Марлон Брандо - Тигр Железного моря
Волшебная Птица Надежды, таракан, принадлежавший Хай Шэну и выигравший наибольшее количество призов, по мнению хозяина, был лишь новичком. У Хай Шэна были масса разменных монет разных валют и, кроме того, английские булавки, таблетки аспирина, пуговицы, зубные щетки, крупинки опиума, бинты и пряжка Энни с головой верблюда, — все это служило доказательством его глубокой компетентности и осведомленности.
— Как ты звать твое жилное животное? — скептически спросил Хай Шэн.
— Чемпион Демпси.
На будто лакированной спинке своего таракана Энни вывел белой известью большую букву «Д».
— Ха, Дим Си не есть больсе чемпион.
Возникла пауза. Энни не мог понять, все ли в порядке у китайца с головой.
— Что?
— Джеки Дим Си его есть побить молодой парень.
Энни потер лицо ладонями. На ощупь оно напоминало старую автомобильную покрышку.
— Повтори-ка, чего сказал, — переспросил Энни.
— Джеки Дим Си его побить Чин Тани.[2]
Наконец до Энни дошло, почему он не может понять китайца. Джин Танни — из морских пехотинцев, шустрый и дерзкий, — прославился тем, что был побит престарелым Гарри Гребом. Танни — он полутяжелого веса; да, прошлым летом он вызывал Джека на бой, но тот лишь посмеялся.
— Шэн, дружище, — небрежно произнес Энни, — тот, кто рассказал тебе эту байку, просто посмеялся над тобой.
Губы на круглом, толстом лице Хай Шэна сморщились — не улыбка, а знак почтительности. Мужчины сидели в уборной, имевшей всего три дырки, в которые и справлялась нужда. Это был своего рода «клуб» для глубокомысленных разговоров.
— Тот, кто попотчевал тебя этими россказнями, просто дурачился, сынок, — сказал Энни.
Однако Хай Шэн продолжал утверждать, что Чин Тани так и летал вокруг чемпиона, а Дим Си был похож на старика. Все происходило на открытом воздухе, шел дождь, удары молодого парня были сильными и неожиданными. Хай Шэн, конечно, знал эту историю, потому что в Гонконге страшно любили биться об заклад. Ставили на все: и земное, и неземное. А Хай Шэн держал ухо востро.
Наконец Энни признал, что судьба настигла Джека-Тигра. Энни никогда не оспаривал тот факт, что китайцы сильны в вопросах судьбы. Эту тему они всегда изучали с особым интересом.
— Что ж, от судьбы не уйдешь, — кивнул Энни в знак согласия и помрачнел от нахлынувших воспоминаний. — Джек был особенный — заклятый враг печени и ребер. — (Поджав губы, Хай Шэн кивнул.) — Он настоящий мастер правой руки, удар которой неизменно вырубает противника. Лучший прием против «мельницы» — это хук левой. По крайней мере, он меня не раз выручал.
По справедливости таракан Демпси должен был выиграть забег в четверть четвертого, обогнав Волшебную Птицу Надежды на четыре длины тела. И Демпси не просто выиграл — он убежал. Крупное насекомое, выйдя за финишную черту на четыре дюйма, резко свернуло в сторону и вообще покинуло желоб, презрительно избежав развернутого на финише мешка. Никто не сделал даже попытки раздавить его. Давить проигравших — это одно, а беглецов — совсем другое. Поэтому Демпси ловким и изящным маневром обогнул ловца с мешком и исчез в дренажной канаве.
— Он был виртуозом и эксгибиционистом, — горестно произнес Энни.
Он глубоко переживал потерю доблестного таракана. Естественно, таракан должен выявлять самое лучшее, что есть в мужчине, его хозяине. Хай Шэн расплатился со всеми. Долтри собрал что-то около доллара, кроме того, две английские булавки, маленькую лепешку опиума и старую пряжку с головой верблюда. Хай Шэн тем не менее покачал головой, выражая сочувствие по поводу потери, омрачившей выигрыш.
— Такова жизнь, — резюмировал Энни.
Он похлопал китайца по плечу. А остальным намеревался (вполне добродушно) посчитать ребра кулаками. Китайцам такое обращение не нравилось, но они никогда не протестовали, и это забавляло Энни.
Единственным местом, где «ешки» общались с «ашками» (за исключением уборной), была сточная канава во дворе. Правила почему-то запрещали общение между китайцами и белыми. Боялись передачи «тайной» информации. Пустой болтовни о бунте? Нравственного и интеллектуального разложения? Однако во время тараканьих бегов о запрете забывали. В действие вступал чисто британский принцип: спорт есть только спорт, и ничего более. Тюремные надзиратели тоже любили делать ставки, и так получалось, что сточная канава, с одной стороны, разделяла, а с другой — объединяла обитателей сектора «Е» с жильцами сектора «А» и с охранявшими их длиннобородыми сикхами. Человеческая слабость к азартным играм проявлялась и в ярко выведенных на спинах тараканов кличках — Речной Дьявол, Цветущая Яблоня, Волшебная Птица Надежды и беглец Демпси (Джек-Тигр).
