Сергей Костырко - Медленная проза (сборник)
Хороши – нет сил. Хотя лицо у матери жесткое, скуластое, с удлиненным (намек на восток или север?) разрезом глаз, с припухшими веками и губами – грубо нарисованное, почти некрасивое на первый взгляд лицо. Но то же самое было прекрасно на юном лице дочери. Именно тогда я вспомнил (неправильно вспомнил, но уже пристало) слово “зыряне”.
Местный тип. Завораживала не столько диковатая красота их лиц, сколько странный, противоестественный покой на этих лицах. Взгляд отсутствующий, взгляд издали. Как будто, поставив свои тела на остановке и повернув головы в сторону улицы, они куда-то ушли. Куда?.. Улицу перебегал парень – фамильное сходство поразительно: волосы, разрез глаз, скулы, но, заскочив под навес, он почему-то не поздоровался с матерью и сестрой. Он как будто вообще не заметил их. И вот тут я увидел, что нет, – и нос у парня другой, и губы другие, и вообще они ничем не похожи, но он – копия их, то, как встал, как мгновенно ушла из тела стремительность, как погрузился куда-то внутрь и смотрит наружу так же – издали. Откуда? А оттуда – из своего зырянского мира. Мира настолько своего, отдельного, что Стефану Пермскому проще было перевести Евангелие на их наречие, чем научить их нашему языку, научить их нашему Христу (откуда у тебя – “нашему”?)… А может, девушка эта как раз и стояла два года назад рядом со мной на остановке?..»
«Что за пургу ты несешь?», – думает Дима и не может остановиться.
«В ней тот же отсвет другой жизни. Подобно вот этим двум певицам-негритянкам на экране, которым дела нет до сидящих и слушающих их в этом ресторане людей, девушка эта – здесь и не здесь. И тебе уже никогда не понять, что происходит сейчас в ее туго обтянутой черными волосами головке».
На слове «головка» Дима наконец-то запнулся: «Эк тебя, парень, разобрало!»
Официант уже ставит перед ним чашку с кофе. Дима как будто трезвеет, обнаружив себя за тем же длинным столом. И девушка на месте. Он прихлебывает кофе и чувствует неожиданный накат молодой горечи. С чего бы? Переработал сегодня? Или московская простуда возвращается? Ну да, девушка рядом. Да, красивая. Ну и что? Любуйся. Смакуй легкое волнение. Чего еще?
За соседним столиком мордастый «депутат» соседку свою с острой палочки кормит ананасом, нарезанным кубиками. Пальцы его, когда подносит очередной кубик к послушно приоткрытому рту девушки, дрожат почти, взгляд расплавленный.
Дима поспешно поднимает глаза на экран – хватит с него! – и студит взгляд полумраком справа с неподвижным силуэтом. Вот сейчас рассчитаюсь, встану и уйду, и никогда не увижу ее в полный рост, думает он. И как раз в этот момент, как будто услышав его, девушка встает. Берет сумочку, поправляет на столе зажигалку и сигареты, делает несколько шагов по проходу между столом и стеной к Диме, наклоняется: «Если официант подойдет, пусть ничего не трогает, я на минутку». Совсем близко ее шея, подбородок и опущенный в него взгляд темных глаз. «Да-да, конечно». Головка исчезает. Выждав немного, Дима оборачивается и видит ее во весь рост. Ну да, то, что и ожидалось… Дима вдыхает оставленный ею запах духов. Прохладный запах, и взгляд у нее такой же, прохладный… Нахрен ты, дурак, водку заказывал?! И Дима снова тащит из кармана книжечку.
«Тогда же, два года назад, в сорока километрах отсюда, в пасмурный ветреный день я стоял один на берегу Камы, передо мной была только рябая под ветром серая вода. Я смотрел на каменистые, почти отвесные берега с той стороны, на темный лес, росший поверху. Что там было? Сосны? Ели? Сумрачная вода смотрела в небо, а серое (потом пошел дождь) небо смотрело в воду, и им не было дела до меня. Так я был допущен в мир зырян. Зыряне ведь не смотрели тогда телевизор. Не листали альбомы импрессионистов или рекламные журналы. Они не отгораживались “эстетикой” от жизни. Они смотрели на камень и были камнем, смотрели на дерево и были деревом. Мне показывали ту угрюмую мощь, из которой вырастала их жизнь. Из плоти которой, буквально, – из древесины которой вырезали зыряне своего Христа. Горестное потрясение от открывшегося ему знания (последнего знания) о жизни вырезали».
