а в жизни умные и тонкие мужчины встречаются разве что среди извращенцев. Радуйся, глупая, что у тебя нормальный мужик. И не относись всерьез к словам. А тем более к пукам.
— И я перестала обращать внимание, — сказала вдруг Вероника Платоновна, — я научилась находить даже плюсы.
Валенька удивленно посмотрела на старуху, но промолчала. Обе женщины прошли еще какое-то время молча, пока Валенька не решилась отвлечь Веронику Платоновну от мыслей, которые, понятно, у той не могли быть весёлыми:
— У вас в этом году пятидесятилетие свадьбы? — осторожно спросила она.
— Нет, — отозвалась Вероника Платоновна, — в этом году было бы только сорок девять лет.
Она перестала обращать внимание. Научилась находить плюсы. Представила, что у нее не одна, а две собаки: «я же не могу обижаться на собак за то, что они пукают? В конце концов, я тоже пукаю. Вся разница в том, что я делаю это в туалете. А они не понимают. Они просто другие».
Два домашних животных в маленькой квартирке — да нет, это легко. Особенно, когда одно из них выгуливает другое. Так радует хороший аппетит у любимой собаки. И пусть линяет, лишь бы не болела.
Ну и чтобы трусы каждое утро надевал свежие.
— Мы не развелись даже тогда, когда он пришел домой в трусах на левую сторону. Знаете, деточка, это есть такой анекдот… Очень старый анекдот. Он раздевался в спальне, я увидела. Он увидел, что я увидела. Я увидела его глаза.
— У вас были такие прекрасные отношения, — растерянно пролепетала Валенька, втягивая голову, как будто пытаясь защититься от этой невыносимой откровенности, — вам все всегда завидовали… Вы такая прекрасная пара.
— Да, — сказала Вероника Платоновна, и интонация её стала уже здешней, а не потусторонней, как минуту назад, — я была абсолютно счастлива в браке.
Она тогда увидела его глаза. Такие же были у Эльзы, когда она не дотерпела до их возвращения из театра и сделала лужу в коридоре. Глядя на Андрея Николаевича, Вероника Платоновна засмеялась. Когда это случилось с Эльзой, смешно не было. Эльзу было очень жаль — оставили одну на весь вечер, не вывели вовремя. Старая собака, она не могла долго терпеть.
А тут — смешно.
Мимолётная сучка. Быстрая случка. Три дня будет болеть с похмелья.
— Мы никогда об этом не говорили. Никогда, — промолвила Вероника Платоновна, и её реплика прозвучала совершенно некстати к сказанному перед этим.
— Вероника Платоновна, — решилась Валенька, — Вы сказали, что Андрей Николаевич… сегодня? Почему?
— Очень тяжелый инсульт, — помолчав, ответила Вероника Платоновна, — очень тяжелый. Полностью парализован. Только пальцы… Взял меня за руку… Узнал. Заплакал.
— Так, может быть, всё образуется? — Валенька забежала вперёд и заглянула Веронике Платоновне в лицо.
Та остановилась, поправила очки, и глядя поверх Валенькиной головы, сказала грустно, но совершенно твёрдо:
— Да нет. Уже позвонила ветеринару. Вечером придёт, усыпит.
