Игорь Савельев - Вельская пастораль Рассказы
– Привет, – тронули мне плечо.
Валишин, из нашей компании. Скорбно стали рядом.
– Кто едет на кладбище, па-ажалуйста, в автобусы!
Женя нерешительно двинулся за гробом, надеясь, может быть, сейчас примкнуть к родным и близким – сесть в “пазик”-катафалк; проходя мимо – заметил, вцепился, пробарабанил торопливо:
– Эта, фээсбэшница, не перезванивала еще? Слушай, я вот что узнал, – я в ГАИ ездил, – за бутылку коньяка они мне слили данные мужика, который первым в “скорую” позвонил, – вот это удача, – найдем его, потолкуем… – он не закончил, дальше двинувшись к “пазику”. Цветы втаптывались в асфальт, слабо мочили его соком-красочкой.
– Он совсем помешался на этом телефоне, – распечатал я долгое молчание с Валишиным в умирающем от жары “Икарусе”. Следуя за катафалком, он то боялся его обогнать, то и вовсе терял из виду – и все напряженно следили, искали глазами в переднем стекле.
– Но так ведь даже лучше?.. У него хоть голова чем-то занята. Не было б такой зацепки, он бы, может… руки на себя наложил… тьфу-тьфу, не дай бог! Сам же прекрасно понимаешь…
– Зацепка! Вот “скорая” ехала сорок минут, Катька, может, и выжила бы, вот кому голову свернуть бы надо! Так ведь нет… “Скорая” его не волнует… А вот кольца эти чертовы с телефоном… Да, гадко! Но какое это имеет значение, когда Кати нет!!!
На нас поглядывали.
– Не зна-аю… – Валишин только плечами пожал. – Понятно, конечно, что сволочь эта ее не добила. Но… все же… вот своими руками бы, подонка!
“И ты туда же”.
Дальше было тяжело.
Лицо в гробу, – близкое к незнакомому, – красивая, – что-то неуловимо сиреневое.
Толкотня в проходах меж могил; кусище полиэтилена, вымазанный глиной, путается у всех под ногами.
Валишин просит салфетку, растопырив сопливые пальцы.
Когда народ тянется уже к автобусам, Катина мать поднимает с чьей-то скамейки Катину бабушку, обалдевшую и обессилевшую, подводит к полному живых цветов холму и говорит самые страшные слова, которые я слышал в жизни.
– Посмотри, мама, как красиво.
Потасовка случилась на поминках, точнее, в аккурат перед ними – все уже слонялись по столовой, пропахшей старым деревом и черносливом, и готовились (с)есть.
– Там этот… водитель “КАМАЗа” явился… Принесла его нелегкая! – нашел место и время… Вроде бы, прощения просить.
– Какого “КАМАЗа”, какого прощения?! – оторопел я. – Катька же сама… На сколько она там скорость превысила…
– Сам ничего не понимаю!
Ропот тем временем рос: вот, взвизгнув “пошли-ка выйдем”, Жека схватил мужика под локоть и потащил из зала; кровопролитье надо было пресечь; мы с Валишиным кинулись следом, на закопченную годами общепита лестницу.
Они стояли друг против друга.
– Я, я тоже виноват… Там развилка дурацкая… А я еще встал так неудачно, слева на обочине… Вот она и влетела… Не справилась…
– бормотал водила, глядя в пол, Женька схватил его за руки, пытаясь заглянуть в глаза, жесты отчаянья:
– Да погоди! Как все было, расскажи! Когда… это случилось… ты к ней сразу подбежал? Кто подходил к машине?
– Я тоже виноват… Но она скорость не сбросила… Наверное, так…
Там часто бьются…
– Кто первый подошел к машине?! Это ты?! Ты взял кольца и телефон?!
– Женька, успокойся!!!
Мало того, что они стояли, не слыша – не понимая друг друга, Жека еще и завизжал, взялся было за грудки, но мы растащили, я не мог опустить его руки, мышцы свело как столбняком, он что-то пытался еще крикнуть в бешенстве… Валишин кое-как растолковывал обалдевшему шоферу.
– Я?! Нет, да вы что… Меня и в машине-то не было, ну в протоколе же написано, ну я же вернулся, когда уже люди, милиция… Меня же чуть инфаркт…
– У-спо-кой-ся! – гаркнул я наконец, тряхнув хорошенько Женьку, и вот тогда он затих. – Ты сошел с ума! Какие, на хрен, кольца! Кому ты яйца собрался отрывать! Катю уже не вернешь, не-вер-нешь!
Женя ткнулся мне в плечо и наконец разрыдался, впервые за весь этот страшный день.
– Воды, налейте воды! – захлопал крыльями Валишин, вот и люди, и мать Катина робко тянет свой флакон с таблетками…
– Какая молодая, какая молодая… – только и бормотал шофер, взявшись за кепку.
III
– Ну и где они? – на двадцать минут опаздывают! – бесился Женька, часто глядясь в часы.
Весь этот спектакль начал мне надоедать:
– О боже. Вот ладно у тебя крыша съехала, но я-то зачем согласился на весь этот маразм!
