Ариадна Громова - Мы одной крови — ты и я!
— Во-первых, — сказала она, уставившись на меня своими прозрачными синими глазами, — я твердо решила, что стану работать в области кибернетики, а для этого мне нужно будет читать специальную литературу. Конечно, впоследствии я изучу и японский — для этой же цели. Во-вторых, мне необходимо изучать научную фантастику, а она в основном выходит на английском.
Я, должно быть, выразил на лице некоторое недоумение, потому что Света быстро и холодно отчеканила:
— Вы, старшие, этого обычно не понимаете, но фантастика необходима для современного ученого, потому что она развивает воображение и помогает координировать различные области знаний, а это в нашу эпоху узкой специализации создает духовное противоядие.
Я так был ошеломлен, что поспешно заявил: мол, я и сам высоко ценю фантастику; даже заискивающе добавил, что у меня есть фантастические романы и сборники рассказов на английском языке, так что она сразу сможет применять на практике свои знания. Впрочем, я тут же сообразил, что у меня имеются в основном детективы, а не фантастика, но Света, против ожидания, и это одобрила. Сказала, что детективы развивают способность к логическому мышлению и, стало быть, тоже полезны ученому; а вдобавок это, как она выразилась, «отдых на высоком уровне».
Третья же причина, по которой Света решила изучать английский язык, была несколько неожиданной: Света хотела затеять переписку с какой-нибудь американской девушкой. «Для развития круга представлений», — несколько туманно определила она.
Словом, заводилой тут была Света. Валерка же вовсе не интересовался моими уроками, а потому фыркал и дулся. Но я вскоре убедился: он парень что надо. Тоже, в общем, серьезный, но не до такой степени, как Света. А то у меня прямо муравчики по спине забегали, когда Света сказала: мол, вы, старшие, этого обычно не понимаете. Черт те что, думаю, может, я и вправду уже старик, хоть продолжаю считать себя мальчишкой, ведь в прошлом веке двадцать шесть лет это был вполне солидный возраст… Ну и так далее.
Рассказываю я как-то нескладно, все отвлекаюсь. Но вообще-то и Света, и особенно Валерка играют известную роль в этой истории, я просто забыл о них сказать вначале, а рано или поздно говорить обязательно придется. Может, мне вообще надо было бы, как в американских детективах, дать вначале перечень действующих лиц и объяснить сразу, кто есть кто? Но у нас такое не принято, многие будут думать, что я нарочно оригинальничаю. Уж лучше я буду постепенно, по ходу дела рассказывать о тех, кто участвует в дальнейших событиях.
Значит, Валерка пошел ко мне. Прежде всего он огляделся и спросил:
— А что случилось-то?
Я ответил: мол, ничего особенного не случилось, и почему, собственно, он спрашивает? Валерка с сомнением покачал головой, поглядел на меня и сказал, что по моему лицу сразу видно: либо какая-то беда случилась, либо я заболел. Тут я опять вдруг почувствовал, что устал до смерти, и уж хотел было отказаться от этой затеи, но как-то неудобно показалось: привел парня к себе неизвестно зачем, а теперь скажу — иди, мол, я раздумал.
Словом, я сказал Валерке, что хочу провести один опыт и чтобы он сел вот тут, на стул, и посидел спокойно, ни о чем не думая.
— Нет, думай обо мне или просто гляди на меня, — уточнял я на ходу.
Валерка вовсю пялил глаза на меня, страшно заинтригованный, а я только тут начал соображать, что понятия не имею, как надо проводить сеанс гипноза, и что зря притащил сюда Валерку… А впрочем, тут ведь что главное: принципиально выяснить, есть у меня эти способности или их нет.
Подумав так, я уселся на стул против Валерки и начал представлять себе, как Валерка правой рукой чешет себе нос. Представлял изо всех сил, а Валерка и не думал чесать нос. Наконец он спросил:
— Ну и что?
Действительно, ну и что? До чертиков неопределенный результат! С Барсом у меня и раньше был идеальный контакт, а с Валеркой — ничего подобного; к тому же психика человека, хотя бы и тринадцатилетнего мальчишки, все-таки посложнее, чем у кота. Я решил попробовать еще раз, только переменил тактику: сказал Валерке, чтобы он глядел мне в глаза, а сам взял его за руки и начал представлять себе, как он кашляет. Вдруг Валерка не то что кашлянул, а вроде поперхнулся, и я уж решил было, что опыт удался, но оказалось — ничего подобного, а просто Валерку смех разобрал на меня глядя. Тогда я встал и довольно мрачно сказал:
— Ну, валяй домой! Прошу прощения, что зря оторвал от дела.
Но Валерка был парень дошлый, или, как говорилось у нас в семье, ушлый. Что именно означает слово «ушлый», я сказать затрудняюсь, но какое-то оно более подходящее, чем «дошлый». Он проницательно и сочувственно поглядел на меня.
