Кирилл Воробьев - Монастырь (Книга 2)
После официального объявления о подъеме завхоз Осечкин, наконец, обнаружил, что в первом отряде произошло сокращение рядов, и тут же начался неимоверный хипиш.
Примчались ДПНК, разъяренный Поскребышев, замполит. Вокруг них зелеными слепнями вились вертухаи.
Всех, кто еще оставался в секции, выстроили в две колонны и милейший Александр Павлович, благодаря отбору и селекции которого и существовал первый отряд, багровый, орал, срывая голос:
— Мудачье! Пидоры вонючие! Я для чего вас тут собрал? Чтоб вы хлебальниками щелкали, когда убивают лучших, да, лучших людей нашей колонии?!
Зеки затравленно молчали, не признавая своей вины и не чувствуя никакого раскаяния.
— Все! Кончилась ваша лафа! — Неистовствовал замполит, — Разгоню к чертовой бабушке! На "удочку" надеетесь, козлячье вымя? Да я вас всех по триста шестнадцатой раскручу! Будете у меня тут еще двушник в бабьем углу пыхтеть!
Полковник бушевал, бегал взвд-вперед по секции, подносил к носам осужденных кулак, пахнущий медом и прожаренными тостами, завтраком Васина. И, возможно именно из-за этого, такого домашнего, запаха, полковнику никто не верил. Не может исходить реальная угроза от человека, источающего пряный медовый аромат.
— Ну! — Александр Павлович внезапно остановил свой взор на Кулине. — Никто ничего не видел? Никто ничего не знает, да? Тоже мне, козлы! Какие из вас, к чертям свинячьим, козлы, когда никто из вас стукнуть не может?! Козы вы, а не козлы! Вот вы, расконвоированный осужденный Кулин Эн Е, можете что-нибудь интересное мне поведать?
Николай почувствовал, что пол под его ступнями начал мелко вибрировать и от этой, незаметной постороннему взгляду, тряски тело бесконвойника стало как бы утрамбовываться. Ухнули вниз кишки, за ними потянуло и желудок, и легкие. Но, героическим усилием набрав в низ воздух, Куль, уже уверенный что его сдали, что кто-то все же оказался настоящим козлом и опрвестил замполита о его, кулинском, походе к шконке Братеева, смог выжать из себя:
— Нет, товарищ полковник…
Васин не отреагировал на неуставное обращение и немедленно переключился на следующую жертву:
— А вы, осужденный?..
Николай выдохнул и скосил глаза на Васина. Зеку казалось, что его выдох был слишком громкий, выдающий его знание, что услышав этот звук замполит тут же вернется и скажет:
— А вы, осужденный, определенно что-то от меня скрываете!
Но ничего подобного не произошло, и Кулин вдруг с ужасом осознал, что испугался.
Наконец, ничего не добившись и перейдя под конец от угроз к обещаниям, полковник удалился. Тело давно уже унесли, зеки стали успокаиваться и готовиться к зарядке, как вдруг Николай заметил, что его семейник что-то засунул в ладонь уходящему вслед за замполитом вертухаю. Синяку.
А потом воскресный день покатил по установленному давным-давно распорядку.
Проверка, завтрак, казалось, не было никаких взрывов, призраков, никого никогда не убивали, зона жила своей жизнью и жизнь эта обладала такой пугающей инертностью, что Кулину порою казалось, что изменить ее размеренный, часовой, ход не в силах никакие внешние катаклизмы.
После завтрака должны были крутить кино. Заранее никогда не было известно, что привезут из кинопроката, но Николай все же решил пойти. Фильм поможет убить часть времени до вечера, да и без толку мотаться или в отряде, или за стеной у бесконвойника особого желания не было.
Когда Куль зашел в зал клуба, тот уже расположились около полусотни зеков. Сев на предпоследнем ряду около стены, бесконвойник вытянул ноги и расслабился.
Запрокинув голову, он смотрел в потолок и вспоминал, как около года назад он сидел на этом же самом месте и был в отчаянии и от голода, и от усталости, и от невероятного желания спать.
Тогда, после первой трудовой недели, и тюрьма, и этапка казались ему недостижимым земным раем из которого он низвергся в настоящий ад.
Николая распределили в пятый отряд, тот самый в котором мотал срок Муха, отбритый Кулиным молодой блатной. Но этапника распределили не в ремонтную бригаду, как он хотел в карантинке, а на производство навесных английских замков, которым занималась бригада под номером 51.
