Джером Сэлинджер - Три рассказа
— Дорогой, можешь подойти на минуту?
Хинчер вернулся в спальню жены.
— Дорогой, у меня к тебе странная просьба. Ты наверное подумаешь, я совсем свихнулась.
— О чем же, девочка моя? — с улыбкой спросил Хинчер.
— Я хочу остаться в кровати, милый. Я не хочу вставать до рождения ребенка.
— Девять месяцев? — спросил он с недоверием.
— Да. Я так хочу. Ты злишься на меня? Злишься. Я вижу. У тебя на лице написано, — миссис Хинчер улыбнулась, поджала губы и кивнула сама себе.
— Нет, — возразил ее муж. — Я не злюсь. Но почему? Зачем тебе все время лежать?
Мистер Хинчер ждал.
— Ты будешь смеяться, — мягко упрекнула его миссис Хинчер.
— Не буду.
— Нет, будешь.
— Дорогая, — начал Хинчер, снова присев на край кровати. — Что ты такое говоришь?
Миссис Хинчер крепко сжала руку мужа, будто пытаясь набраться силы для своих слов. Она говорила медленно. Голос был смелым и спокойным, но все же Хинчер почувствовал в нем едва заметную нотку страха.
— Я так отчаянно хочу, чтобы ребенок родился здоровым, дорогой. Я боюсь упасть. Боюсь всего, — миссис Хинчер остановилась, резко сжала руку мужа, словно ее воображение посетил отчетливый кошмар. Она продолжила. — Машины, грузовики, все остальное. Я так боюсь. Если я останусь в постели, смогу больше думать о тебе и о нем.
Такое обращение к будущему ребенку смягчило сердце Хинчера, он отступил. Голос его был чрезвычайно робким, впрочем, не без приказных ноток:
— Ты останешься в постели. Останешься столько, сколько посчитаешь нужным.
Ее ответ, хотя и краткий, казалось, делал мистера Хинчера бессмертным. Она лишь произнесла:
— Дорогой.
Мистер Хинчер погладил руку жены и повторил:
— Оставайся в постели так долго, как посчитаешь нужным.
Казалось, они погрузились в полнейшее молчание. Миссис Хинчер нарушила его, но очень неохотно:
— Дорогой, я хочу еще кое о чем попросить. Не говори никому. Не говори никому, что я в постели. Скажи, я вернулась в Нью-Йорк, к сестре. Скажи, что у меня сестра заболела.
— Но почему? — мягко спросил Хинчер.
— Они будут смеяться, — сказала миссис Хинчер.
— Они все будут смеяться. Я знаю.
— Не будут, — жестко возразил Хинчер.
— Будут. Я знаю, будут, — задумчиво ответила ему жена. — Рут Симпкинс будет. Я так ее и слышу.
— Эта дура, — отмахнулся Хинчер.
— Да, дорогой, но она будет смеяться надо мной. Они все будут. Я знаю. Дорогой, пообещай рассказать им, что я уехала в Нью-Йорк к сестре. Чтобы они не знали, что я дома. Скажи, что ездишь ко мне на выходных. А сам можешь уезжать в Кейп Код, рыбачить. Ты сможешь рыбачить. За покупками будет ходить Софи. Она.
Мистер Хинчер был немного напуган. В спокойном, милом голосе миссис Хинчер зазвучало волнение. Он был странно неприятен. Хинчер резко поднял свободную руку.
— Подожди минуту.
— Ну-ка, — мистер Хинчер поднял руку на манер полицейского. — Полегче.
Он был немного напуган. В спокойном, милом голосе миссис Хинчер зазвучало волнение. Он был странно неприятен.
Внезапно рука миссис Хинчер высвободилась из руки мужа: не вырвалась, не выскользнула — миссис Хинчер просто убрала ее.
— Ты тоже смеешься надо мной, — сказала она глухо.
Хинчер испугался:
— Нет, солнышко! — клялся он ей. — Нет, я не смеюсь. Я сделаю все, что ты сказала, девочка моя.
Хинчер тихо вернул руку жены:
— Нет, нет, нет, девочка моя, — клялся он, глядя на лицо миссис Хинчер.
Она медленно к нему повернулась. Хинчер ждал прощения, безумно хотел увидеть прощающий взгляд, безумно ждал хоть слова о прощении. Лицо миссис Хинчер ничего не выражало. Она смотрела на мужа и в то же время словно сквозь него.
— Все будет, как ты захочешь, — сказал он. — Все будет, как захочешь ты.
Глаза миссис Хинчер медленно прояснились.
— Я знала, что ты поймешь, — сказала она.
Почти каждые выходные мистер Хинчер отправлялся рыбачить в Кейп Код. Обычно он проводил это время с видимым удовольствием; вечером по воскресеньям, протопав в спальню жены, Хинчер показывал свой улов, накрытый промокшими газетами, и лицо его в свете слабенькой прикроватный лампы было счастливым.
Но в неделе оставалось еще пять дней.
Хинчер был довольно жалким лжецом. Но, к счастью, особенных навыков и не требовалось. Никто в Отисвилле не сомневался, что миссис Хинчер уехала в Акрон, Огайо, чтобы ухаживать за больной сестрой. Поэтому когда Хинчер с неловко сыгранной серьезностью сообщал всем, что сестре его жены «лучше», или «чуть лучше», или «сейчас сказать нельзя», в ответ ему обычно звучало «со временем пройдет» или «передавай привет Поле». С опытом Хинчер научился врать искусно. Со временем он понял, что чувствует себя увереннее, когда преподносит свои выдумки со смешком, а не мрачно.
— Думаю, придется подыскивать новую жену, — осенило Хинчера однажды (со смехом).
— Подожди, пока новые модели выйдут, — предложил Бад Монтроуз.
Хинчер тут же украл остроумное замечание Бада Монтроуза. И с типичным Лживым Смешком Хинчера целиком произносил:
— Думаю, придется подыскать новую жену. (Смешок.) Подожду, пока новые модели выйдут. (Смешок, смешок.)
Но он так и не выучился лгать настолько искусно, чтобы чувствовать себя в безопасности от справедливых, но чрезмерно громких разоблачений в маленькой, полной народа комнате.
По вечерам Хинчеры обычно играли в карты.
По вечерам Хинчеры обычно играли в карты. Мистер Хинчер садился на край кровати миссис Хинчер, а чистый белый постельный столик тихо качался на ногах миссис Хинчер.
По вечерам, после того как Хинчер одиноко ужинал на кухне, он возвращался к жене и играл несколько карточных партий. Мистер Хинчер садился на край кровати миссис Хинчер, а чистый белый постельный столик тихо качался на ногах миссис Хинчер. Чаще всего они играли до половины десятого или без четверти десять, а потом миссис Хинчер обычно говорила:
— Может, немного почитаем, дорогой?
Хинчер обычно соглашался и шел в другой конец комнаты за книгой на вкус миссис Хинчер.
О «Дэвиде Копперфильде» миссис Хинчер сказала:
— Мне нравится. Всегда нравилась. Как это ты до сих пор не прочитал ее, дорогой?
— Не знаю, — говорил Хинчер. — Не было времени.
— Мне нравится. Только Мэрдстонов я ненавижу. Я пропущу все главы про них.
— Кто они? — поинтересовался Хинчер.
— Отчим Дэви и его сестра. Они ужасны, сейчас увидишь. Хотя нет, лучше пропустим все места с ними.
Пола очаровательно рассмеялась. [Написано от руки]
Хинчер сидел в мягком кресле, слушал о Дэвиде Копперфильде без мест с Мэрдстонами. Она читала превосходно: голос грубел, чтобы изобразить Дэна Пегготи, становился любезным, когда говорил Стирфорт, ворчливым для Урии Хипа, дрожал для Доры. На каждую роль она подходила идеально.
Обычно в полночь миссис Хинчер заканчивала читать. Она закрывала книгу и с улыбкой смотрела на мистера Хинчера.
— Устала?
— Чуть-чуть, дорогой.
— Тогда отправляйся спать. Может, хватит читать на сегодня?
— Тебе понравилось?
— Замечательная книга. А теперь залезай под одеяло. Я его подоткну.
Все эти месяцы Хинчер спал в гостиной.
Она первая попросила мужа рассказать все Баду.
_________________[вычеркнуто]
Рут и Карл Перкинс сидели у Эмили и Бада Эдмундсонов. Сначала, слушая Бада, Перкинс постоянно опускал руку в чашу с орехами, очищал фисташки. Но потом есть совсем перестал.
— Он пришел вечером в ту субботу.
Эмили и я только что вернулись из кино. И я [написано от руки] увидел машину Фрэнка, она стояла на дороге. Я припарковался за ним, включил дальний свет и пошел посмотреть, что да как. Фрэнк сидел в машине.
— Фрэнк! — говорю я. — Что ты здесь делаешь?
— Нам нужно поговорить.
— Ну так давай, заходи, — сказал я.
Мы зашли в дом. Он не дал мне пальто. Сказал, что хочет поговорить со мной наедине, так что Эмили поднялась к себе. А мы с Фрэнком сели в гостиной. Пальто он так и не снял.
— Я заезжал к тебе во вторник, — сказал я ему, — Почему у тебя телефон отключен? Почему горничная меня не пустила? Что у вас творится?
Что за черт. Я его коллега. Должен же я знать, что с ним, когда его всю неделю нет на работе. Понимаете?
Фрэнк вел себя так, будто ему и сказать мне нечего. Будто он пришел пианино разглядывать. Выглядел он просто кошмарно. Думаю, пальто он не снял, потому что был без пиджака. По крайней мере, галстука на нем точно не было, это я точно видел.
— Что-то стряслось с Полой? — спросил я. — Плохие вести от ее сестры?
— У нее нет никакой сестры, — ответил Фрэнк.
— О чем ты? — сказал я. — Это ведь к ней она ездила? Сестра Полы умирает — ну, то есть очень больна, так ведь?
Фрэнк покачал головой.
