Йенс Шпаршу - Комнатный фонтан
Он взял все списки в одну руту, другою выудил из кармана очки, тряхнул их слегка (отчего обе дужки встали торчком), водрузил их с изящной небрежностью на нос и пробежал глазами имена прибывших. Кивнул головой. Что-то сказал секретарше, которая тем временем успела встать в стойку. Бросил последний взгляд перед началом мероприятия на притихшую публику, отправляя попутно свои очки обратно в карман, и тут он приметил меня. Я не ошибся. Вот он идет прямо ко мне.
Что это все должно означать? Я подумал, не выдвинуться ли мне ему навстречу, но потом решил, что это будет, пожалуй, слишком. Излишняя ретивость ни к чему. Буду смотреть в другую сторону. Нет, уже поздно, выйдет неловко.
Раздираемый противоречивыми устремлениями, я стоял как пень, не сводя глаз с незнакомца, неотвратимо приближавшегося ко мне. Я стоял и глаз не мог оторвать от этого художественного явления — другого слова тут не подобрать!
На лице — мягкий благородный загар, сквозь который ненавязчиво проступают едва заметные старческие веснушки. Белые мелко вьющиеся волосы тщательно зачесаны назад. Двубортный пиджак. На шее шелковый платок, такого же цвета, что и треугольничек, выглядывающий из нагрудного кармана…
Я услышал, как секретарша, отставшая от него на полкорпуса, прошептала ему:
— Господин доктор Болдингер, это господин Лобек, берлинский кандидат.
— А… Конечно… Слышал. Тот самый господин Лобек… Хм… Прекрасно, — сказал он.
Возникла небольшая пауза.
— Знаете что, господин Лобек, давайте сделаем так. Вы тут для начала осмотритесь, присмотритесь, приглядитесь, ну а потом, на досуге, через день-другой, за бокальчиком вина, мы с вами посидим, подумаем, как нам дальше быть. Хорошо? Согласны?
Я кивнул.
— Н-да… А теперь, мне кажется, нам нужно идти. Иначе нам достанется.
Болдингер улыбнулся мне.
Секретарша поспешила вперед. Мы с Болдингером — за ней. Вот так мы и вошли все вместе в конференц-зал. Секретарша, Болдингер и я.
Вступительная речь Болдингера была краткой. Он заверил всех, что не будет сейчас углубляться в сугубо профессиональные темы, каковые станут предметом обсуждения в рабочих группах (некий господин Ваасмунд, инженер, будет вести, как и в прошлом году, семинар «Наши модели: перспективы развития»; господин Штрювер, дипломированный экономист, первый раз проведет семинар «Стратегия сбыта»), а он, господин Болдингер, позволит себе лишь несколько общих замечаний, которыми он хотел бы открыть наш съезд. Ниже следуют основные моменты его выступления, каковые я законспектировал.
Запись в Книге учета: «Приветственная речь др. Болдингера; …стало добр, традицией и т. д.; надеется на плодотв. обмен мнениями между перспективами развития и сбытом (альфа и омега всяк, бизнеса!); итоги прошл. года-хор., но: только благодаря неумирающ. классике (ЛЕСНОЕ УЕДИНЕНИЕ-4 + ветеран рынка ЛЯГУШКА БОЛОТНАЯ, просто молодец!); претензий к разработчикам нет, но: „Где новые модели?" („Затраты на разработки должны окупаться с продаж, а у нас?"); сег. мало сказать „не продается", сег. нужно думать; человеч. фактор; „Наш покупатель, кто он? Враг, которого нужно победить? Друг, кот. нужно убедить терпением и лаской? И то и другое? Человек с двойным дном? Мы не знаем этого. Тайна, покрытая мраком". Отсюда — особое внимание психографии, социодемографии старых и новых (об этом б. сказ, отдельно) целевых групп; продвижение обречено на провал, если не объяснить народонаселению, что КФ (комнатный фонтан) нечто большее, чем бытовой увлажнитель воздуха (оживление в зале); главное — предвосхищать стандартные вопросы потенц. покупателя (пример: „Зачем мне эта штука? Какой с нее прок?" — активная реакция зала) и опираться на более расширительное толкование понятия „польза"; положить конец узко-мещанским рассуждениям о „полезности", противопоставить общегуманитарную „пользу", ключевые слова: „кризис чувств", „страх перед будущим"; КФ как „место духовного самопознания индивида", сочетание покоя и движения; см. подробнее об этом в стих. Конрада Фердинанда Майера, напечатано на оборотной стороне программы слета».
Римский фонтан
Вздымаясь, падает струя,
И чаша, полная до края,
Беря и тут же одаряя.
Перетекает, замирая,
Водой спеленутая вся,
В другую чашу. А из той
Вниз падает поток смиренный…
И в чашах трех одновременно
Царят движенье и покой.[1]
«Царят движенье и покой», — с выражением повторил Болдингер, после того как все прочитали текст и, притихнув, проникновенно смотрели на оратора.
