Марк Фрейдкин - Опыты
Все это придавало нашим отношениям помимо известной пикантности большую долю драматизма и привело в конце концов к тому, что мы, совершенно измучив друг друга, а заодно и Колю З., которому Марина З. в светлую минуту открыла глаза на происходящее, решили (впрочем, на этот раз уже по моей инициативе), расстаться навек.
Это героическое, хотя и с явственным душком волюнтаризма, решение потребовало от меня слишком много моральных сил и окончательно подорвало мое душевное здоровье, и без того расшатанное напряженной личной жизнью. Так что я снова отправился в творческую командировку в психбольницу № 4, чувствуя себя не в состоянии справляться с обязанностями рабочего по обслуживанию здания Центрального Дома Союза архитекторов СССР. Однако, едва только выйдя из больницы и находясь под сильным впечатлением перечитанного там романа Л.Толстого «Анна Каренина», я вопреки всякой логике с самого утра поехал к дому Марины З. и, дождавшись, пока Коля З. ушел на работу, с замиранием сердца позвонил в ее дверь.
Не стану описывать подробностей нашей встречи, так как это может вывести меня далеко за рамки избранного мной жанра. Скажу одно: когда мы немного пришли в себя после первых объятий, Марина З. призналась мне, что она беременна.
Теперь, конечно, уже не могло быть и речи о разлуке навек, поскольку хотя Марина З. с самого начала совершенно однозначно утверждала, что беременна от своего мужа, а не от меня, я не терял надежды. Но мне суждено было пережить еще одно горькое разочарование: когда ребенок (назовем его на всякий случай вымышленным именем Витя З.) в положенный срок благополучно появился на свет, то по ряду внешних, но от этого не менее бесспорных признаков, стала вполне очевидной правота Марины З. в том, кого следует считать его отцом.
Естественно, пока Марина З. была беременна и потом, после рождения ребенка, мы уже не могли встречаться с ней так часто, как того хотели, и это только усугубляло наше взаимное влечение друг к другу. Во время редких встреч я продолжал склонять Марину З. развестись с мужем, и, кажется, она сама уже начала осознавать, что рано или поздно этого не миновать. Но насколько Марина З. была права в вопросе отцовства своего ребенка, настолько, увы, был прав и я, когда говорил, что при наличии ребенка ей будет гораздо трудней решиться на развод, чем при отсутствии оного. Она, бедняжка, понимая неизбежность этого шага в принципе и не имея душевных сил совершить его в любой отдельно взятый конкретный момент, искала и находила разнообразные предлоги для отсрочки этого страшного дня. В конце концов, дабы прекратить эту пытку неопределенностью и не отравлять наших и без того коротких свиданий, мы решили не возвращаться пока к этому вопросу и предоставить все естественному течению событий. А чтобы наше решение не выглядело совсем малодушным, мы для очистки совести установили срок — пять лет, по истечении которых Марина З. взяла на себя обязательство развестись с Колей З.
Поэтому я, не предвидя в обозримом будущем изменения своего социального статуса и не имея привычки терять время даром, решил вступить в вышеописанный фиктивный брак с Верой М. и вступил. Кто же мог предположить, что так долго созревавший нарыв в отношениях Марины З. и ее супруга вскроется буквально через несколько месяцев после моего легкомысленного бракосочетания?
Короче говоря, в один прекрасный вечер в начале осени 1983 года Марина З., не дожидаясь назначенного срока, собралась с духом и объявила Коле З. и своей матери (назовем ее на всякий случай вымышленным именем Галина Егоровна Ю.) о своем твердом решении расстаться с мужем и соединить свою жизнь со мной.
Без сомнения, это заявление было в большой степени импульсивным и, может быть, отчасти даже неожиданным для самой Марины З. — а уж для меня оно тем более оказалось совершенным сюрпризом. Но как бы то ни было, читатель может легко себе представить, что после этого жизнь в доме Марины З. превратилась в сущий ад. Причем если Коля З. в тяжелые для него минуты повел себя вполне достойно и мужественно, то Галина Егоровна Ю., всей душой ненавидя меня еще с давних времен зарождения нашего романа с Мариной З. (кстати сказать, моя теща не разговаривает со мной и по сей день, хотя мы прожили с ее дочерью уже более 5 лет) и будучи искренне привязанной к Коле З., а еще больше — к его родителям, с которыми она успела так сдружиться, что буквально обрела у них второй дом, организовала и с блеском провела в целях моей дискредитации обширный цикл разнообразных мероприятий, разумно чередуя в его рамках проникновенные задушевные беседы с дикими скандалами и экономическими санкциями. Со всем пылом своей натуры и доходя порой до высоких степеней артистизма она живописала Марине З. как очевидную ущербность моего социального положения и национальной принадлежности, так и явную неприглядность моего морального облика и интеллектуальных способностей, ясно давая ей понять, насколько Коля З. превосходит меня по всем этим показателям. Однако Марина З., единожды решившись, оставалась непоколебимой, и в конце концов после невероятных по своему драматизму семейных сцен было окончательно решено, что она уходит ко мне.