— Это вы гипноз на мне пробовали, да? Только не переживайте, что не получилось. Может, я неподдающийся? Бывают такие, я сам читал. Если у кого сильная воля! Давайте я Свету приведу? "
Нашел тоже слабовольную! — подумал я. — Только мне твоей целеустремленной Светы сейчас и не хватает». Я совсем выдохся и еле на ногах стоял.
— Нет, брат, спасибо, — еле выговорил я. — Голова что-то разболелась. Перенесем это мероприятие на другой раз.
— А на когда? — с мольбой спросил Валерка. — Вы скоро это самое… опять, а?
— На днях, а может быть, и раньше, — пообещал я. — Уговоримся заранее.
Валерка еще предлагал привести какого-то Юрку из восемьдесят шестой квартиры либо Павлика, который живет «вон там, за углом». Но я только пробормотал:
— Ну и пускай себе живет там, за углом.
Валерка понял, что на сегодня разговор окончен, и очень неохотно ушел. А я опять завалился на тахту рядом с Барсом.
— Барся-Марся, котище, — сказал я, — ну и задал ты мне задачу!
Потом я заснул и проспал часа два.
Глава третья
По-видимому, на свете нет ничего, что не могло бы случиться.
Марк ТвенСезам, откройся! Я хочу выйти.
Станислав Ежи ЛецКогда я проснулся, Барс сидел рядом и внимательно глядел на меня. Мне даже показалось, что я и проснулся-то именно от этого пристального взгляда. Когда я открыл глаза, Барс удовлетворенно мурлыкнул и начал говорить. То есть, понимаете, он только мяукал и никаких человеческих слов не произносил, но по интонации было ясно: он хочет мне что-то сказать. Под конец он мяукнул вопросительно и уставился на меня своими зеленовато-желтыми яркими глазами. Длинные белые усы его встопорщились, темная каемка верхней губы чуть приподнялась, обнажая острия клыков, нежно-коричневые ноздри чуть подрагивали, а вся морда кота выражала такое нетерпеливое и страстное ожидание, будто я держал в руке аппетитный кусок свежего мяса.
— Ты чего, собственно? — с удивлением спросил я. — Играть, что ли, хочешь?
Барс продолжал пристально и требовательно смотреть на меня. Мне все еще жутко хотелось спать, и я как-то даже забыл про всю историю с гипнозом.
— Играть, да? — сладко зевая, сказал я. — А что человеку надо выспаться, это до тебя не доходит?
Барс подмигнул мне. Это он часто делал и раньше: дернет так головой вверх и подмигнет. Некоторые коты начинают мигать, когда злятся, но у Барса это означало всегда не злость, а… ну примерно так я расшифровывал: «Давай, давай, чего ж ты?» То есть фактически — нетерпение.
— Все-таки это нахальство, приятель, — сказал я, действительно обидевшись. — Будить человека для игрушек! Ну что ты, маленький? Тебе пять лет уже стукнуло, шутишь! По кошачьему счету ты старше меня. Тебе лет тридцать, а то и больше. Солидный котище, а за веревочкой с бумажкой носишься, как котенок.
Барс вдруг мяукнул очень сердито и… ударил меня! Мягкой лапой, почти не выпуская когтей, но все же крепко шлепнул по руке. Сон с меня окончательно слетел. Я поднялся и сел на тахте.
— Ты что, сдурел? — спросил я, и голос меня как-то не очень слушался.
Я уже начал понимать, что Барс и не думал об игре с бумажкой. Да и вообще никогда он меня раньше не будил ни с того ни с сего: только если наступало время кормить его, либо если дверь была закрыта, а ему надо было срочно выйти. Но в этих случаях он просто принимался жалобно кричать. А тут ведь молча сидел и глядел (я уже не сомневался, что проснулся именно от его взгляда), а теперь чего-то требует, что-то пытается объяснить на своем кошачьем языке. А самое главное — он обиделся, когда я предположил, что дело идет об игре. Что же он, слова научился понимать? Нет, постой! Ведь я, когда говорил последние слова, представил себе и веревочку, и бумажку, и прыгающего в воздух Барса. Так, значит, кот реагировал именно на этот образ! Плюс к тому, вероятно, на мою укоризненную интонацию. Вот оно как…
Барс даже ударил меня сгоряча, а ведь это такой кроткий, добрый кот, он и драться-то не умеет. Разыграется иной раз, вообразит себя тигром, начнет глухо завывать и кидаться на меня — и тут же его злость переходит в страх: а вдруг я обижусь, вдруг всерьез поссорюсь с ним! И он начинает жалобно, тоненько мяукать и кидается брюхом вверх: давай, мол, помиримся, не могу я больше!
