Марианна Гончарова - Дракон из Перкалаба
– Бо-ги-ня! Глядите все! Красавица, и в руках у ей водка! Ой, все! Женюся!..
Она обживалась красиво, элегантно и уютно в любом месте — в комнате общежития художественного училища, в гостиничном номере, в крохотном кабинетике художественной школы, да где угодно — и так быстро, что сразу же вызывала зависть у окружающих, и все хотели именно на это, на ее место. Как в детстве, когда все хотели поиграть в ее белый пароходик или покататься на ее снежном катамаране. Она мастерила себе платье из лоскутов и выглядела лучше, чем одноклассницы из богатых семей с регулярно получаемыми посылками с одеждой из-за границы. Она всегда повторяла: главное в девушке — осанка и походка. И чтоб в одежде было удобно. А все остальное — ерунда.
Ах, Владка! Ты создавала вокруг себя замечательный новый мир, с радостно живущими в нем симпатичными тебе людьми. Ты говорила, писала, рисовала, лепила или вышивала, готовила или возилась с детьми так увлеченно, так искренно, так честно, что жизнь вокруг действительно становилась многоцветной и радостной.
Ты неистово украшала жизнь, как бы предчувствуя свое временное, такое короткое в ней присутствие.
Вообще то, что с ней происходило, была какая-то совсем не ее жизнь и не ее уход. И если свою жизнь она все же как-то поворачивала и проворачивала в нужном ей направлении, то уход уже от нее не зависел. Я ей еще тогда говорила, слушай, ну ты же обещала! Ты же сказала, что еще три года! Что еще есть время. Ну что ты наделала! Ну ты же обещала! А мы-то все привыкли, что если Владка давала слово — то все! Умрет, но выполнит. А тут взяла и умерла. И не выполнила. Я ей кричала: «Павлинская, ты же говорила, учись, пока я жива! Но я же еще не научилась!» — так кричала я ей. Ну, а что теперь… Влада оставила нас. Неожиданно даже для себя, для всех, кто ее любил, ушла на взлете, такая талантливая, такой верный друг и такой пленительной, ослепительной красоты женщина. Вот так взяла и ушла, даже не оглянувшись. Тихо и мужественно. И еще тогда, декабрьским утром, когда мы все прощались с ней, с Владой, и вдруг пошел первый в ту зиму юный, невесомый, робкий снежок, который уже не таял на ее лице, когда мы с ее сестрами и мужем чуть-чуть надламывали стебли цветов, когда не было сил плакать от недоумения, от несправедливости, от коварства судьбы, я еще тогда все придумала. Я объяснила сама себе, что это какой-то сбой программы или какая-то там, у мироздания, ошибка, что ли, — уж если и уходить, она должна была уйти не так, совсем по-другому. И никак не имея сил смириться, я и сочинила ей другой уход. Достойный уход. Тот, который она наверняка выбрала бы сама.
Я придумала это. Вплела в ту самую веретку Владкиной жизни поступки и характеры разных симпатичных ей людей, разноцветные краски Карпат, пронзительные диссонансные мотивы времени, невидимые простому глазу природные силы, неслышимые человеческому уху шаги непознанного, вкус и аромат горьких трав, жар гуцульской ватры, холод Карпатских рек и свою любовь, почтение и память. Придумала. Написала. И сильно-пресильно стала в это верить.
Глава третья
Погорда
Экстрасенсы, ясновидящие… Я так понимаю, многие объявляют себя экстрасенсами, чтобы не скучно было жить. Чтобы почувствовать себя значительным и заполнить в себе какие-то пустые ниши, не заполненные образованием, воспитанием, интересами и увлечениями, ну и что там еще — любовью, страстью, серьезной работой. Чтобы обратить на себя внимание других людей. А уж потом входят во вкус и этим делом начинают зарабатывать.
Как правило, их лупит молнией. Ба-бах! — и сразу открываются все три глаза, начинают видеть прошлое и будущее, а также догадываться, кто чем утром завтракал. И не важно, что, скажем, в тот знаменательный день, когда его, значит, по темечку шарахнуло, не было на территории проживания новообращенного экстрасенса ни дождя, ни грозы. И вот еще какой феномен: почему-то это, как правило, случается с теми, кто еле-еле окончил школу или техникум, редко — институт, заочное отделение. С теми, кто никак не может проявить себя на работе и у кого в личной жизни кризис. И в стройных рядах новообразованного профсоюза экстрасенсов-престидижитаторов нет почему-то ни блестящих хирургов или, например, талантливых педагогов, ни ученых-практиков, ни фермеров. Вот! Почему среди них нет фермеров, например?! Ни одного! Людей, которые выращивают хлеб, или вот — животноводов среди них нет, спрашиваю я вас, почему?