— Шэн, мы с тобой умудренные жизненным опытом люди, — сказал на следующий день Долтри. — Мы любим спорт, и в этом наши интересы совпадают, верно?
— Фелно.
— Очень хорошо. Поэтому, парень, я хочу оказать тебе услугу. Я готов купить у тебя Волшебную Птицу.
— Волсебная Птица не для плодаза.
Это было бесстыдной ложью. На переговоры ушло всего три дня. Энни и сам не знал, что заставило его затеять торг. Возможно, он пытался найти нового чемпиона тараканьего мира. В голове вертелась мысль: до сих пор тебе везло, но сейчас удача изменила тебе. Возможно, толчком послужило то, что Хай Шэн уже давно замыслил продажу и исподволь внушил тебе мысль о покупке.
— Ну что, будешь продавать своего засранца? — усмехнулся Энни. — Он же проиграл.
За таракана он заплатил золотом. Не зря он приберегал свой золотой зуб на черный день. Когда коронку взвешивал дантист-бенгалец, у Энни появилось ощущение, будто его пронзил штык капрала Стрэчена. Четыре грана золота, на тот момент эквивалентные пяти долларам США или десяти долларам Гонконга, — огромная цена!
— Я нести его вам завтла, мистал Энни. Он жить колобка из делево. — И Хай Шэн подписался элегантной закорючкой на расписке Энни.
«Ядерщики» кругами ходили вокруг пирамид, как неприкаянные души в чистилище.
Наступил первый вечер после совершения сделки. Предстояло пережить целую ночь, прежде чем Волшебная Птица Надежды в деревянной шкатулке будет доставлена Энни. Хай Шэн утверждал, что эту шкатулку некогда украшала огромная жемчужина в узорчатом обрамлении из изумрудов, похищенная одним из его прославленных предков в Тяньцзине из приданого императрицы Тзы Си.
Было около восьми вечера. Энни лежал на койке и сосал лепешку опиума. Размерами она была меньше мятного леденца и рассасывалась примерно столько же времени, но только цвета была черного и не предназначалась для глотания. Вкус имела отвратительный, схожий с катышком крысиного помета, но кайф давала весьма сильный. Помимо сладкого забвения от опиума, у Энни появилась еще одна радость: португальца забрали в больницу. Врач считал, что у него прогрессирующий туберкулез. В то время некоторые доктора полагали, будто порка приводит к туберкулезу. Странная гипотеза!
В любом случае португалец мог отправиться к праотцам в самое ближайшее время. Его называли португальцем, хотя он был на три четверти китайцем. В Макао, откуда он был родом, одной четверти европейской крови было достаточно, чтобы считаться снобом-европейцем. И хотя большинство этих «европейцев» пришли к христианской вере и на них распространилась опека Папы, некоторые, наиболее реалистически мыслящие, продолжали поклоняться языческим богам своих предков. Португалец, занимавший койку над Энни, был из этого меньшинства. А его помещение в корпус «Е» лишь свидетельствовало о любезности правителя Макао.
Энни от всей души был благодарен Демпси, Большому «Д», за эту таблетку. Им пришлось расстаться, и он слегка переживал по этому поводу, а еще он скучал по португальцу. К тому же кого-то сурово пороли. Какими же надо быть бессердечными, чтобы устраивать порку в столь поздний час! Эти парни совсем лишились здравого смысла. Стоило только проникнуться к ним терпимостью и состраданием, как они тут же устраивали что-нибудь уж очень безобразное. Вот, к примеру, эта вечерняя порка, и все ради того, чтобы чисто по-английски повысить свою значимость.
Долтри чувствовал, что частые порки как неотъемлемая часть тюремной жизни представляют угрозу для его психики. Ритуал наказания совершался в специально отведенном для этой цели небольшом дворике, но территория тюрьмы была ограниченной, и не слышать криков было невозможно. Ротанговые палки (для каждой порки готовились новые) опускались на ягодицы китайцев с недюжинной силой и рвали кожу так, что шрамы оставались на всю жизнь. Этот вид наказания китайцы ненавидели больше всего. Было выработано правило: чем громче кричал наказуемый китаец, тем больше оснований было у доктора рекомендовать дисциплинарному надзирателю ослабить силу ударов. Но, как и все правила, это тоже не было универсальным, и среди наказуемых заключенных попадались не издававшие ни звука.
