Анне Рагде - Раки-отшельники
«Кто экономит на крохах, кормит мышей», — говорил Эрленд. Иногда он несет полную чушь.
— Я готовлю обед, — объявил он в дверной проем. Отец посмотрел на него. Они остались вдвоем. Тур с трудом взглянул ему в глаза. Вот — сидит его брат… Нет, об этом лучше не думать. Он отчаянно помешал еду в кастрюле, несколько горошин выпрыгнуло на стол.
— Готовлю и на тебя, — объявил Тур.
Кастрюля и тарелки были уже на столе, Тур убрал рождественскую скатерть, аккуратно ее сложил и спрятал подальше, на улице уже было слишком темно для птиц. И все равно оба они сидели, уставившись в окно, разглядывая сеновал, дерево на дворе, а время от времени бегло посматривали на ложки и тарелки.
— Вкусно, — сказал отец.
— Дать бумажную салфетку?
— Нет, — ответил он, обстоятельно порылся в кармане и достал носовой платок, которым вытер подбородок и рот, а потом уж и высморкался. Бумажные салфетки стояли на подоконнике в нарядной рождественской коробке, три стопки разноцветных салфеток, сложенных вместе, — красная, зеленая и белая посередине. Салфетки на каждый день, как назвал их Эрленд. До болезни матери и приезда всей родни они пользовались туалетной бумагой, разницы никакой, если ты не слишком щепетилен. Теперь нарядные, плотные рождественские салфетки пылились в буфете в закрытой комнате с камином. А простые салфетки лежали на подоконнике, рулон бумажных полотенец стоял на шкафчике, а туалетная бумага была в туалете.
— Эти надо, наверное, поберечь, — сказал Тур и кивнул на салфетки. — Новых я покупать не буду. От них только мусор, бумага повсюду. Эх, горожане!
— Да, — согласился отец.
Тур почувствовал облегчение. Они сходятся во мнении. Говорить надо о салфетках, а не о том, другом.
Она позвонила как раз перед его уходом в свинарник. Он не успел добежать до кабинета, пришлось брать трубку на кухне, и отец все слышал из гостиной.
Она сказала, что только что вошла домой, в квартиру.
Домой.
— A-а! А мы вкусно пообедали. Спасибо тебе, Турюнн. Ты так много всего купила.
Не стоит беспокоиться, она только хотела, чтобы у них была вкусная еда. Она не заметила скрытого упрека, мол, раньше они ели Бог знает как, пока она с Эрлендом и датчанином не захватила кухню.
— Как долетела? — спросил Тур и откашлялся.
— Довольно сильно трясло, и какую-то женщину вырвало прямо на сиденье за мной. Воняло страшно, — сказала она и засмеялась.
— А вы с Эрлендом и датчанином вылетели одновременно?
Нет, их самолет до Копенгагена вылетал на полчаса позже. Но все вылетали по расписанию.
— Ну, теперь ты можешь отдохнуть.
Как раз сегодня вечером она и собиралась отдыхать.
А завтра и перед Новым годом надо на работу, наверстывать упущенное, к тому же, на середину января назначен новый курс по дрессуре, так что тут не до каникул. Голос ее звучал радостно, а в трубке раздавался звон бокалов и какая-то возня в комнате.
— У тебя гости?
— Подруга Маргрете, она живет на той же лестничной площадке, только что зашла с кофе, рождественским пирогом и коньяком, едва Турюнн успела снять куртку. Она сказала это и снова засмеялась.
— Хорошо, что ты не одна. Ну, мне пора в свинарник. Сегодня надо забрать поросят у Мари и Миры.
Она сказала, что с удовольствием бы поучаствовала в процессе, но… Зато она расскажет Маргрете, как это интересно.
Они договорились созвониться, но не договорились, когда. Она пожелала ему удачной работы в свинарнике, и оба повесили трубку.
Натянув на себя комбинезон и сапоги, он снял с гвоздя второй комбинезон, в котором ходила Турюнн. Приложил к лицу и долго вдыхал его запах, потом повесил на место и заперся в свинарнике, в тепле и хрюканьи скотины. Постоял, опустив руки и прислонившись к двери. Свиные головы с нетерпением обернулись к нему, они хрюкали, сопели и ждали. Здесь, внутри, все было по-прежнему. А там, снаружи, все стало по-другому. И тут же он понял, как сильно устал. Устал не спать, устал думать. Вдруг он осознал, что ни за что в жизни не сможет сегодня отселить поросят. Когда свиноматки переселяются из своих родильных загонов в общие, начинается настоящий ад. Сперва они переживают, что у них забирают поросят, а потом им надо заново выстраивать иерархию. Они толкаются и дерутся, иногда с такой яростью, что могут даже друг друга прикончить. Поэтому он обычно переселял свиноматок вечером, когда те уже уставали. Потом тушил свет и надеялся на лучшее, потом стоял за дверью и слушал, а потом не спал всю ночь. На утро они почти всегда были в царапинах, а при серьезных ранениях приходилось вызывать ветеринара. Нет, лучше подождать до завтра, ничего смертельного не случится, а сил совсем нет. Может быть, он заболевает, а работа в свинарнике в одиночку требует ужасного напряжения.
