Игорь Савельев - Терешкова летит на Марс
Сейчас спал на диване, вповалку с такими же хайрастыми ролевиками: он нашел себе в итоге такой круг, где никому не важно — кто ты на самом деле, что за имя стоит за твоим «ником» и что у тебя за спиной.
Фу, какой тяжелый дух. Паша открыл форточку, дошагав до кухни. Ледяной воздух потек, играя с оконными рамами.
Чаю. Чаю — и домой. Паша сполоснул первую попавшуюся кружку. И настроение и самочувствие — все ни к черту.
— Доброе утро! Хотя какое доброе… — На кухню вышел Игорь, с почти криминальными отпечатками и. о. подушки на лице. — Господи, кто припер вчера этот бальзам? Как он назывался?.. Отвратительно. Может, он с полонием? Фу-ф, как плохо… А ты чего не спишь в такую рань?
— Да так. — Паша мрачно отпил крепенький чай. — Надо валить домой. Есть одно важное дело.
— Пропылесосить? — усмехнулся Игорь.
— Приедет Максим, это мой троюродный брат.
— Экая «Санта-Барбара».
— Я хочу, чтобы он меня устроил к себе на работу. Он мне еще в том году предлагал, я не согласился. Дур-рак.
Злой, провокационный тон мог бы насторожить Игоря, но тот с похмелья потерял всякую проницательность.
— А что за работа?
— Пока не знаю. И — вот не поверишь — мне абсолютно пофиг. Хоть что, хоть дерьмо убирать в хлеву, я не знаю!..
И Паша взвинченно зачем-то рассмеялся. Игорь шутку не оценил, наливая чай, сделал главную ошибку: полез в нудную дискуссию на тему, что нельзя заниматься чем попало — без призвания и удовольствия. В такие утра приступы занудства были для него обычным делом.
Паша в итоге взорвался:
— Да мне надоело уже! Пинали воздух в этом педе, теперь в этой типа аспирантуре — ни интересов, ни амбиций, ничего! Мы даже просто нормальных денег заработать и то не можем! Не хотим! Нам надо, чтобы было какое-то «призвание», вот тогда мы, может быть, соизволим…
Игорь ухмыльнулся, сделал вид, что пародия его не задела. И не сдержался тем не менее:
— Так тебе нормальные деньги, что ли, нужны? Так ты попроси. Я дам. Взаймы.
— Ну конечно, мамочка-то с папочкой небось регулярно подбрасывают? — в тон съязвил Паша. Игорь был из обеспеченной семьи. Все это знали.
— Конечно. — Игорь тонко улыбнулся. Геройски сохранял самообладание.
Паша понял, что это тупик, и трудно сдал назад, как вездеход, ищущий других дорог.
— Да деньги даже и не главное… Я просто хочу, чтобы у меня было дело, чтобы меня уважали! Чтобы меня моя девушка уважала, я не знаю…
Паша хотел продолжить гневную тираду, но встретил ухмылку — такую, в духе: ну все понятно. Игорю не хватило вкуса промолчать. Он еще и вслух пробормотал:
— Ах, Наташа…
— Что? — спросил Паша уже с совершенной и ледяной ненавистью.
— Нет-нет, ничего.
Игорь криво улыбался — и то была последняя капля.
— А ты знаешь что? — Паша задыхался. Сейчас он наговорит глупостей. Сейчас. — Вот ты думаешь, ты, типа, крутой писатель, да?.. Типа, писатель вообще?..
Игорь стоял перед ним и грандиозно держал паузу. Подбородок его сделался аристократическим. Выдержка потрясающая. Ему фон Штирлицем быть, а не стоять на кухне разведчицы 416-й отдельной роты 328-й стрелковой Житомирской краснознаменной, ордена Богдана Хмельницкого дивизии 61-й армии Первого Белорусского фронта.
Он держал паузу, прежде чем кинуть козырь.
— Я не понял, а чего ты мне все это высказываешь? Это все исключительно твои проблемы. Я-то работаю! Между прочим.
Паша задохнулся от возмущения и от того, как глупо позволил себя срезать. Между прочим, Игорь и правда числился на полставки в одной газете, где получал копейки, а делал и того меньше, редко появляясь, и все по-советски. Он сам со смехом рассказывал, как на громыхающе официозной планерке редактор, надуваясь от важности, раздавал полуставочникам нацпроекты, кому о каком писать: четыре сопливых студента — четыре нацпроекта. Игорю достался аграрно-промышленный комплекс. Он так же торжественно оформил черную папку, набил ее распечатками нормативных документов с сайта и водрузил в центр стола, на самое видное место. Больше к сельскому хозяйству (о котором ничего не знал) не возвращался. Но все были очень довольны. Его вообще как-то случайно прибило к этой редакции, зато как красиво (для родителей) получалось: типа учится в аспирантуре и типа работает. Светлая голова! Ну а что сидит на шее, так это временные издержки… затянувшиеся… затянувшиеся…
Полуголый Данила, со спутанными волосами на белой спине, прошел, не здороваясь, в туалет и начал звучно блевать. Как это чудовищно — санузел возле кухни, санузел без всякой звукоизоляции. Как это чудовищно — наша жизнь. Игорь криво усмехнулся Павлу. Павел почувствовал себя ужасно, пошел и оделся и пошел.