Конечно, я не все с ходу понял из того, о чем говорил Болдингер; все эти многочисленные сведения пока еще никак не уложились у меня в голове, в которой была одна сплошная каша. Но то, как он говорил, — ясно, продуманно, никаких директив, всё в порядке совета, без цепляния за частности, но с учетом общей картины — это произвело на меня сильнейшее впечатление.
Да еще стихотворение!
Если честно, я к таким вещам обычно равнодушен, это не мое. Но тут, тут я почувствовал — это мое! Это ведь прямо как про меня! Как будто этот самый Майер целыми днями подглядывал за мной, наблюдая за тем, как по утрам меня несет стремнина жизни по квартире, как я влекусь в неведомые дали, насвистывая бодро свою утреннюю песнь… Как я поливаю цветы, и вода ниспадает тугими струями… А я… Я стою весь такой абсолютно спокойный, как вечная природа. Эти строки о разумном сочетании движения и покоя, так необходимом в нашей жизни, выражают именно то, что я всегда хотел сказать Юлии, но никогда бы не смог выразить это так.
Вот почему, наверное, я в тот же вечер, возвращаясь к себе в «Фёренталер хоф», купил открытку с надписью «Привет из Бад — Зюльца». Она предназначалась для Юлии. На следующий день, сидя на семинаре, я переписал на открытку стихотворение и не добавил больше ни строчки.
Сегодня я готов признать, что это, может быть, была моя ошибка. Я мог бы догадаться, что Юлия, возможно, поймет меня неправильно и это станет поводом для ссоры, которая разгорелась впоследствии главным образом из-за того, что я позволил себе приписать в уголке «Сердечный привет X.!».
Общий смысл Юлиных претензий, высказанных мне позже, сводился приблизительно к следующему: я, дескать, посылаю ей двусмысленные стишки, к которым «бессовестно присовокупляю грязные циничные намеки». Признаюсь, я позволил себе пошалить. Но не тогда, когда писал открытку, нет. У меня и в мыслях ничего такого не было. Когда я писал, я имел в виду нашего Хассо… Но, перечитав текст, я подумал, что это «X.» может означать и кое-кого другого, не только Хассо. Ну и что тут такого?
Тот факт, что Юлия поняла это «X.» исключительно как Хугельман, да еще с таким жаром отстаивала свою интерпретацию, только лишний раз подтверждает мои подозрения и свидетельствует о том, что я все-таки прав.
Болдингер отложил текст своего доклада в сторону и говорил теперь совершенно свободно:
— Прежде чем мы разойдемся по рабочим группам…
— Растечемся! — выкрикнул кто-то игриво из зала, воодушевившись, очевидно, майеровским стихотворением.
Болдингер ответил на это слабой улыбкой и продолжил, вернувшись к серьезному тону:
— До того как мы приступим к работе, мне хотелось бы — просто потому, что я не могу обойти это молчанием, — затронуть одну тему, которая меня лично глубоко волнует и даже беспокоит.
Вспомним осень 1989-го, наш слет… Вспомним, как мы … Да, я до сих пор испытываю волнение и не стыжусь своих чувств! Как мы тогда вечерами со слезами на глазах смотрели на экраны телевизоров… Кто наблюдал за этими событиями со стороны, тот не забудет этого никогда! Не забудет он и того, как мы, уже на следующий день, мысленно были там… за границей, мы перешли… на Восток. Да, разумеется, никто не спорит, многое из того, что мы тогда в порыве радости задумали, те наши планы и мечты так и остались в царстве грез. Те семена не дали всходов, да и не могли дать. И если мы сегодня трезво подведем итог, то должны будем признать, что рынок на Востоке не принес нам никаких ощутимых результатов, он не дал нам ничего. Нам есть о чем подумать вместе в эти дни, дамы и господа!
Он обвел взглядом аудиторию. (На какой-то момент мне показалось, что он ищет меня.) Затем он сложил свои бумаги и в заключение сказал:
— Это наша общая задача… Нести людям радость… По дарить им маленький оазис счастья! Считайте это моим напутствием. Успешной вам работы в семинарах. Благодарю за внимание.
Перерыв на кофе. В фойе уже расставили столы, на них — шампанское и легкая закуска. Но до закусок нам было еще предложено маленькое представление: торжественная презентация новой модели.
Господин Штрювер, участвовавший в разработке этого образца, коротко рассказал о его конструкции и принципах действия: модель ИОНА, небольшой кит, длиною в палец (типа подводной лодки, цвет синий металлик), выплевывал чахлую струю, после чего погружался на дно, чтобы секунд через пятнадцать повторить все сначала. Эра углового размещения КФ ушла в прошлое, провозгласил Штрювер в своей короткой речи. Комбинации КФ + мягкие кресла или КФ + зеленый уголок (группы цветочных горшков) — все это вчерашний день. То, что мы видим сегодня, — новое поколение КФ, первый шаг на пути освобождения от устоявшихся форм. Отныне — никакого плеска по углам! Отныне — все внимание действию! Фонтан как динамическое событие!
