Холли Габбер - Мозаичная ловушка
Ларри, подобно Оскару, невозмутимо смотрел в карты. Или спор ему надоел, или он счел недостойным себя заводиться перед этими суматошными людьми.
– Вы сами себе противоречите, Серхио. Значит, телевидение все же плохо?
– Нет, оно необходимо!
– То есть?
– Оно – как заботливая нянька, которая целый день рассказывает интересные сказки и истории, но может и поставить в угол за баловство. Плоха такая нянька или хороша? Она необходима! Во всяком случае, большинству. И большинство ею довольно. И слава богу, что она есть. Отказ от телевидения – это… Это еще хуже. Это уход в Сеть, или в компьютерные игры, или подсадка на «дурь»… Вот поэтому я пишу сценарии «мыльных опер». Ну пусть они тупые. Зато там все хорошо: герои прикольные, веселые, много любви и комических ситуаций…
– Герои дерутся тортами?
– Острите сколько хотите. Мое мнение на сей счет – броня, вы ее не прошибете. Не буду поминать Чарли Чаплина – это прозвучит нескромно, хотя я ни с кем не собираюсь себя сравнивать, вспомню просто Бенни Хилла. Он тридцать лет снимал свои фильмики-миниатюрки, пока не умер от сердечного приступа. Уж сколько его честили за пошлость, дурновкусие, примитивизм – а тридцать лет миллионы людей сидят у телевизоров, смотрят эти фильмы, умирают со смеху и будут смотреть еще лет сто. Посмотрел любой скетч в его исполнении, посмеялся – вот вам, пожалуйста, поднятие тонуса и, как следствие, удлинение срока жизни. Ни депрессий, ни желудочных язв. Чем плохо? А чем, в конце концов, вам не угодила реклама мясного ленча с соусом карри? Вы же его наверняка покупали и потребляли, Ларри!
– Да, грешен.
– Ну вот видите…
И Серхио не помог. Да еще в кармане Ларри снова зазвонил телефон, и он с извинениями полез за трубкой – вряд ли стоило пытаться потом вновь накалять страсти. Пока Ларри немного раздраженно беседовал (интересно, что его раздражило – телефонный собеседник или все же их разговор?), Саманта, которой выпал черед мешать карты, вместо этого принялась строить из них трехэтажный домик. Сейчас ее внутреннее «я», как бывало часто, разделилось надвое, и одна часть строго допрашивала другую. Ларри ей нравится? Пожалуй, да. А если честно, то очень даже «да» без «пожалуй». Тогда какого черта она провоцирует конфликт? Разве она не знает, что ни одному мужчине не доставляет удовольствия, когда женщина пытается выставить его дураком? Но она и не пытается. Просто почему-то именно с этим субъектом ей хочется вести себя именно так. Дразнить. Идти на конфронтацию. И чего она добьется? Точнее, до чего доиграется? Ни до чего. Что принуждает ее к напрасному умничанью? Ведь если считать себя слишком умной, резвенько окажешься глупее распоследней дурочки. Они-то знают, как потакать самолюбию мужчин. Только разве она мало им потакала? И чего добилась? Ничего. Стоп, конфронтация конфронтацией, но зачем она тогда так тщательно подбирала помаду? Ну… Одно другому не мешает. Почему бы разок не попробовать зайти с другого конца? В комедиях Шекспира герои второго плана, которые на протяжении всей пьесы обмениваются колкостями, всегда куда колоритнее пастельно-аморфных главных героев. Только не следует забывать, что она не персонаж пьесы. А впрочем, что себя насиловать? Если сейчас ей хочется побыть язвительной штучкой, можно и побыть. Хотя, статься, она безразлична этому Ларри в любой своей ипостаси. Но дерзнуть стоит. Только следует помнить, что… «из ничего и выйдет ничего».
Наконец, с энной попытки, Саманте удалось закончить возведение домика и увенчать шаткое остроконечное строение парой прислоненных друг к другу карт. Получилось ничем не хуже какой-нибудь церковки на берегах Рейна. Ларри следил за строительством почти профессиональным взглядом. Наконец он отключил телефон.
– Я должен извиниться еще раз. Но обстоятельства складываются так, что мне придется уйти минут через двадцать. Надеюсь, вы меня простите.
– Придется, – бросил Серхио и неожиданно коварным движением выдернул из основания домика одну карту. Остальные беспорядочно осыпались на стол. – Упс! Землетрясение во Флориде. Рухнуло старинное здание университета – правда, есть подозрение, что к этому приложили руку не только силы природы, но и студенты…
– Такое случается, – заметил Ларри. – Да будет вам известно, студенты архитектурного факультета Йельского университета однажды подожгли свое здание.
– Да неужели? Какие, однако, бывают революционно настроенные студенты… Мешай, Саманта, и сдавай, наконец. Ларри, а вам нравится псевдоготический стиль?
– Что вы имеете в виду?
– Ну там всякие башенки, ажурные окошечки?
– Дешевый шик! – отрезал Ларри. – То ли дет–ский конструктор для строительства замков, то ли торт с марципанами. Вскрываемся? Три дамы, господа.
– Сурово… – отозвалась Саманта. – Очень сурово. Черт, у меня изначально были два короля. Пришел бы третий, я бы сделала ваши три дамы, Ларри!
– А я вообще не люблю все «псевдо», когда оно вполне серьезно да еще и выполнено любителями.
– Еще одна цитата из этого великого архитектора… как его… Мура? – невинно поинтересовалась Саманта.
– Нет, это уже мои слова. Кстати, Мур говорил, что нужно восстанавливать связи между нашим временем и прошлым, и сочетал принципы классицизма с самым экзотическим оформлением. Вот это не «псевдо», Саманта, это уже нечто великое. Истинный постмодернизм. Но увидеть разницу… Я думаю, можно даже человеку непосвященному. Достаточно обладать хорошим вкусом и… Чутьем, видимо. А другой мой кумир – Грейвз – вообще рассматривал архитектурную форму как набор цитат, которые заимствуются из некоего «запасника» – то бишь всего того, что сотворено зодчими разных культур на протяжении столетий. Грейвз считал себя вправе использовать любую форму по своему усмотрению в соответствии с проектной идеей. Взять, например, его здание административных служб в Портленде. Там смешаны классические и древнеегипетские мотивы – это чуть ли не подлинный храм бога Ра. Гротеск совмещается с буквальным воспроизведением форм прошлого. Вот вам не «псевдо», а насмешка гения, ибо смотрится это тяжеловесное строение восхитительно.
– Тогда приведите пример «псевдо».
– Да пожалуйста. Знаете ли, во второй половине семидесятых в Чикаго построили церковь Святого Иосифа. Весьма монументальное здание, этакая хитроумная система колонн и полукруглых перекрытий… Я пас, без вариантов… В нем попытались соединить формы традиционных культовых построек и новейших промышленных сооружений. Но увы, за этот синтез взялся не жизнеутверждающий насмешник Мур и не матерый компилятор Грейвз. И получился дичайший кошмар! То ли замок из кубиков, построенный малолетними детьми, то ли карточный домик, который вот-вот развалится. Сверху какая-то порезанная ножом кожура от апельсина. А венчают всю эту выспреннюю безвкусицу купола, похожие на крышечки от дезодорантов, да простится мне такое кощунство.
– Вы своими рассуждениями просто прихлопываете, как бетонными плитами. Ведь архитектура – вид искусства, а по-моему, к любому виду искусства надо относиться полегче. И повеселее. Вы чересчур серьезны, Ларри.
– Отнюдь. И кстати, многократно упомянутый Мур утверждал, что архитектура должна выражать все человеческие чувства, особенно юмор и иронию. Тому есть забавные примеры. В конце сороковых для семьи Фордов – тех самых автомобильных магнатов – построили «дом-зонт». От центрального стержня во все стороны расходились гофрированные ребра. Это немножко напоминало фонтан, немножко цветок, а более всего зонтик. Шокированные обитатели округи не могли удержаться от язвительных комментариев, а Форды не стали отмалчиваться и установили рядом с домом огромный щит со словами: «Нам ваш дом тоже не нравится». И я целиком на стороне Фордов… Масть. Простите, Саманта, этот червовый туз – просто дар божий… И вы, господа, простите, но я должен бежать – время вышло. Сегодня никак не получится посидеть дольше. До следующей среды, приятной недели!
После ухода Ларри остальные еще какое-то время продолжали сидеть за столом. Оскар вытащил обгрызенную трубку и теперь лениво посасывал ее; Серхио извлек из колоды червовую даму и крутил ее между пальцев, пытаясь проделать старинный фокус с исчезновением карты. Это удавалось ему не очень хорошо: уголки карты виднелись между зажатыми мизинцем и безымянным пальцем. Наконец он отшвырнул немного пострадавшую двухголовую даму и вздохнул:
– Да… Занятный парень. Сноб с большой буквы. И денег, наверное, до черта. Он из богатой семейки, Оскар?
Тот глубокомысленно кивнул – тень от трубки скользнула по стене.
– Очень. Его отец – импресарио, мать – оперная экс-дива… Впрочем, он это говорил…
Серхио хмыкнул:
– Я сразу понял: этот Ларри родился с серебряной ложечкой во рту. Как он держится… Умен, благовоспитан, образован, аристократичен… Ненавижу этот показной лоск! Мы просто пигмеи перед ним! А он… лорд Байрон! Его бы еще одеть соответственно… Он гей?
