Джеймс Херлихай - Полуночный ковбой
В то же время Анастасия Пратт, влюбившись в Джо Бака, принялась прохаживаться мимо его дома. Каждый день после занятий она шла туда. Он наблюдал за ней сквозь жалюзи в комнате Салли и заметил, что она баюкает свои учебники на руках, точно младенца. Его поразило совершенно бесстрастное выражение ее лица — она смотрела прямо перед собой, лишь краешком глаза буравя окрестности. Так налетчик присматривается к ценностям на витрине ювелира. И вот однажды она появилась на улице и принялась звонить в каждый дом, предлагая купить билеты церковной лотереи.
— Ой, — воскликнула она, притворившись удивленной, когда Джо Бак открыл дверь, — я не знала, что ты тут живешь. Я мимо шла, а тут… в общем, наша церковь лотерею затеяла, ну, в общем, у вас звонок, так я и… А ты давно тут живешь? Ой, что я такое говорю… в общем, билет брать будешь?
Она говорила, а Джо смотрел на ее губы, но потом отвел глаза, вспомнив гнусное чмоканье Адриана Шмидта, и замотал головой, дескать, не нужны мне ваши билеты.
Девушка поняла, что Джо отказывается отнюдь не от билетов. Чуть не плача, она подалась к нему и грустно прошептала:
— Правда, не хочешь?
Джо кивнул. Анастасия резко повернулась, спустилась с крыльца и пошла прочь.
Она покачивала бедрами при ходьбе, да так, что внутри у Джо что-то перевернулось. Он внезапно заметил, как печально опустились ее плечи, как сгорбилась спина, и тут против воли он громко и довольно красноречиво кашлянул. Она обернулась. Джо выдавил:
— Не знаю, есть ли у меня мелочь.
Анастасия стрельнула глазами из-под ресниц и поразила его в самое сердце.
* * *Пятнадцатилетняя Анастасия Пратт стала первой женщиной Джо. Они прятались, как воры. Он стыдился и за себя, и за нее. Она давала ему свою любовь, но требовала тех самых страстных поцелуев, из-за которых все и началось. Он видел ее желание, сам трепетал, целуя ее, и ненавидел себя за это.
Часто в часы безделья Джо размышлял об их любви.
Сто раз он давал себе зарок развязаться с ней, но стоило им увидеться, как благие намерения исчезали. Он представлял себе линии ее живота и бедер, думал о ее одиночестве и беззащитности. Эти мысли разбивали в пыль все клятвы, и он ощущал себя полным идиотом.
А затем, в один прекрасный день, родители Анастасии Пратт получили анонимное письмо, в котором расписывались не только пиршества плоти, которые девушка закатывала в кладовой кинотеатра, но и ее встречи с Джо. Мистер Пратт однажды вечерком заявился к дому Джо с намерением «вышибить дух из этого парня». Но из-за природной хилости передумал и направился в полицейский участок. Джо так и не узнал, что они там порешили, но на следующий день Салли позвонила из города: «Доигрались, деточки, теперь бедняжку кладут в дом хи-хи». Последним выражением Салли называла клинику для нервнобольных.
Крах карьеры Анастасии Пратт вызвал бурю кривотолков. Значительная часть, и не самая лучшая, пришлась на долю Джо Бака — их имена связывались неразрывно.
Но свидетельства рассказчиков во многом расходились. По одной версии, Джо принуждал ее отдаваться другим из собственных меркантильных соображений, по другой — Анастасия забеременела от него. Третьи намекали на невероятные мужские способности Джо, отчего девочка и повредилась в уме.
Джо понимал, что в городе к нему теперь относятся по-иному, и сгорал со стыда.
А вскоре пришли мысли о том, что, в сущности, он ничто — бездельник, повеса, бабушкин внучек.
Ему было противно просить кого-либо в городе дать ему работу, впрочем, он имел полную возможность не делать этого. Магазин Салли процветал, и внук не был для нее обузой. Не работает в двадцать лет — неважно. Она продолжала кормить и одевать его, давала на карманные расходы, но, как и прежде, не баловала вниманием. Джо подметал во дворе, иногда мыл бабкину машину, как-то раз покрасил дом и кое-как залатал крышу. Иногда он встречался с женщинами, со стыдом понимая, что его просто используют, как последнего козла. А он мечтал о настоящем друге.
Тут и подвернулся Бобби Десмонд. Он уже давно откололся от своих приятелей, топтавшихся у газетного киоска, и целую неделю усиленно обхаживал Джо: приглашал покататься в своей машине или заезжал к нему домой, прихватив ящик пива. Потом оказалось, что Бобби просто хотел получить от Джо то же удовольствие, которое тот доставлял Анастасии Пратт в кладовке кинотеатра. Джо, по доброте душевной, не сумел отказать товарищу, но был неприятно удивлен, что Бобби Десмонд не пригласил его на свою свадьбу, которая состоялась три недели спустя.