Он достал мешок из-под корма и перешагнул через ограду в загончик к Сири. Она придавила насмерть одного своего поросенка перед рождеством, чего с ней раньше никогда не случалось, и он никак не мог ей этого простить. Но все равно достал горбушку хлеба из кармана и протянул ей, она жевала и хрюкала от удовольствия, словно ей достался изысканный деликатес. Ее большая голова подрагивала, и он обессилено присел перед ней на мешок из-под корма. Двухнедельные поросята спали блестящей розовой кучкой под красной лампой в углу. По соскам Сири он понял, что она только что их кормила и лежала, уставшая. Сири ела, только когда корм оказывался у нее перед самым носом. Тогда она набрасывалась на него, как оглашенная, зато никогда не вопила и не визжала, как другие свиньи, требуя подать им корм немедленно.
Нетерпеливые звуки из загончиков вокруг выражали недовольство его медлительностью, в разочарованном хрюканьи и сопении звучал укор, что он тратит время впустую, сидя на полу.
— Ну вот, мы и остались одни, Сири. Мы одни. Опять.
Она принюхивалась к его карманам своим громадным пятачком, к нему приклеилась солома, а мухи взлетали и садились, будто бы жили на этом пятачке.
— Больше ничего нет.
Он прислонился головой к стальной трубе и закрыл глаза. Как бы ему хотелось хоть на мгновение стать поросенком! Лежать, прижавшись к братьям и сестрам, спать в тепле. Ничего не знать, ничего не делать. И тут он неожиданно для себя заплакал. Прятать слезы было бессмысленно, за запертыми дверями свинарника он мог наплакаться вволю.
…
Самолеты в копенгагенском аэропорту Каструп напоминали поблескивающих птиц, которые опускались на землю и снова взмывали в воздух. Поскольку самолеты приземлялись и взлетали один за другим, казалось, что это все один и тот же. Touch and go. Эрленд стоял босиком на террасе своего пентхауза и наслаждался видом копенгагенских крыш. Наступал новый год, они как раз закончили готовить еду, осталось только привести в порядок себя перед приходом гостей. Он предупредил, что все будет «очень просто», поскольку они с Крюмме только что приехали из Норвегии. Сперва Крюмме думал купить только каких-нибудь легких закусок, немного сыра и фруктов. Но Эрленд его переубедил.
Эрленд проснулся посреди ночи и решил, что надо устроить праздник с размахом. «Я — блудный сын, — подумал он, — вернулся домой в Копенгаген». И поскольку больше некому принести в жертву теленка, придется справляться самому. Он еще подумал, что в этом есть какое-то противоречие, но не стал углубляться в подобные мысли. Но телятина! Как банально. Почти так же банально, как сыр и закуски. Он устроит фуршет! Бутерброды и канапе во всевозможных вариантах! Они привезли вяленую баранину из Норвегии, и, лежа в ночной тьме, он стал представлять себе, как ее можно сервировать. Обложить кусочками манго? Положить в круг из красного лука? Нет… лучше в маринованных помидорчиках! Большой кусок овощей со сложенным вдвое кусочком баранины!
Он выскользнул из постели и проверил, много ли вещей скопилось в новогоднем ящике.
Оказалось, много. Новогодний ящик в самом низу буфета он наполнял в течение всего года, покупая все, что ему казалось симпатичным. Традиционные бумажные шляпы, привезенные из Каира, на которых звенело по двенадцать разноцветных бубенчиков. Хлопушки, стрелявшие кукурузой, ее легче потом убирать пылесосом, чем бумажное конфетти. Бенгальские огни, длинные и короткие, и диадема с огоньками. Он нажал на кнопку, чтобы проверить батарейки. Все прекрасно работало. Зеленые, желтые и красные огоньки замелькали по дуге. Диадему он обычно неожиданно надевал на голову тому, кого выбирал, чтобы произнести торжественную речь. Речи, произнесенные экспромтом, всегда удаются лучше, а диадема прекрасно подходила и мужчинам, и женщинам, как ему казалось. Хотя мужчины зачастую протестовали.
Обычно он старался сервировать праздничный стол стильно и небанально. Но новогодний стол должен быть настоящим кичем. Блеск, игра контрастов, чрезмерность — вот настоящий праздник! Голографические гирлянды аккуратно свернуты в ящике. Он повесит их на потолок, хорошенько закрепив под свечками, чтобы они переливались хрустальным светом.
