Алексей Нелюбин - О времени и о себе. Рассказы.
— Дядя Ваня! Ты тоже с нами?
— С вами! С вами, сынок! Стой тут, а я пойду за огороды, буду там. И он скрылся за плетнем. А хозяйка дома еще какое-то время не открывала, но потом впустила. На вопрос:
— Где муж? — ответила:
— На фронте. Вошли в избу. На печи трое ребятишек ревут от испуга. Сколько ни искали, никого не нашли и не дождались. Так и уехали ни с чем.
Прошло недели три. Вдруг в районном клубе вижу объявление: «Завтра открытый суд над дезертиром». Событие редкое. Пропустить нельзя. И каково было мое удивление, когда на сцене, на отдельной скамейке, я увидел дядю Ваню. Сердце мое остановилось. Я не мог вымолвить ни слова. Засада, малинник, ревущие ребятишки на печи молнией промелькнули в сознании моем. Добрый дядя Ваня! Как же так получилось? Я пробрался к самой сцене и неотрывно глядел на него. А он, уловив мой взгляд, приподнял руку со сжатыми в кулак пальцами, как в приветствии «рот-фронт», держись, мол, не робей. Но я не мог удержаться, слезы заливали мои глаза. Из выступления судьи я узнал его настоящее имя. Там говорилось: после ранения и лечения в госпитале был отпущен на три дня домой на побывку. По истечении времени на место назначения не прибыл, а остался дома и находился там более трех месяцев. Занимался сенокосом, заготовкой дров. Никаких недозволенных поступков не совершал. Учитывая его добровольный приход в советские органы, суд постановил:жизнь сохранить, но отправить виновника в составе штрафной роты на фронт. На том порешили и его увели.
Прошло два года. Случилось мне побывать в той стороне, и я не упустил случая навестить их дом. Встретил меня дядя Ваня на костылях. Обнялись, как родные, даже бражка нашлась. Вот он и порассказал: «Держали в такой строгости, не повернуться. Вперед — смерть, в сторону — смерть, назад — тоже верная погибель. Выбирай что хочешь. Вина непростительная. Только большая кровь или смерть могли искупить это прегрешение. Выбрал смерть «вперед». Искромсало всего. Одну ногу оторвало, другая перебита. И вот вернулся опять домой, но теперь уже с чистой совестью, на законных основаниях. Так что не горюй, мой юный друг. Все со временем заживет, наладится. Недавно деревяшку сделал для оторванной ноги, ходить будет можно. Травки разной заготовил для лечения ран. По дому начал кое-что делать. Проживем. Главное — совесть моя чиста».
Расстался я с дядей Ваней, как с родным отцом.
Без вести пропавший
Родилась она в год Октябрьской революции. Детство и юность проходили в деревне. Вечная забота о хлебе насущном угнетала ее. Да тут еще началась коллективизация, гонения на зажиточных хлеборобов. Тогда она решила порвать с крестьянской жизнью. В четырнадцать лет ушла учиться на швею. Познала это дело в совершенстве. Закрой, раскрой с ее четырехлетним образованием давался ей туго. Но освоила. В районном городке, где была небольшая швейная фабрика, в семнадцать лет она уже руководила бригадой таких же девчонок как и сама.
Как нужны были такие руки в многодетной семье! Самой ходовой работой в портняжном деле в то время было перешивание больших вещей в меньшие. Младшим всегда доставались перешитые пальтишки и шубенки. Но и этому были рады. Перелицованную одежду носили и взрослые.
В 18 лет к ней посватался только что пришедший со службы Анатолий. Ждала. Дружили с детства. Сошлись по любви. Зажили самостоятельно. Она ходила на работу из его деревни, ежедневно по три версты туда и обратно. Он провожал и встречал ее, потом родился ребенок. Но что-то случилось, он пожил немного и умер. Международная обстановка к этому времени накалилась. Вдруг загремело сначала на финской границе, потом на Западной Украине. Его как артиллериста, мобилизовали. Замерзал он в снегах Финляндии, отогревался на полях Бессарабии. Она опять ждала. Перед самой войной с Германией вернулся, но ничего не успели нажить. Снова война. Загудели эшелоны по рельсам. Заиграли трубы прощальную «Славянку»на каждой станции, на каждой пристани. На третий день Анатолия провожали всей многочисленной семьей. На прощание он сказал: «Не горюйте! Мы скоро вернемся, ведь так было уже не раз!» И не вернулся. Сразу под Смоленском их артиллерийский полк встретился с врагом. Вражеским огнем конная тяга была вмиг уничтожена. Артиллеристы, израсходовав весь боекомплект, подхватили пушки и покатили их в сторону отступления. Рядовые бойцы дотянули пушки до реки, выдернули замки, забросили их в реку, а сами вплавь кинулись форсировать водную преграду. Многие командиры успели спастись. А солдаты, выходя из воды, тут же натыкались на стволы немецких автоматов. Оказывается, немец успел пересечь реку раньше.
