Николай Бахрошин - Фиолетовый гном
Он рассказал ей об этом. Она согласилась. Значит, действительно редкая женщина. От пива в голове опять зашумело.
– Кого ты так приложила? – поинтересовался Серега.
– Муж бывший. Мой второй.
– Круто!
– Ничего, он уже привык, – категорично сказала она. – Жить будет. Если захочет. Жалко, что первого не застали…
– Высокие отношения! – восхитился Серега.
– Издеваешься?
– Иронизирую.
– Тогда в репу, – сказала она.
Серега заметил, любила она это выражение. Симпатично у нее получалось.
– Как мужу? – уточнил он.
Она серьезно задумалась.
– Нет, тебя я пожалею. Пока, – ответила Таня.
– И на том спасибо… И часто ты к ним заходишь?
– Когда выпью.
– Ну и как?
– Как правило, не слишком рады. Но пока не жаловались. Терпят.
– Терпеливые они у тебя, – заметил Серега.
– Маньяки, вообще, народ терпеливый, – отрезала она.
Они выпили по бутылке пива и взяли еще. Таня умело пила, по-мужски, булькая прямо из горлышка. Десантница, переборовшая двух мужей-садистов…
За киосками шумела привокзальная улица, и неслышно шел снег. В свете электрических фонарей снежинки выглядели чистыми и красивыми. Новый год скоро. Серега вдруг почувствовал, что ему хорошо. Легко, как в детстве. Давно так не было. Прикольная штука жизнь, если ее вовремя приколоть, как говаривал один наркоман…
– Давным-давно по земле ходили динозавры. Нет, не так… Даже не ходили, а двигались, – неожиданно рассказала Таня.
– Шлялись, – подсказал Серега.
– Шляются менты по рынку, – возразила она. – А динозавры были слишком большими, чтобы просто ходить. Или просто шляться. Они двигались. Большие, сильные и глупые звери. Ничего не боялись.
– Вымерли, между прочим.
– Вымерли. Но не боялись. А теперь по земле ходят люди. И всего боятся.
– И ты боишься?
– Боюсь, – созналась Таня. – Иногда, очень боюсь.
– А я не боюсь, – похвастался Серега.
– По тебе видно. Ты большой. Как динозавр.
Серега всерьез задумался – комплимент или наоборот? Обижаться или не стоит? Решил – не стоит. Динозавры не обижаются. Они делают выводы. Как большие.
Все-таки он очень сильно ее хотел.
Потом они поехали к нему домой. Оба начали скидывать одежду еще в прихожей. Тело у нее действительно было упругим и мускулистым. Ее приятно было сжимать. А ей нравилось, когда сжимают.
Они занимались любовью последовательно и долго, до второго-третьего пота, как спортсмены занимаются накачкой мускулов на тренажерах…
Утром он проводил ее до автобуса. По следу динозавров.
– В следующий раз, в постели, ты сделаешь мне больно, – сказала Таня.
– Что ты, никогда, – поспешил отпереться Серега.
– Сделаешь, – повторила она. – Я тебя очень попрошу, и ты сделаешь. Чтоб я закричала.
Ах, вот она о чем…
Таня мелко клюнула его в щеку и легко вскочила в подъехавший автобус. Помахала рукой через закрывающиеся двери.
Серега тоже махнул в ответ. Подумал, что если она попросит, то он сделает. А почему бы и нет?
На следующий день Таня сама позвонила ему. Они встретились тем же вечером, и она опять осталась у него ночевать.
Таня предпочитала анальной секс. В этом она созналась уже на следующий день.
Серега сначала пугался.
– Больно же, – сочувствовал он.
– Больно, – подтверждала Таня. – Но и приятно тоже. Ты просто не понимаешь. По другому чувствуешь, когда больно и одновременно приятно. Трудно объяснить. Хочешь, сам попробуй.
– Вот еще! Я разве похож на педика?
– Не в этом дело…
Серега пожимал плечами. В конце концов, он не против, совсем не против. Наверное, ей действительно приятно. Бывает же…
Про себя Серега назвал ее Десантницей. До нее была Учительница. До Учительницы – Буддистка. До Буддистки, кажется, Секретарша… Выстраивать хронологию глубже было уже труднее, женщин в его жизни случалось много, они скользили рядом словно бы по касательной. Прикоснулись друг к другу и разбежались. Ничего лишнего. И ничего личного, как говорят в прагматичном американском кино. Просто немного игры в смятение чувств к обоюдному удовлетворению полового инстинкта…
Он помнил свою первую любовь – Танечку Соловьеву. Помнил б. жену, Светика-Разноцветика. Уже тогда ему казалось – это было давно. В прошлой жизни…
Память в общем-то избирательная штука. Тоже чаще всего работает по касательной.