Узнав о таком распределении, Николай внутренне собрался, ожидая непременных немедленных конфликтов. Но, странное дело, никто с ходу наезжать на этапника не стал. Все проходило мирно, спокойно. Шнырь по фамилии Макаров, которого звали, с истинно зековской изобретательностью, Макар показал Николаю его новое место, тумбочку, куда складывать мелкие личные вещи. Объяснил, что в сапогах по секции шоркаются только буреющие блатные, а нормальные мужики при входе разуваются и напяливают на свои вонючие копыта тапочки, что дальняк работает круглосуточно и в нем помимо справления естественных нужд всех типов, можно и нужно умываться и, тем у кого имеется электробритва, бриться, что машина для чифиря должна быть с вилкой, а не заканчиваться безыскусными свернутыми несколько раз проволочками, и кипятить ей можно лишь воду, и ни в коем разе не вторяки, и что при приближении любого ублюдка в погонах оную машину надлежит немедленно заныкать в надежное место, и если на данный момент таковым является промежуток между батонами, то ныкать надо и в него, что белье меняют раз в неделю, по четвергам, и в тот же день у отряда баня, и что в бане можно навестить парикмахера, который не только снимет лишние пакли с тыквы, но и даст станок с лезвием, которым до тебя пользовалось уже пол лагеря, что телевизор в отряде есть, и смотреть его можно лишь после включения, которое зависит от памяти завхоза, который в целях противопожарной безопасности таскает с собой блок с предохранителями и вилкой и часто прячет их так, что неделями никто не может найти, и весь отряд оказывается отрезан от любимой передачи "Время" ведь по этому дурацкому ящику смотреть больше ничего невозможно, ибо показывают то полную чепуху, то сеансы, поэтому ни первое, ни второе никто не смотрит потому, что никому не хочется смотреть какую-то ересь, а что касается сеансов, то глазеть на кусочки бабьих ляжек и сисек себе дороже, так как они потом начинают по ночам сниться и мужик всю ночь бегает на дальняк общаться с Дунькой Кулаковой, а ему в это время спать надо, что…
Кулин внимательно слушал этот краткий курс зековского общежития, старался запомнить все, что только можно, но все равно, какие-то тонкости и детали ускользали от его внимания. В промежутках между словоизвержением Макара, шнырь знакомил Николая со всеми теми, с кем ему придется общаться по работе и по жизни. Так, этапник узнал, что его бригадира, бугра, зовут Кирилл Кириллович Козлов, негласное погоняло у него Ка-ка-ка, а в глаза его можно звать Бурый. Но это прозвище не от того, что он буреть любит, а наоборот.
— Ты не бурый? — Сразу спросил бригадир у Кулина. Бас Кирилла Кирилловича, казалось, заставлял трястись стены.
— Нет.
— А чего с Мухой залупнулся?
— Так вышло. — Неопределенно проговорил Николай.
— Ты не думай, что я против москвичей чего имею… Только ты смотри, чтобы такое повторялось так редко, как соловьи из жопы вылетают!
Мирон засмеялся первым, Бурый подхватил, а Куль подумал, что с бригадиром ему, вроде бы, повезло.
Затем Николай побывал у завхоза, сурового крепкого мужика, лет за пятьдесят.
— Звать меня Фрол Сысоевич. — Представился завхоз. — Не забудешь?
— Нет.
— Хорошо.
На бирке Кулин прочел фамилию, Михайлов-Рощинский, и, узнав впоследствии кличку завхоза, Боровик, не был ей удивлен.
Фрол заполнил какую-то карточку тысячекратно уже повторенными Николаем сведениями и, закончив с этим делом, прочел краткую лекцию о местной иерархии.
Из нее следовало, что в самом низу находятся пидоры-неприкасаемые, чуть выше чушки-мухоморы, по центру — мужики-работяги, над ними и приблатненные-подворовывающие, и ставленники администрации, типа завхозов и бугров, и над ними всеми — вор в законе Крапчатый со товарищи.
— Я вижу, мужик ты правильный, — насупившись говорил Боровик, — уже в этапке сумел себя поставить. Так и живи, на рожон не лезь, прямых стычек с блатной братией старайся избегать, косяков не пори, и все нормально будет.
Говоря это, Фрол Сысоевич сохранял на лице суровость, и не было понятно, почему он удерживал такое хмурое выражение, то ли ему заранее было известно, что Кулина ожидают неприятности, то ли такова была его обычная манера разговора.
— И еще так. Не знаю, как в других лагерях, но у нас человек обязан за собой следить. Не только базар фильтровать, но и чтоб все было опрятным, чистым, морда выбрита, башка лысая, сапоги блестят, пидорка стоит как елда у кобеля на течную суку. Все понял?
— Все. — Николай позволил себе намек на улыбку.
— Да, если чего не понимаешь, тут, по понятиям, или еще какую фигню, не стесняйся, спрашивай. Хоть у меня, хоть у Макара. Он тебе с одного вопроса такой роман может выдать, забудешь, о чем и спрашивал!