Казалось бы, теперь Марина З. и Коля З. не должны были оставаться и дня под одной крышей, однако порой обстоятельства бывают сильнее нас, и прошло еще некоторое время, прежде чем мы с Мариной З. смогли соединиться не только декларативно, но и фактически. Причины этой крайне болезненно переживавшейся всеми нами задержки заключались в том, что нам с Мариной З. и ее сыном, которому к тому времени исполнилось уже два года, попросту негде было осуществить, так сказать, совместное проживание.
Чтобы читатель мог понять всю мучительную остроту этой проблемы, опишу вкратце нашу тогдашнюю квартирную ситуацию: Марина З. с мужем и ребенком, а также ее отчим, с которым мать Марины З. развелась за несколько лет до всей этой истории по причине несходства темпераментов и чрезмерной склонности упомянутого отчима к горячительным напиткам, были прописаны в малогабаритной двухкомнатной квартире на улице Рычагова, тогда как сама Галина Егоровна Ю. имела однокомнатную кооперативную квартиру на противоположном конце Москвы на Болотниковской улице. Но по некоторым семейным обстоятельствам все они жили не по месту прописки, а совсем наоборот, то есть Марина З. с семьей — в однокомнатной квартире своей матери, а та — в двухкомнатной квартире дочери, в то время как отчим вообще жил неизвестно где. Однако незадолго до описываемых событий пресловутый отчим объявился на своей законной жилплощади и принялся недвусмысленно, вплоть до вызова милиции, выгонять оттуда как непрописанную свою бывшую жену. Ввиду этого Марине З. с семьей пришлось вернуться на улицу Рычагова, а Галина Егоровна Ю., со своей стороны, начала от лица дочери срочно разменивать эту квартиру, при этом сама отнюдь не проживая в своем кооперативе, находившемся очень далеко от ее работы, а обретаясь то у Марины З., то у каких-то родственников, то где-то еще. Естественно, при таких обстоятельствах и при наличии в этой несчастной двухкомнатной квартире Коли З., который если и мог куда-то съехать на время, то уж выписаться оттуда не мог никуда, не шло даже речи о том, чтобы туда мог вселиться еще и я. Помимо всего прочего, этого не допустил бы и отчим Марины З.
Что же касается меня, то я, согласно прописке, занимал одну комнату в двухкомнатной коммунальной квартире по улице Усиевича, причем в этой комнате была, кроме того, прописана моя фиктивная жена Вера М. со своим сыном, каковой в домовой книге тогда еще значился под именем Семена Марковича Фрейдкина. И хотя Вера М. не прожила по месту своей прописки ни одного дня, я, к сожалению, не мог предложить Марине З. переехать ко мне по той простой, но веской причине, что моя соседка (назовем ее на всякий случай вымышленным именем Елизавета Павловна Р.) представляла собой (и, кстати сказать, представляет до сих пор) такую невероятную стерву, какой, по выражению Н.В.Гоголя, читатель, верно, никогда и не видывал. И, успев оценить за шесть лет совместной жизни ее выдающиеся душевные качества, я ясно отдавал себе отчет, что если она обращалась в милицию, даже когда кто-то из моих приятелей изредка оставался у меня ночевать, то уж тем более она не допустит в квартире постоянного проживания непрописанных лиц. А даже если предположить, что я и Марина З. сумели бы за волшебно короткий срок расторгнуть свои предыдущие браки (чего ни я, ни она не хотели делать по всякого рода побочным соображениям, которые я не стану здесь приводить, чтобы не усложнять композицию своего произведения, и чего даже при желании ни я, ни она все равно не смогли бы осуществить быстрее, чем за 2–3 месяца) и пожениться, то и в этом случае Марина З. не могла бы прописаться у меня, так как на той же площади была прописана и Вера М., а закон не позволяет прописки двух жен — бывшей и настоящей — в одной комнате. Правда, тот же закон допускает, что законная жена может проживать на площади мужа и без прописки, чем мы впоследствии и воспользовались, но тогда еще Марина З. не была моей законной женой и по вышеозначенным причинам нескоро могла ею стать. Выписать же Веру М. (что, впрочем, нам ничего не давало) я не мог, поскольку в этом случае наш с нею фиктивный брак терял всякий смысл, тем более что к тому времени иногородним для того, чтобы получить право на собственную жилплощадь, полагалось иметь уже не пять, а десять лет московской прописки, каковое беспощадное изменение в законах буквально подкосило под корень наши надежды на относительно скорую натурализацию Веры М. в Москве и на обретение мной столь необходимой свободы рук для решения своих собственных жилищных проблем.
