Михаил Барщевский - Лед тронулся
У постели дедушки, по-прежнему не приходившего в сознание, сидели Елизавета Эммануиловна, Владимир Ильич и Лена. Наталия Васильевна пребывала в соседней комнате, пила валерьянку и, казалось, наигранно переживала. По крайней мере, Вадиму думалось именно так. Может, потому, что он вообще недолюбливал тещу, знал это и своим ощущениям на ее счет не оченьдоверял. Сам Вадим, для которого просто сидеть без дела и чего-то ждать, было невыносимым, слонялся из комнаты в комнату, просматривал записи в своем еженедельнике, а спустя час, не выдержав безделья, сел писать исковое заявление для одного из клиентов. Благо портфель был с собой, а Батый, на вопрос: «Я пойду, поработаю?», с уверенностью сказала: «Да, Вадик! Конечно. Здесь даже ты помочь не сможешь!»
Еще через час, ближе к полуночи, подъехал Автандил. Раньше не мог, вызвали в реанимацию. Он в этот вечер дежурил в больнице. Пока нашел себе подмену, пока освободился со срочной повторной операции, пока добрался…
Толку и от него было немного. Но все равно, врач-хирург рядом — это как-то успокаивало. Хотя иллюзий никто из присутствующих не питал.
Разговор о делах фирмы Юля отложила на конец ужина. К чаю. Когда папа насытится, подобреет и станет податливее.
— Па! А что с фирмой будет? — вопрос был задан между прочим, сразу после просьбы передать сахар.
— А что с ней должно быть? — Марлен никак не мог привыкнуть, что дочь повзрослела, и с ней порою приходилось обсуждать если не его собственные дела, то, по крайней мере, те, к которым он имел отношение. С Машей другое дело, с ней он советовался всегда.
— Кто рулить будет? Сашка слишком мягкий. Вадим как всегда будет грести под себя, — Юля сделала вид, что задумалась. — Может, Лешка Кашлинский?
— Я думаю, Леша — хорошая кандидатура! — встряла Мария Ивановна, выразительно посмотрев на Марлена. Они эту тему обсуждали уже не раз.
— Что это ты бочку на Вадима покатила вдруг? — удивился Марлен, обращаясь к дочери и только к ней.
— Почему «покатила бочку»? Леша хорошо справлялся полгода, пока Вадима не было. Через несколько месяцев Осипов опять уедет в Штаты. Зачем менять то, что хорошо? Ты же сам меня учил, от добра добра не ищут. К тому же Вадим явно зазнался!
— Права! Права! Только одно «но»: Вадим человек самостоятельный, хоть и очень не простой, а Леша подхалим и услужливый приказчик. И не более того!
— Зато он не предаст! Ни тебя, ни Юлю, ни Сашу. Он управляемый.
— Знаешь, — Марлен откинулся на спинку стула и вытянул под столом ноги. — Такие-то предают гораздо чаще, чем люди с характером. Честно говоря, меня только это и смущает. Мне самому Вадим последнее время не очень нравится. Но его я хотя бы понимаю.
— Ну, не знаю! Мне интуиция подсказывает, что Леша для нашей семьи роднее, чем Осипов, — Юля встала и начала собирать чайную посуду.
Когда дочь с первой партией блюдец и чашек отправилась на кухню, Мария Ивановна, сурово посмотрев на мужа, не лишила себя удовольствия его уколоть:
— Что же ты все последние годы так восхищался своим Осиповым! «Я из него сделал звезду!», — передразнивая мужа, пропела Мария Ивановна. — Вот у него и началась звездная болезнь!
— Ну это-то мы поправим, — скорее себе, чем жене, произнес Председатель Президиума. План еще до конца у него не созрел, но то, что Вадима надо поставить на место, он решил еще после утреннего разговора с Осиповым.
В час ночи дедушка умер. Как-то неожиданно вздрогнул, одна рука дернулась, и затих. Автандил пощупал пульс, но не как обычно на запястье, а на шее, и тихо произнес: «Все!»
Елизавета Эммануиловна спокойно, как будто ничего не произошло, привстала, наклонилась и поцеловала мужа в лоб. Владимир Ильич заплакал. Батый шепотом произнесла:
— Володя, держи себя в руках! — и вышла из комнаты.
Лена подошла к отцу, обняла его за плечи, и, шмыгнув носом, тоже шепотом сказала:
— Папа! Пойдем к маме!
Еще через полчаса, по настоянию бабушки, Лена с Вадимом отправились домой. Автандил уехал вместе с ними.
Владимир Ильич с Натальей Васильевной впервые, кажется, за всю жизнь позволили себе ослушаться Батыя, и остались до утра.
Чтобы отвлечь хоть как-то Лену от грустных мыслей, Вадим, не успели сесть в машину, завел разговор.
— Ну и денек сегодня выдался! Я думал он вообще никогда не кончится!
— Все кончается! — грустно откликнулась Лена.
— Нет, ты послушай, что мне сегодня Марлен наговорил!
— Вадюш, я все понимаю, но давай сейчас помолчим.