Морозцем запаяло нос, а чистая, после ночного снегопада, белизна ударила в самые зрачки; Паша продышался, попутался в наушниках, пошел. Плеер он купил недавно, эта штука скрашивала долгие, бесцельные маршруточные вечера, жрала батарейки и открывала простор из серии «слушать — не переслушать». Особых музыкальных предпочтений, кстати, и не было. Паша заливал туда ну все подряд, таскался со свалкою ритмов в мозгу — а сегодня это были, к примеру, Beatles. И битлы загорланили да заиграли раздельно в оба уха, как цыганки на вокзале. (И не так ли загипнотизировали человечество?)
С низкой крыши детского, что ли, садика или просто какой-то конторы несильная метелица тянула руки. По ледовой площадке носилась пацанва, сухо — костляво — там стучал хоккей, а на пути к остановке встретились аж две пенсионерские пары с лыжами наперевес, пробранные ледяным сосновым кислородом, румяные, счастливые. Паша позавидовал таким людям, впервые и странно. «А может быть, спорт?» — подумалось вдруг. Выжигать себя каленым железом — не работой невесть где и кем (но так, чтоб загрузиться выше головы, чтоб не продохнуть), а жестким спортом. Тренировки до ночи. Ледяная вода в шесть утра. Носом не хлюпать, боец…
Максим ждал его, уминал салаты, — рослый, почти тридцатилетний, молодецки хохочущий на весь дом. Родственник он был дальний, с семьей Паши связывало его то, что когда-то, невообразимо давно, он приехал из глухого района — поступать, — и долго у них прожил. Павлу было лет двенадцать, чуть больше. Что были за времена! Запомнилось, как Максим, тощий, с неясными туманностями — подобием усов, хвастался районным своим аттестатом: они выдавались тогда в блекло-коричневых, старческих тонах, а круглая печать и вовсе была такая, как будто и штемпельную подушечку наполняли фуфлом.
— Ну вообще-то ты вовремя ко мне обратился, если честно. Еще бы недели две, и чем бы я тебе помог… А тут мне как раз нужен помощник, штат нам расширяют, было на представительство две единицы, с нового года три…
— Какое представительство?
Максим с удовольствием похохотал. Вообще выглядел он довольным. Праздники, что ли. Или налопался. А может, он на лыжах ходит по утрам.
— Не, ну ты молодец, братец, вообще не знаешь, куда устраиваешься… Региональное представительство компании «АРТавиа», слышал про такую?
Пять минут позора прямо-таки: ничего-то он не знает, ничего-то он не слышал.
— А в принципе и правильно, — внезапно успокоился Максим, сменив все свои молодецкие хохотушки на нормальный человеческий тон. — Мы ведь не даем рекламу, и большой пассажиропоток нам на фиг не нужен, чем народ привлекать-то: цены высокие, скидок нет… Мы работаем адресно с вип-клиентами — обеспеченными людьми. Соображаешь?
Павел соображал. С зачатками тоски он подумал, что придется, вероятно, облачаться в костюмы и душить себя галстуками. А с другой-то стороны… Какая разница.
— У нас отсюда только рейс на Москву и обратно. А больше-то… куда? Никому больше никуда и не надо, а за границу мы не имеем права летать, но это долгая история… К нам присылают машину, в которой целиком все переделано в бизнес-класс, ты представляешь?
Паша вяло кивнул, удивляясь только мальчишеской гордости, с которой Максим выдал этот совершенно неинтересный факт. Максим же смотрел с заговорщицким выражением:
— Я знаю, что ты хочешь спросить.
Паша не знал.
— По поводу зарплаты. Понимаешь же, что я тебя не кину. Вообще — будет поначалу двадцать, ну около того. Но в первый месяц по обстоятельствам: испытательный срок, сам понимаешь…
— Да, конечно, — ответил Павел и подумал: да, конечно. Какая разница вообще.
Максим еще мешал в парадной чашке жемчужный, благородный от старости сахар, жал на прощанье руку, гремел комплиментами маменьке — в прихожей и еще в подъезде. Паша отпал от прощания, как только позволили приличия, остудил лоб об оконное стекло: день великолепно старел, прирастали тени, все в золоте. Молодая пара несла малыша, растопыренного в комбинезончике, как морская звезда.
В Питтсбурге что? — молодая ночь?.. Спит ли Наташа, ждет ли его; пыталась ли отыскать в эфире днем, когда он бурно, с водочными переглотами, ночевал у Данилы? — все смешалось… И идти, и настраивать скайп, и снова молчать друг другу, превозмогая остатки похмелья.