– Спокойствие… Сейчас придут.
Мы тусовались подле гардероба одного из ночных клубов, вполне себе молодежного, так что наше присутствие здесь… Я устал. Я весь день на ногах, с восьми утра в офисе, у меня от костюма, кажется, просто разит резко-технически-свежим огурцом, ну этот запах ксероксов… А вечером, не переодевшись, не поужинав, я, значит, на крыльях… дружеской любви должен лететь – участвовать в новой Женькиной затее.
Затея-то новая, да на старых дрожжах: найти вандала и оторвать ему семенные железы. Все четыре дня после похорон… Засечь трубку могла техника самого€€ оператора сотовой связи, но для этого требовался ба-альшой блат. И Жека пошел на штурм. Он приехал в головной офис
МТС, куда заходил еще без всякого плана, а вышел с полезным знакомством. Хорошенькая девочка из отдела корпоративных тарифов,
Таня, что ли. В лучших советских традициях в клуб согласилась прийти только с подружкой. Евгений, соответственно, потащил меня.
Возражения – не принимались.
– Это же идиотизм, что ты делаешь! Джеймс Бонд нашелся! Я все, конечно, понимаю. Твое состояние… Но это ведь переходит уже всякие…
– Так, значит, в семь у “Скорпиона”. Прихвати бабла. И еще… – он телефонно задышал, пауза. – И еще, ничего не говори при них про Катю.
– Ну, знаешь…
Все это было уже просто свинством. Сам вандалов хочет наказать. А сам…
– Вот что, запомни, – голос его стал вдруг бешеным, – мы все это делаем ради Кати. Понял? Ты понял?
– Да.
Они все-таки пришли: Таня и дылда-подружка. Смущенно похихикивая.
Сели. Мы принесли фужеры. Жека улыбался, как резиновый.
Болтали, переливали из пустого в порожнее. Несчастный мой друг с весельем даже переигрывал. Я тоже старался не сидеть чурбан-чурбаном с этой подружкой телефонисткиной, имя ее все не мог запомнить.
Тоска. С Женькой иногда переглянемся: два несчастных мужика, еле-еле, на троечку, тянущих свою роль.
Коктейли брали свое.
– А кстати… Кто такая Екатерина Марфилова?
Я думал, Жека сейчас умрет на месте, прямо физически почувствовал, как дернулось его сердце, чуть не порвалось; но молодец, быстро подобрался:
– А в чем дело?
– Да так, ничего. Интересно стало. Ты же мне свой номер-то оставил, а я решила на работе через комп пробить, ну просто посмотреть, как у тебя фамилия. А оказалось-то, зарегистрировано на женщину…
– Серьезно? Я и забыл совсем. Это так… одна бывшая моя… девушка.
– Вы расстались?
– Да… давно… Понимаешь ли… Словом, имело место предательство, и…
Спокойно наблюдать за тем, как Женька разваливается на части, я больше не мог.
– Я в сортир! Кто со мной? – весело гаркнул я, чтобы хоть непристойностью пробить весь этот абсурд; наших королев этикета, как выяснилось, этим не смутишь. Жека несказанно обрадовался руке помощи:
– Пошли!
Туалет был в темном коридорчике и на весь же коридорчик источал неприличный, мужской запах. Едва вошли, Жека со стоном, с больными глазами извлек откуда-то – сверкнула тусклой рыбиной – фляжку, и хлебнул, и отдышался.
– Коньяк? Водка? Ну ты молодец! Как ты ее пронес?..
Очаровательно.
– Ну и зачем, расскажи вот мне теперь, зачем ты все это устроил?
Он махнул рукой: не спрашивай. Протянул мне фляжку. Отведал и я волшебного напитка.
– Боже. Как я устал. Если бы ты только знал. Как мне плохо без нее…
– Так, все, стоп, только без распускания соплей, пожалуйста!
Соберись. Все? Не здесь и не сейчас. И вообще, водкой не маячь особо, мало ли, охрана зайдет…
Он вяло кивнул… Надо было возвращаться на сцену – мы задерживались.
А, да гори оно все!.. Забрав у Женьки, яростно приложился к фляжке, похлестало в пищевод, несколько ха-ароших глотков. Что же, старая-бэ-твое-величество-судьба, я буду драться в полную силу.
Потом не жаловаться! И через час яростно же трахал эту безымянную-безликую-безропотную подружку, здесь же, в сортире, в антураже паршивенького залапанного евроремонта, в непристойном мужском запахе.
absque nota (non IV)
Евгений проснулся оттого, что солнца луч золотил ему веко, оттого, что рядом белогрудо-полногрудо раскинулась Татьяна, прекрасная. Сел на кровать. Голый, вышел на балкон. Кого шокировать в такую рань, но боже, какое чистое светлое утро!..
Катькино фото в серванте ликом вниз. Ага, значит, хоть и пьяный явился, а соображал вчера.
Женя вслушивался в себя. Он был странно спокоен, впервые за все эти дни. Блаженно греться на солнышке. Как ее – Татьяна?..