— Почему, солнышко? Ведь для деда это лучше, он хотя бы не мучился долго!
— Для него, может, и лучше. А для бабушки? Что у нее теперь в жизни осталось? А для меня — с дедом умерло мое детство. Понимаешь, все — я взрослая! — Лена заплакала.
— Ну, взрослая-то ты давно. Как минимум, с момента рождения Машки!
— Давай помолчим, Вадик, ладно?!
— Хорошо, — неохотно согласился Вадим, впервые в жизни оказавшийся в ситуации, когда надо как-то поддержать в горе близкого человека. Честно говоря, ему самому проще было помолчать, поскольку что говорить, он все равно не знал.
Когда подъехали к дому, Вадим с ужасом обнаружил, что стрелка уровня бензина подошла к нулю. Это означало, что и основной заводской бак и запасной, сваренный умельцами и толково вмонтированный в багажник его «жигулей», — пусты. Конечно, в обычной ситуации он мог бы сейчас заехать в гараж, где всегда хранились две-три заправленные канистры, но Вадим вспомнил, что их он опорожнил еще четыре дня назад. Оставалась одна — постоянный неприкосновенный запас. Однако ее даже сегодня Вадим трогать не мог — эна была предназначена на совсем крайний случай!
— Котенок! — Вадим виновато посмотрел на жену. — Мне заправиться надо. Сегодня как раз Катя работает.
— А? Что? — Лена с трудом вынырнула из своих воспоминаний и грустных мыслей об ушедшем детстве. — Какая Катя?
— Моя «королева бензозаправки», — постарался пошутить Вадим.
— Странные у тебя с ней отношения! — начала заводиться Лена. — Что это она так тебя любит? Люди часами простаивают в очередях за бензином, а она тебе и без очереди, и по двести литров, хотя остальным больше сорока не продают, и еще без переплаты! Чем же ты ее так покорил? Или, иначе, чем же ты с ней расплачиваешься?!
— Прекрати! Ты мне сейчас сцену ревности устрой! Тысячу раз объяснял тебе — для них, этих королев, свой адвокат всегда нужен. В смысле, в любую минут может понадобиться. Знаешь, как их ОБХСС пасет?!
Вадим разозлился по-настоящему. Каждый раз, когда надо было ночью ехать заправляться, а днем это было исключено, и не потому, что у него не было времени, а потому, что на всех АЗС паслись тучи ментов и контролеров, Лена устраивала если не скандал, то разбор полетов.
Если до Америки с этой ситуацией еще как-то можно было мириться, то сейчас ситуация бесила и самого Вадима, прожив полгода в стране, где представить себе очередь за бензином было просто невозможно. Было что-то невероятно унизительное в необходимости заправляться в час-два ночи, втихаря, с пятью канистрами, и это не считая запасного бака, и полчаса, пока ждешь, и тебе заливают бензин, травить анекдоты, всячески развлекая двух пэтэушниц, то ли за взятку, то ли своим телом получивших хлебное место на розливе дефицита. При этом улыбаться и всячески делать вид, что приехал-то вовсе не за бензином, а исключительно пообщаться с молодыми интересными особами.
От резкого тона мужа Лена как-то странно ожила, если и не повеселела, то, по крайней мере, перестала грустить, и I юожиданно смиренно произнесла:
— Извини, сорвалась. Я просто за тебя переживаю. Когда же ты выспишься! — улыбнулась, поцеловала Вадима и, ныходя из машины около подъезда, нежно спросила: — Ты, когда приедешь, ужинать будешь?
Вадим поставил машину на ручник, вышел, подошел к Лене, обнял и стал целовать.
— Ленка! Любимая! Ты у меня такая хорошая!
В выходные Баковы приехали к Осиповым-старшим. Надо было как-то поддержать Владимира Ильича, и Илона решила устроить обед. Батый сослалась на недомогание, заявила, что ей лучше побыть одной, она еще не отошла от пятничных похорон, и ехать отказалась. К уговорам присоединилась Лена, затем Вадим. Только Вадиму бабушка Лиза назвала истинную причину: — «Хочу разобрать наши письма, памятные вещи. И вообще давно привыкла горе переживать в одиночку!» Вадим сказал, чтобы к Батыю больше не приставали.
Бабушки Эльза и Аня, накануне вместе просидевшие у овдовевшей Лизы не менее трех часов, чувствовали себя исполнившими долг, и на обед пришли с осознанием собственной значимости в этой жизни.
За столом речь как-то сразу зашла о политике. Толчком послужила причина совсем бытовая — невозможность достать гроб для похорон. Вообще-то к дефициту все привыкли. Но это к дефициту повседневному. То, что гробы могут стать предметом «доставания», у Владимира Ильича в голове не укладывалось. Наталия Васильевна впервые за многие годы столкнулась с тем, что ее муж растерялся, не мог решить проблему, сидел на кухне и, тихо подвывая, плакал. От собственного бессилия, от обиды, оттого, что столько прослужил власти, которая даже для похорон его отца гроб выделить не смогла.