Ну и при чем тут «прохладный взгляд» и «прохладный аромат духов» твоей барышни?.. Твою мать! – нашел место и время…
Дима зачем-то поднимает голову и снова видит ее. Девушка возвращается на свое место, но идет она не вдоль стены – девушка идет по проходу между столами, и за ней поворачиваются головы разогретых мужиков за соседним столом. С легким злорадством отмечает Дима их легкую оторопь и колюче-напряженные взгляды барышень. Ну а девушка огибает стол под экраном, равнодушной полуулыбкой отвечает на Димин взгляд и опять усаживается под стеной, но на этот раз – заметно ближе к Диме, как будто прикрываясь его соседством от липких взглядов из-за соседнего стола. А жаль, потому как теперь на нее не поглядишь, она слишком близко. Диме остается наблюдать только за компанией слева. Сейчас к курносому идет официант с подносом, на котором папочка со счетом. Крохотная такая папочка, но что-то уже в повадке официанта заставляет ощутить тяжесть цифры, упакованной в нее.
Дима закуривает в предвкушении дальнейшего.
Соседи встают, девушки натягивают свои коротенькие юбочки на длинные ноги. Они совсем рядом с Димой, они не обращают на Диму внимания так же, как актеры на сцене не обращают внимания на сидящего в первом ряду зрителя. Дождавшись своих плотненьких осанистых кавалеров, девушки начинают проход по подиуму между столами, и вот это уже – Дима чувствует – для него, для Димы, и он перестает даже прятать взгляд, он откровенно любуется этими девушками с мгновенно построжавшими вдруг лицами. Кайф!
Ну а следующее действо разворачивается за разоренным столом – курносый открывает папочку со счетом, надевает очечки и жестом останавливает официанта. Тот застывает рядом. Курносый читает список – одна страница. Вторая. Третья (!) страничка. В одном месте он вдруг улыбается и вскидывает взгляд на официанта. То есть понятно, чем курносый в жизни занимается – он деньги считает. Профессия у него такая… Официант склоняется посмотреть, что насмешило клиента, но курносый останавливает его ласково-пренебрежительным жестом – типа ладно, проехали, жить-то всем хочется! Дочитав, кивает головой, вынимает из внутреннего кармана пиджака калькулятор, стремительно пробегает пальцем по клавиатуре и показывает официанту, тот согласно наклоняет голову, и курносый достает новенькую, в банковской упаковке пачку долларов, отрывает ленточку и быстро выхватывает бумажки – Дима непроизвольно считает: шесть-семь-восемь… девять… десять… одиннадцать – и протягивает официанту, но тут же останавливает его, уже готового уложить полученные деньги в папочку. Официант послушно пересчитывает. И уже после этого курносый отстегивает еще бумажку и сует ее в карман официанту.
Вот так-то, Дима, а ты уже заранее все просчитал – где-то в районе трехсот шестидесяти – трехсот семидесяти. Дима открывает папочку, мимоходом оставленную официантом на деревянном подносике, видит там цифру 360 и укладывает заранее приготовленные четыре сотни. Девушка в этот момент пытается закурить, зажигалка не работает. Дима делает шаг в ее сторону, наклоняется, щелкает своей зажигалкой и слышит:
– Не хотите пригласить меня к себе в номер?
– Всегда! – говорит Дима, еще до конца не осознавая, что происходит. – Прайс?
– Десять – за ночь, три – за час.
– Ой, солнышко, я бы и двадцать, только… – разводит Дима, почти с облегчением.
Девушка смотрит спокойно, голова чуть набок, нижняя губа закушена.
– Полторы за час.
– Да, – вдруг говорит Дима. – Да-да, конечно. Буду рад. Да. Мой номер…
– Вижу, он на карточке. Она ведь ваша? Буду минут через пятнадцать.
И отворачивается к экрану.
С ума сойти!
Выйдя из лифта на пятом этаже, Дима идет по коридору, абсолютно пустому, застывшему от той ошеломленности, которую проносит по нему Дима. Никаких мыслей, только фраза из анекдота: «Ничего себе, за хлебушком сходила!» И жжет неведомо откуда выскочившее у него нелепое «прайс?» – Киса Воробьянинов, блин!
Господи, что бы он сейчас отдал за то, чтобы не было этой безобразной сцены в ресторане – «зырянка», «прохладный взгляд», «угрюмая мощь» и прочий пьяный бред.
«Третьим будешь, дедуля?» – «Будет-будет! Куда он денется!»
При этом Дима почти деловит и стремителен. Отмечает, что в номере порядок. Пускает горячую воду в ванной. Есть время, или… Нет, надо успеть. И Дима лезет под душ. Потом растирается полотенцем и прислушивается. Да нет, уложился в семь минут, – не мог он пропустить ее стук в дверь. Дима надевает свежую рубаху. Кровать огромная, как раз для. Перекладывает деньги в потайной карман портфеля – мало ли что. Полторы тысячи – на стол, под том «Архивного вестника». Документы, билеты смахивает в ящик прикроватного столика. У Димы нет презерватива, но, скорей всего, есть у нее.