Их построили в колонну и погнали вглубь немецкого тыла. Хорошо хоть Анатолий успел закопать в песок документы и знаки отличия, а то быть бы беде,ведь он был сержантом, коммунистом, командиром орудия
И начались для него беспросветные годы страданий, сначала в немецком плену, потом в советском ГУЛАГе.
А молодая жена сколько слез выплакала. Ни одного письма. Только открытка с дороги:
— Едем в сторону Берлина?— и все. Кто-то из вернувшихся раненых земляков говорил, что были жестокие бои под Смоленском, и что полк, где воевал Анатолий, прикрывал отступление пехотной дивизии.
Выполняли заказы фронта. Шили шинели, полушубки, рукавицы. Сестра работала в две смены. Ночевала прямо на фабрике, а потом они устроили здесь что-то вроде женского общежития. Как хотелось ей услышать что-нибудь о муже. Ходила и ездила к каждому, кто возвращался из Смоленска. Но вестей не было. Тогда, в отчаянии, она решилась на запрещенный прием. Стала зашивать в воротник, в манжет, в отворот шапки маленькую записочку: «Милый красноармеец! Не слыхал ли ты об Анатолии Хмакове из Горького? Сообщи мне», и адрес. Сначала она это делала скрытно. Но подруги подглядели и тоже начали писать. И полетели по всем направлениям записочки-просьбы. Ротный старшина не заметит зашитый клочок бумажки, а солдат почувствует, найдет и ответит. Ответы шли, но не утешительные.
Однажды вечером она прибежала к своей матери: «Мама! Анатолий жив! Это мне цыганка за обручальное кольцо нагадала!» Хорошо, что цыганка вселила веру и надежду в сердце сестры моей. Длинными зимними вечерами молодые солдатки искали успокоения в разной ворожбе и гаданиях. Гадали на зеркалах со свечами. Столько раз сестра гадала, и каждый раз образ Анатолия появлялся. Значит, жив. А однажды гаданием на чайном блюдечке с алфавитом выпали пять букв и сложилось слово Лодзь. Наутро она прибежала к нам и начала нас, доморощенных грамотеев, расспрашивать, где этот Лодзь. Выяснилось, где-то в Польше…
Вот уже и Берлин разгромили, а весточки все нет и нет. Неоднократные запросы в военкомат результатов не дали. Да и кто скажет правду, зная, что из-под Смоленска никто не вышел живым. Или погиб, или попал в плен. Вот и молчали.
Война закончилась на Западе и на Востоке. Еще год прошел в ожидании и молитвах во здравие воина. Молилась сестра, молилась мама. Нас, всех малышей, заставляли стоять на коленях перед иконой Богоматери и вымаливать жизнь и здоровье ему.
И вдруг, как гром среди ясного неба, коротенькое письмо. Жив! Четыре версты бежала сестра к матери и кричала тысячу раз: «Жив! Жив! Жив!» Немедленно собрались со старшей сестрой и отправились искать воскресшего из мертвых. В обратном адресе были указаны только Калининская область и почтовый ящик. «Мама, не беспокойся !Найдем!» От Калинина ехали по узкоколейке, все лесом и лесом. Приехали. Огромная поляна, обнесенная в несколько рядов колючей проволокой. Попробовали пройти в проходную, — не пускают. Кого ни спросят, никто ничего не знает. Тогда они стали ходить вокруг городьбы, надеясь увидеть кого-нибудь и спросить. Но к проволоке никто не подходил.
Анатолий, подав весточку, на многое не рассчитывал. Но сердце подсказало: приедут! Приедут! Подсчитав дни, он стал каждый день по нескольку раз подъезжать на лошади, запряженной в телегу с бочкой к проходной, и ждать. На этот раз тоже подъехал. Увидел. Узнал. Подбежал к городьбе и начал кланяться им до земли, а у самого слезы залили глаза. После окончания следствия наступило послабление. Разрешили написать домой. Разрешили свидание. На другой день встреча состоялась в маленькой зарешеченной комнате. Сразу предупредил: «Обо мне ничего не расспрашивать. Говорите только свои новости». Сестра зачастила к нему каждый месяц. Возила продукты. Одна боялась, поэтому брала с собой кого-нибудь из подростков.
Через полгода повезла гражданскую одежду. Вернулся! С месяц отдыхал, привыкал. Жена отхаживала его, отмывала, освобождала тело от многочисленных нарывов и корост. Кропила святой водой. Водила в церковь благодарить Бога за то, что он спас раба своего. Оба они твердо уверовали: только благодаря ее молитвам и молитвам мамы нашей он остался жив.
А выжить, действительно, было трудно. Уже по истечении нескольких лет, пропустив рюмочку, он со слезами на глазах начинал вспоминать. Под Смоленском строили рокадные фронтовые дороги. Но после нескольких побегов пленных их погрузили в вагоны и увезли в Польшу. Опустили в шахты. Заставили добывать каменный уголь. Жили там же внизу, поэтому было тепло. Кормили так, чтобы выполнял две дневных нормы. Обращались сносно. Спрашивали мы Анатолия, знает ли он город Лодзь? «Да, этот город был недалеко от нас». Вот когда подтвердились предсказания тех пяти букв. Невольно поверишь в сверхъестественную силу.