Мужчины и женщины, все, кто желал попользоваться его прекрасным телом, казалось, не замечали, что это тело живого человека — Джо Бака.
А мечты Джо были далеко. Страдая от одиночества в детстве, он научился думать, что в сегодняшнем дне ничего хорошего произойти не может, он тосклив и уныл, как осенний дождь. Уверовав в это, он отправлял свои помыслы в прекрасное завтра, туда, где действительно стоит жить. Даже когда он был с женщиной и стремился доставить ей такую радость, чтобы она забыла все ради него — в этом он сначала видел смысл общения с женщинами, — даже в эти минуты мысли обгоняли реальность, рисуя сладостные картины не теперешних, но грядущих наслаждений с ней.
Так, плывя по течению, Джо миновал двадцатый год своей жизни без особых радостей, которые могли бы заставить его стать мужчиной. В двадцать три года его призвали в армию. Он предвидел, что хорошего солдата из него не выйдет, и оказался прав, но неприятностей по службе удавалось избежать. Джо часто писал Салли Бак:
«Дорогая Салли, сдается мне, что до капрала я тут не дослужусь, наш полк дерьмо, да и вся армия тоже, меня тут посадили водить грузовик. Что новенького в добром старом Альбукерке, как время проводите, мне вечно спать хочется, я тут особо не напрягаюсь, чего и тебе желаю. Целую, Джо. Постскриптум — меня тут все зовут ковбоем».
Так оно и было: какой-то сержант приклеил ему эту кличку, а остальные подхватили. Джо был польщен — он отработал соответствующую походку и завел привычку засовывать большие пальцы в задние карманы брюк, словно за ремень с револьверами.
У каждого солдата есть на что пожаловаться, и Джо не был исключением. На этой почве он в конце концов и сошелся с однополчанами.
Молодые солдаты собирались за большим столом в казарме, над столом порхали матюги вперемежку с излюбленным обращением друг к другу — «старик». Один рядовой родом из «Цинциннать-его-так»[3], как он любил выражаться, обладал неповторимой способностью ввертывать матерщину в самых неожиданных местах.
Джо взял его манеру речи на вооружение. Так, потихоньку, он формировался как личность, обретал собственный стиль.
По большому счету служилось ему неплохо и время летело быстрее, чем обычно в армии.
В октябре второго года службы он писал бабушке:
«Милая Салли, ну вот, лямку тянуть осталось всего пятьдесят девять дней, там и на сверхсрочную податься можно. Здорово пошутил, а? Так и со смеху лопнуть недолго. Вчера была инспекция. Делать этим олухам нечего, вот и шляются с проверками, больше нового ничего, так что веди себя хорошо и топи печку, чтобы твоему любимому внучку было тепло, как он нагрянет домой, я по тебе чертовски скучаю, ну да что я рассопливился, а инспекцию я в конце концов прошел. Делов-то раз плюнуть. Ну пока, целую. Джо».
Случилось так, что это письмо к Салли оказалось последним. Джо даже не был уверен, что она его получила, ибо в это время в Альбукерке произошло нечто ужасное.
Бабушка подцепила нового кавалера, владельца большого ранчо. Он был на несколько лет моложе Салли, а разница в годах неизбежно влечет за собой стремление женщины скрыть некоторые неприятные истины. Так, она уверила поклонника, что ей сорок пять лет и она вполне может ездить верхом (что вряд ли полезно даже сорокапятилетним женщинам). Потом уже люди говорили: этому парню стоило трижды подумать, прежде чем позволять Салли оседлать даже кошку. Ведь с первого взгляда было ясно, что бедняжка хрупка, как соломинка. Однако утром в воскресенье Салли, которой уже исполнилось шестьдесят шесть, взобралась на ретивого скакуна в яблоках и ускакала в степь со своим возлюбленным.
Таков был конец четвертой блондинки, вырастившей Джо. Лошадь сбросила ее, и старушка переломала все кости.
Известие об этом обрушилось на Джо, когда он после обеда чистил свой грузовик в гараже. К нему пришел помощник полкового священника и протянул ему телеграмму от продавщицы, работавшей в магазине Салли: «Дорогой Джо, твоя любимая бабушка разбилась насмерть, упав с лошади. Дай тебе Господь силы, скорбим с тобой. Похороны в пятницу. Марита Бронсон».
Джо прочел телеграмму несколько раз. Помощник священника попытался узнать, что случилось, но Джо, казалось, не понимал его слов. Он зашел за грузовик и не показывался оттуда. Спустя некоторое время другой солдат заглянул под машину и увидел там Джо. Обхватив тело обеими руками, тот пытался унять сотрясавшую его дрожь. Телеграмму он зажал в зубах. Солдат растерялся.