Когда Серега был еще совсем зеленым, только вернулся из армии, и черт занес его на стройку, он несколько раз трахнулся с учетчицей участка Катькой, чернявой разбитной хохлушкой лет тридцати. Катька все время носилась как заведенная, могла пить водку стаканами и материлась не хуже любого мужика-строителя. Сереге всегда было забавно слушать ее звонкий голос, выкрикивающий матюги нараспев, как частушки. Как все, Катька зарабатывала на стройке квартиру. Ее многие трахали. В основном она давала прорабу, но рабочим тоже обламывалось. Муж у нее был моряком дальнего плавания, подолгу отсутствовал. Лелеял на своем рыболовном траулере в промозглых морях хронический простатит, профессиональную болезнь моряков.
В самом сексе с ней ничего интересного не было. Всегда одинаково. Катька становилась перед столом буквой «зю», упиралась руками, подставляла зад и ждала, когда ее попользуют. Всегда в одежде, только трусы приспускала, раздевать себя она категорически не разрешала.
– Раздеваюсь я только перед мужем! – объяснила однажды Катька.
– Верная ты! Блюдешь, значит, женскую честь! – восхитился Серега.
Она, похоже, обиделась. Больше не давала ему. Но запомнилась именно своеобразной преданностью тому, кто в море.
А если это не преданность, то как еще назвать? – усмехался он потом…
– Ты знаешь, мы все умрем, – сказала Таня.
Как обычно, они лежали в постели. Тогда, в первые дни и недели, они встречались преимущественно в лежачем положении, вспоминал он потом.
– Что, что? – не сразу понял Серега.
– Умрем. Причем, все.
– Прямо сейчас? – уточнил он.
– Нет, немного попозже, – великодушно разрешила она.
– Ну, это успокаивает…
– Не слишком. Осталось не так уж много, между прочим. Совсем немного. Несколько легких мгновений…
Серега внимательно глянул в ее карие глаза со светлыми искрами. Надо же, вроде не шутит! Как все запущено-то, оказывается…
– Да неужели? – неискренне удивился он. – О чем-то таком я, конечно, подозревал. Но точно не был уверен. Пока ты не сказала.
– Издеваешься?
– Горжусь знакомством.
– Смотри, Кузнецов… В репу дам!
– Давай, – великодушно разрешил Серега. – От тебя – хоть в репу, хоть прямо по тыкве – все стерплю.
– Серьезно, дам! – улыбнулась она. – Буду бить тебя с особым цинизмом, а потом глумиться над трупом.
– Над трупом глумиться – большого геройства не надо. Каждый может, – проворчал Серега. – Труп – существо безответное, а для кого-то даже и безотказное…
Все-таки башка у нее была набекрень. Виноват ли в этом первый муж-садист, или второй муж-маньяк, или карате, или десантная служба, – трудно сказать. А может, все это не причина, а, наоборот, следствие… Башка набекрень – точно была. Серега это быстро определил для себя. И сделал выводы.
Он уже узнал, Таня работала в каком-то охранном агентстве, да еще подрабатывала инструктором по карате в женских группах. Зарабатывала очень прилично. Ездила на почти новом «Фольксвагене» и жила в собственной новой квартире с высокими потолками и санузлом элитной просторности.
– Ты никогда не задумывался о том, что через сто лет никого из живущих сейчас на земле людей уже не будет? – спросила как-то она. – Только вдумайся – никого из сейчас живущих… А будут жить совсем другие люди. Которые еще не родились. Тебе не страшно?
Серега немного подумал.
– Не страшно, – ответил он. – Наоборот, весело.
– Чего тут веселого?
– Потому что через сто лет все эти озоновые дыры, смены полюсов, изменения климатов, наводнения, затопления и всеобщее охренение будет продолжаться и, судя по всему, прогрессировать. А нам уже будет все по фигу. Абсолютно по барабану! Мы будем холодные и спокойные, как мерзлые мамонты, – объяснил он.
– Как динозавры!
– Или – как динозавры, – согласился Серега.
– Да, холодные и спокойные… – повторила она совершенно серьезно. – А все-таки я завидую потомкам.
– Чему?
– Они будут живые. Когда мы уже будем мертвые. Холодные и спокойные, как ты говоришь… – она вздрогнула, словно уже начала замерзать до спокойствия.
Серега не сообразил, что еще сказать. А что тут можно сказать? Запущено…
Скоро он заметил, что тема смерти так или иначе всплывает у них почти во всех разговорах. Он никогда так много не говорил о смерти. Он и не думал о ней. Любой человек сначала живет, потом умирает. Он всегда считал, что такие вещи нужно принимать как данность. Что тут говорить? И что думать? Чем меньше думаешь – тем легче жить, полагал он.