Как-то в роддоме я познакомилась с одной уникальной женщиной по имени Федя. Ну Федя и Федя — так звали ее. Невероятно обаятельная была женщина! Поразительно дремучая. И удивительно во всем уверенная. В одной мирной беседе во время кормления наших детей, когда мы перебрасывались какими-то сонными фразами, она вдруг многозначительно произнесла:
– Дааа… Вот как расползутся китайцы по всему миру, и будут повсюду одни негры.
Я подумала, что ослышалась, и переспросила. И девушка эта, Федя, в своей удивительной убежденности мне, как непонятливому тупице, по-матерински ласково, глядя прямо в глаза, чтоб усвоила я и запомнила навсегда, пояснила:
– Дак, детонька, в Китае-т одни ж негры-та и живут!
Дух захватило — двадцатый век уже уходил со двора, а небеса преподнесли мне такой потрясающий подарок в виде этой соседки моей по палате. Неловко мне было спрашивать ее, как она представляет себе планету, по которой расползутся ее афрокитайцы, может, она предполагала, что и Земля наша плоская и стоит она на трех китах. Жалела я о том, что не порасспрашивала Федю о чем-нибудь еще — выписали ее быстро, а то бы узнала от нее много нового и полезного. Но у знакомства этого было продолжение. Работала девушка Федя в то время на торговой базе, окончив торговый же техникум, сидела на продуктовых дефицитах. А потом, держа нос по ветру, быстро переквалифицировалась, молодец. Я ее портрет в газете увидела и восхитилась, она теперь — мать Федосья. Под портретом было рекламное объявление и часы приема. Мать Федосья гадала на персте указующем, снимала порчу и сглаз, тщательно чистила карму и восстанавливала чакры. Милая-милая-милая. Меня даже послали интервью у нее взять однажды, но она меня узнала и к себе не допустила, сильно занята была. И людей, к ней на прием пришедших, называла не пациентами, как принято в таких случаях, а клиентами. Что в ее представлении о жизни — абсолютно логично и правильно.
У нас с Владкой была знакомая нотариус Лиля. Вот она как заскучала однажды — ужас. Дети в таких случаях идут записываться в какой-нибудь кружок — там, мягкой игрушки, вязания, танцев, бокса или легкой атлетики. А Лиля — куда ей, даже курсы кроя и шитья — неподъемное было для нее дело. Или, там, по утрам бегать, или что-нибудь освоить новое — роспись по стеклу, крестиком вышивать, например, или еще что-нибудь. Ой, нет. А вот встала она у зеркала, и пару ложек прилепила она однажды к бюсту по чьему-то примеру из статьи в газете «Труд», и вдруг поняла, что они ведь держатся и не падают, что она тоже такое может, и сразу оживилась и назначила себя экстрасенсом. И не просто, а экстрасенсом-целителем. Зачем семь лет в мединституте учиться — ночей не спать и зубрить, потом еще всякие интернатуры проходить, работы писать, когда можно выступать в жанре альтернативной медицины? Руками размахивать, глаза закатывать, колокольцами какими-нибудь бренчать и тягать с собой для устрашения череп, вроде как прародителя своего. Она, эта Лиля, стала всем про ложки рассказывать, и этот цирк демонстрировать желающим, и еще сон пересказывать про высокую женщину в голубом — мол, пришла, положила Лиле руку на лоб и сказала — ну, Лиля, ты теперь будешь экстрасенс. Так и сказала.
Ну экстрасенс, и что? Их же сейчас армия, легион. А Лиля, как оказалось, очень жаждала, буквально вожделела известности и признания. Даже в храм ходила — туда как раз привезли икону мироточащую, прекрасную. И кто что просил — кто детям здоровья, кто ребенка, кто замуж мечтал выйти, кто о родителях пекся… А Лиля, как узнала про икону, помчалась тоже христарадничать, бухнулась на колени и навзрыд, от всей души:
– Матушка, — говорит, — заступница, дай мне… популярности.
Ну, Матушка, наверное, плечами мысленно пожала, головой покачала — мол, вот же болезная, странное какое у нее желание. Но Лиля в тот же день просмотрела объявления и записалась на годовые курсы расширения сознания. И поскольку Лиля внесла всю сумму оплаты за год, то была там лучшей ученицей. И просто с первого дня всем принялась ставить диагнозы. В основном остеохондроз и эмоциональное выгорание. И люди верили. Ну кто не поверит, что у него остеохондроз и хроническая душевная усталость. И что это не обычная лень или нежелание работать, а официальный диагноз сложного заболевания.
А тут как раз мы с Владкой с ней познакомились, с этой Лилей. Владка Павлинская вообще очень любила новых людей. Для нее знакомиться с новым человеком как будто новую планету открывать. Она предложила, пойдем, говорит, познакомимся. За двести рублей. И мы пошли. И, конечно, Лиля сначала показала, как ложки держит на себе, потом стала нас лапочками мягкими, в подушечках и ямочках, ощупывать, нашла у гибкой подвижной Владки остеохондроз, которого у нее в помине не было, а мне — в то время меня по определенным причинам все время подташнивало и я была зеленоватого цвета, — мне Лиля нежно, интимно прошептала:
